События
Для своего первого концерта в новом статусе Ботинис выбрал репертуар, не укладывающийся в привычный филармонический «джентльменский» набор – из увертюры, симфонии и концерта с солистом. Из трех названий он оставил два: Концерт заменила Симфония-концерт Прокофьева, Симфонию – «Симфонические танцы» Рахманинова. Роль недостающей оперной увертюры либо пьесы «сыграл» бис, в котором прозвучал заключительный фрагмент балета «Лебединое озеро» Чайковского. В экстравагантности маэстро не откажешь, впрочем, как и в оригинальности сопоставления двух имен русских классиков: не так часто Рахманинов и Прокофьев соседствуют на афишах, слишком уж они разные «планеты».
В таком соединении этих имен сегодня актуализируются волнующие нас смыслы. Например, принципиально иные жизненные стратегии авторов, почти ровесников: возвращение «блудного сына» Прокофьева на родину, невозвращение приверженца других взглядов на Россию Рахманинова. И, конечно, контекст их сочинений: военные сороковые – с рахманиновским соединением брутальных звучаний и ностальгической нотой по утраченному – и поствоенные пятидесятые, с иносказательной, замысловатой манерой Прокофьева.
В обоих сочинениях программы оркестр продемонстрировал разные качества. В роли аккомпаниатора был чуток к солисту Симфонии-концерта Александру Рамму (лишь в первой части, как показалось, были небольшие трения: солист играл эмоционально, а оркестр оставался более холодным участником диалога). Рамм наполнил свою партию целой гаммой настроений, особенно проинтонировав лирические фрагменты и драматическую каденцию в средней части сочинения. Как полнокровный «солист» оркестр развернулся в «Симфонических танцах». Чувствуется, что именно музыка Рахманинова стала для Ботиниса той стихией, где максимально проявились его темперамент и чутье оркестра, где дирижер смог «играть» не только тембрами, но и временем (во второй части, которая прозвучала с ощутимым эффектом ретро, словно из другой эпохи). Эффектно была воплощена и стилевая многослойность рахманиновской музыки, с ее аллюзиями на сочинения композиторов-кучкистов, древние литургические песнопения и ясно читаемую цитату западного символа Судного дня – Dies irae. Ботинис слышит оркестр объемно, особенно внимателен он к духовым инструментам, отчетливо маркирует главное, но при этом не затушевывает подголоски и иные линии, представляя все выпукло, полифонично.
Оркестранты вполне четко реализуют задумки маэстро, между музыкантами и их лидером, как слышно, есть и взаимопонимание, и доверие. Тем удивительнее, после убедительных интерпретаций Прокофьева и Рахманинова, был завершающий опус программы на бис. Дирижер проинтерпретировал балетный фрагмент Чайковского с зашкаливающей силой (постарались ударные) и прямо-таки жестким характером. Куда делся рафинированный петербургский стиль Ботиниса здесь, остается только гадать – возможно, такое прочтение было спровоцировано общей тональностью инаугурационного вечера, который хотелось закончить, вероятно, на сверхпатетической ноте.
Пока филармония анонсировала, кроме сыгранной, еще только пять программ с участием маэстро в течение всего концертного года. Первый полноценный сезон Димитриса Ботиниса в Петербурге тем не менее обещает быть горячим, ведь дирижер сохранил за собой и лидерство в Новосибирском академическом симфоническом оркестре, с которым выступает для петербуржцев в октябре – и тоже с рахманиновско-прокофьевской программой.
