Персона
Симфонический оркестр и хор Баварского радио под управлением сэра Саймона Рэттла открыли сезон в Геркулес-холле Мюнхенской Резиденции. На афише – «Страсти по Матфею» Баха, самое монументальное сочинение композитора. Среди солистов – конечно же, меццо-сопрано Магдалена Кожена, сопрано Камилла Тиллинг, теноры Марк Падмор и Эндрю Стаплс, баритоны Георг Нигль и Родерик Уильямс.
Для Рэттла это одно из ключевых названий, к которому он возвращается снова и снова: многие помнят «Пассионы» 2010 года, поставленные режиссером Питером Селларсом, – тогда на сцене был Берлинский филармонический оркестр, которым на тот момент руководил Рэттл. Но состав исполнителей сильно перекликается с нынешним мюнхенским – партию евангелиста вновь поет Падмор; Тиллинг и Кожена также участвовали ранее в берлинских «Страстях».
О сложностях, связанных с интерпретацией баховской оратории, и о своем многолетнем опыте работы над ней сэр Саймон Рэттл (СР) рассказал Максимилиану Майеру (ММ).
ММ Сэр Саймон, помните ли свою первую встречу со «Страстями по Матфею»?
СР Впервые я услышал эту баховскую ораторию в девять или десять лет – она исполнялась в Англиканском кафедральном соборе Ливерпуля, самом большом религиозном сооружении во всей Великобритании. Помню, тогда мне показалось, что музыка длилась бесконечно – фрагменты, которые сегодня можно сыграть за шесть минут, в то время длились в два раза дольше – таков был подход к партитурам такого масштаба. И все-таки услышанное произвело на меня, на тот момент ребенка, неизгладимое впечатление. Позднее, получив профессиональное образование и став дирижером, я сознательно избегал исполнения «Страстей», хотя в юности как клавесинист много играл барочную музыку. На то была причина. Я считал, что если вы как дирижер полны уверенности в том, что абсолютно готовы совершить восхождение к этой вершине баховского наследия, то вам, скорее всего, следует подыскать другую профессию. Прошли долгие годы, прежде чем ко мне пришло осознание: вот теперь-то я могу ступить в баховские воды. За этот толчок я благодарен своей подруге Кате Лабек – одной из двух сестер, играющих в фортепианном дуэте. Однажды у нас с ней зашел спор по поводу «Страстей», и она сказала: «Саймон, не глупи, ты должен рискнуть сделать это сейчас, на данном этапе своей жизни». Я принял вызов и смирился с тем, что придется посмотреть в зеркало Баха. Вот так все и закрутилось. Я начал с Бранденбургских концертов, потом были «Страсти по Иоанну» – сочинение, во много раз более компактное, прямолинейное, но ни в коем случае не более легковесное, чем «Страсти по Матфею».
После одной из сентябрьских репетиций с хором Баварского радио я решил узнать у певцов, есть ли какая-нибудь другая пьеса, которая бы так сильно пробивала на слезы, как «Страсти»? И каких-то вариантов я не услышал. По-видимому, ответ – нет. Хор репетировал в течение шести недель, и за это время они так сильно прониклись евангельским текстом, что им даже приходилось на какое-то время покидать аудиторию, чтобы успокоиться. Затем они возвращались и продолжали работать. В оркестре происходило то же самое. «Пассионы» оставили глубокий отпечаток в душе каждого из нас. Бах написал великую музыку, с которой исполнитель и слушатель должны быть честными. Как сказала та же Катя Лабек, «Страсти по Матфею» Баха – это зеркало, заглянув в которое, человек может получить знание, обладание которым принесет ему боль.
ММ Для всех ваших подопечных «Страсти» – хорошо изученное произведение?
СР Вовсе нет. Например, 56-летний Марко Постингель, наш соло-фаготист, играл их более шестидесяти раз, а 33-летний Томас Райф, первая скрипка и второй концертмейстер оркестра, наоборот, дебютировал в этом произведении только сейчас, на открытии сезона в Мюнхене. Георг Нигль, исполнитель партии Христа, – тоже новичок в этом материале. Так что подобралась весьма разношерстная компания людей с очень разным опытом. Такое произведение, как «Страсти по Матфею», не может восприниматься, как нечто само собой разумеющееся, – после всего того, что мы вместе преодолели, репетируя его, оно кажется еще более мощным, и его сила, обращенная к нам, также возросла. Для всех нас это было настоящее духовное паломничество, в процессе которого происходили какие-то невероятные открытия, и, вне всякого сомнения, совершать его – привилегия для любого музыкального коллектива.
ММ Какие фрагменты в «Страстях» вызывают у вас слезы? Они всегда одни и те же?
СР Нет, на самом деле никогда не знаешь, в какой момент твои эмоциональные бастионы падут под натиском гения Баха. Но скажу честно, что я всегда сдаюсь перед Erbarme dich. С другой стороны, существует и другая музыка в этой оратории, способная вызвать такое щемящее сердце чувство, причем я говорю о музыке, полной радости. Я имею в виду переполняющую душу радость, когда, к примеру, сопрано Камилла Тиллинг (участвовала в исполнении 26-27 сентября в Мюнхене. – Ю.Ч.) поет вместе с гобоями. В этот момент вы физически ощущаете, как все это проходит сквозь вас. «Страсти» могут бесконечное количество раз удивлять. Мне доставляет удовольствие идентифицировать героев этой оратории в современном мире. Недавно я переписывался с Джоном Элиотом Гардинером, одним из моих баховских героев, которому приходилось многократно дирижировать «Пассионы». Он сказал мне: «На самом деле, эта пьеса неисполнима! И каждый раз твои попытки ее воплощения будут неудачными, но с каждым разом они будут все лучше». Тем не менее, когда каждый голос на своем месте, это уже половина дела. Например, в хоре каждые четыре такта появляются новые персонажи, и необходимо подобрать правильные акценты-ассоциации, чтобы все было понятно. Один из двух хоралов, которые исполняются незадолго до смерти Иисуса, явно поет толпа людей: они пришли просто поглазеть на происходящее. И тут же возникают реплики такого содержания: «Он говорит, что может спасти других. Но не в силах спасти свою собственную жизнь?» Мне почему-то хочется вложить эти слова в уста Дика Чейни (экс-вице-президент США. – Ю.Ч.) или Майка Помпео (экс-госсекретарь США. – Ю.Ч.) и прочих политических тяжеловесов. Как только вы проведете для себя мысленную ассоциацию и назовете персонажа каким-то знакомым именем, вам станет легче ориентироваться в иерархии характеров этой эпической вещи.
ММ «Страсти по Матфею», определенно, произведение, не лишенное театральности, хотя Лейпцигский городской совет запрещал Баху писать оперу.
СР Да, это правда, хоть Бах и говорил, что он не пишет для театра; все эти чиновники ненавидели его, что вполне естественно: они недоумевали, так как не понимали, где же они находятся. Дело в том, что «Страстям» свойственна мистериальность, ритуальность. Здесь нет театра как такового – с декорациями, внешними эффектами, гримом. Но это церемониальное действо, основанное на библейском сюжете, воспроизводимое в памяти. Находясь внутри него, часто возникает ощущение, что ты принадлежишь к группе людей, собравшихся вместе, чтобы обсудить дела давно минувших дней с позиции настоящего. В «Пассионах» они находят утешение, совет, как справиться с потерей, как жить дальше. В этом смысле оратория довольно дискуссионна и дает пространство для размышлений, причем неважно, верующий вы или нет. Эта музыка поднимает до такой чистоты и искренности, что перед этим невозможно устоять.
ММ Какое значение имеет для вас лично вопрос веры в подходе к этому произведению? Можете ли вы сказать, что ваше отношение к исполнению «Страстей» в некотором смысле религиозное служение?
СР Я абсолютно точно верю в Баха, и если уж браться за одну из его ключевых работ, то необходимо каким-то образом пропитаться духом всей этой трагической истории. Другого пути нет. Верующий человек, наверное, ставит перед собой задачи иного порядка – более фундаментальные или менее – не столь важно. Самое главное, что сила «Пассионов» – в их способности объединять людей, и это, я бы даже сказал, еще большая вера.
ММ Для многих людей эта работа Баха, конечно, напрямую ассоциируется со Страстной Пятницей или, по крайней мере, с днями, предшествующими Пасхе. Иногда «Пассионами» даже заменяют церковную службу. Сейчас вы играете ораторию независимо от каких-либо религиозных праздников. Имеет ли для вас значение, в какие даты ее исполнять?
СР Для меня лично – нет. А вот Джон Элиот Гардинер одно время любил подгадывать исполнение кантат к тому времени года, для которого они были написаны. Но это его собственная тактика, и совершенно необязательно ей следовать. Я не думаю, что, к примеру, Девятая симфония Бетховена непременно должна звучать в новогоднем концерте. Конечно, «Пассионы» имеют определенную временную привязку к христианскому календарю, и, наверное, есть какой-то трепет в том, чтобы услышать их в то самое время, когда происходили трагические события, изложенные в главах 26 и 27 Евангелия от Матфея, от Тайной вечери до положения Иисуса во гроб.
ММ Мюнхен – город дирижера Карла Рихтера, выдающегося интерпретатора сочинений Баха. С течением времени, благодаря таким специалистам, как Джон Элиот Гардинер или Николаус Арнонкур, мы узнали, как может звучать музыка Баха, если к ней подойти с точки зрения принципов исторически информированного исполнительства.
СР Когда я впервые услышал «Страсти» в исторической практике исполнения, то безоговорочно принял эту версию. Но дело в том, что существует множество возможностей, и никто, включая самого Иоганна Себастьяна, не стал бы утверждать, что есть лишь один верный способ все это осуществить. Я неоднократно был свидетелем того, как замечательный Николаус Арнонкур, которого очень не хватает, подходит к «Страстям» по-разному, что логично: музыка Баха просто говорит с нами по-разному. Карл Рихтер – невероятно важная личность в продвижении творчества Баха в 1960–1970-х годах, и его глубокие познания в этой музыке и любовь к ней невозможно переоценить. Но я, наверное, не единственный, которому сегодня трудно слушать многие его записи. Тем не менее он по сей день занимает исключительное место, и среди его больших почитателей был Леонард Бернстайн. И вот мы здесь, сегодня: музыка не перестает развиваться, по-своему обращаясь к людям в разное время.
Интервью с Саймоном Рэттлом было опубликовано на сайте BRSO, а также BR–Klassik.
Перевод: Юлия Чечикова
