Персона
Алексей Сергунин (АС) – один из наиболее успешных молодых российских композиторов. К 35 годам он представил публике оперу, мюзиклы, концерт для фортепиано с оркестром и десятки других сочинений, получил премию «Ника» за музыку к фильму «Ван Гоги», стал номинантом на «Золотую Маску» и лауреатом I Международного конкурса имени С.В. Рахманинова. Композитор, пианист, а теперь еще и дирижер, в интервью Дарье Ганиевой (ДГ) Алексей рассказал, почему собирается лично встать за пульт на премьере своего Концерта-симфонии «Русскому Донбассу», как можно призывать вдохновение и отнимет ли у авторов работу искусственный интеллект.
ДГ Как статус лауреата Конкурса Рахманинова повлиял на вашу карьеру? Появились ли новые заказы?
АС Да, был один новый заказ от зала «Зарядье» на создание цикла, который назывался «Пять фантастических пьес». Некоторые лауреаты тоже получили заказы.
ДГ А вот те сочинения, которые вы написали специально для конкурса, они продолжают исполняться где-то?
АС Нет, Концерт для фортепиано с оркестром с тех пор не исполнялся. Трудоемкая вещь… У нас с другими лауреатами было выступление в Музее музыки, где звучали произведения победителей вместе с сочинениями самого Рахманинова. Идея была в том, чтобы выстроить некую параллель и поговорить о том, как русская музыка меняется.
Однако могу сказать, что такого развития карьеры, как после конкурса у лауреатов-пианистов и дирижеров, у нас, композиторов, не последовало.
ДГ Как вы считаете, чего не хватает сейчас для продвижения современной академической музыки? Может быть, нужна какая-то «Школа музыкального продюсера», которая бы сопровождала влиятельные конкурсы?
АС Я бы сразу подразделил проекты, которые продвигаются, на «скоропортящиеся» – временно популярные вещи, и на долгосрочные проекты, вдолгую влияющие на культуру страны или стран в целом. Мне кажется, подходы к продвижению должны быть соответствующими. Если мы говорим про долгосрочные произведения, надо создавать моду на долгосрочное мышление. Это похоже на то, что в литературе сейчас у нас происходит. Если вы обратили внимание, первые полки заняты более-менее ширпотребом, затем идет иностранная литература. А сильные современные отечественные авторы ютятся где-то в конце, до них надо еще дойти. И говорят, что нет продаж, нет кассы. А как они будут, если о них никто не знает? Отдавать медийный приоритет нужно в первую очередь ярким академическим и экспериментальным отечественным авторам.
ДГ Например, чтобы в отечественных соцсетях в рекомендациях всплывали аудиозаписи не только условной Клавы Коки, а еще и фрагменты произведений лауреатов Конкурса Рахманинова?
АС Безусловно! СМИ должны транслировать сильные духовные идеи, пусть даже наряду с поп-контентом.
Сейчас во всем мире в этом смысле непростая ситуация. В других странах даже хуже. Если обратить внимание на премию «Грэмми», там категория академической музыки будто ютится где-то на задворках. Сейчас все время отдано индустрии, бизнесу, легкому пути. Но как только поменяется идеология, поменяется и фокус внимания. Современная академическая музыка есть высокое искусство, которое не конкурентно массовому. В основном оно не может само себя прокормить, сейчас ему нужны вложения, чтобы народ с собирательной Клавы Коки мог хоть немного перестроиться. У России есть все шансы быть композиторской примой, возродить дух подлинного искусства в своих СМИ – это будет мировым, невероятно вдохновляющим событием!
Сейчас во всем мире композиторы становятся известными, либо работая в поп-проектах, либо в крупных кинопроектах. Или когда пишут неоклассику. Но знаете… неоклассику искусственный интеллект уже умеет создавать. Нейросетка такое напишет за две минуты. За рубежом возмущаются, мол, искусственный интеллект работу отбирает. Чего же они хотят? Три ноты в диатонике написали и думают, что вечно будет так? Не будет. Нейросеть пока не умеет выстраивать драматургию. А если и выстраивает, то коряво и совершенно нежизнеспособно. Неинтересно. Но даже если ИИ сможет и это, суть искусства неизменна. Она заключается в том, чтобы человек в самом себе смог открыть неведомое. Новый параметр своей души. А искусственный интеллект ориентирован на бизнес, опирается на внешнее. Искусство же обращено внутрь, вглубь, по крайней мере, в момент своего возникновения. Чистый бизнес без искусства рано или поздно усадит человечество в кресло-каталку, заменив подлинное искусство его суррогатами. Чистое искусство без бизнеса инфантильно и не имеет силы высказывания. Важна мера.
ДГ Вы приступили к репетициям своего свежего сочинения с Донецким симфоническим оркестром. Как пришел замысел?
АС Я задумал его практически сразу после своего участия в Конкурсе имени Рахманинова в 2022 году. А окончательно концепция стала складываться после посещения боевых частей, когда мы с моим другом Петром Лундстремом сыграли там концерты осенью 2023-го. Меня удивило, что за все это время так и не появилось симфонического полотна, которое бы хоть вскользь упомянуло тот крест, который несут на себе наши соотечественники, должен быть памятник этим событиям. Концерт-симфония «Русскому Донбассу» – масштабное произведение для оркестра, хора и солирующей скрипки. Премьера должна состояться 4 ноября в Чите на фестивале Олега Лундстрема.
Вся симфония состоит из четырех частей, она абсолютно программная. Первая часть посвящается шахтерам Донбасса, вторая – военным, третья называется «Чакона» – она посвящается самому Петру Лундстрему, а четвертая часть для меня лично – это образ будущего. И, конечно, победа. Первая и вторая части уже завершены и отрепетированы вместе с оркестром: мы с Петром приехали в Донецк и встретились в Донецкой филармонии…
ДГ …и вы сами встали за дирижерский пульт? Насколько это новый для вас опыт?
АС Я нечасто дирижирую – в основном репетируя свои сочинения. До этого я работал с хором. Но в данном случае мне представляется, что концерт-симфонию было бы правильнее «собирать» собственными руками. Там много таких вещей, которые почти невозможно обозначить в тексте.
ДГ Как происходящее переживают донецкие артисты? Насколько музыканты ощущают вашу поддержку?
АС Ко мне на второй день после репетиции подходили люди и говорили о том, что в музыке все очень напоминает ту атмосферу, в которой они жили. Мне одна женщина сказала, что да, обстрелы так звучат… Но эти части проникают в сердце не только «переснятием» звуков. Прежде всего, я хотел написать симфонию, основанную на сильных в эмоциональном смысле музыкальных темах.
В каждой части присутствует хор, играющий огромную роль. Хор – такой же равноправный солист, как и Петр. Первая часть, будучи посвященной шахтерам, включает в себя поэтические произведения о шахтерах. Мне было крайне трудно найти что-то, что сюда бы подошло, поскольку весь пласт поэзии и прозы сочинений мне казался узкопрофессиональным, как будто это шахтеры написали для шахтеров. Мне хотелось рассказать широкой публике о космической роли этой профессии, о работягах, на которых держится мир. Именно поэтому я работал со строфами стихов Наума Басовского «Хорошая планета – шар земной».
ДГ Вы также использовали произведения поэтессы и журналистки Анны Долгаревой?
АС Мне понадобилась современная военная поэзия. Невозможно было представить себе симфонию без нее. Я связался с Анной Долгаревой, которая разрешила мне использовать свое сочинение, посвященное Александру «Злому» Шубину и русским воинам. В третьей части, в «Чаконе», хор исполняет уже только вокализ, потому что слов уже не осталось. Это соло Петра.
ДГ Как вы вообще не побоялись поехать в зону СВО?
АС Мне нужно было своими глазами все увидеть, поговорить с людьми, пожить в этой атмосфере хотя бы несколько дней. Мы играли концерт для бойцов, а также в детской музыкальной школе в Волновахе. Жили в Донецке.
ДГ Вы же пианист, получается, брали с собой какой-то переносной синтезатор?
АС Мы играли в военной части, туда специально привозили клавиши. Кроме меня и Петра был еще певец Джанго. Пока мы играли, работала артиллерия. Я хочу, наверное, сказать об особенном впечатлении, которое у меня возникло от контакта с военной аудиторией. Во-первых, это самые внимательные слушатели. Это особенные глаза, особенное восприятие ими музыки. Мы играли с Петром «Вокализ» Рахманинова, я исполнял фортепианные произведения. Когда я играл Этюд до-диез минор Скрябина, бойцы слушали внимательнее всего. И я понял, почему: это такой фронтир, космос, напрямую работающий в музыке. Это их реальность сейчас. Потому что они все время на границе находятся, где одна вселенная возникает, а другая разрушается.
ДГ Что вы еще сочиняете?
АС Параллельно я сочиняю фортепианный цикл, который называется «24 донбасских песни». Это работа, непроизвольно возникающая прямо на глазах. Дело в том, что я не мог приступить к симфонии, не вникнув в круг интонаций через фольклор. Мне показалось честным и необходимым ссылаться на мимику искусства Донбасса, это сделало концерт-симфонию сильнее. Например, «Ой, да темно-хмарно на дворе» звучит в «военной» части симфонии.
Эти 24 прелюдии, по сути, мои дневниковые записи. Очень люблю делать такие заметки, практически никогда материал не пропадает. Всегда полезно чуть-чуть писать в стол.
ДГ Как вы вообще пишете музыку? Можно ли призывать вдохновение?
АС Однозначно можно и нужно. Тут, полагаю, может быть несколько способов. Первый – я его не люблю, скажу сразу – называется «садись и работай». Но если к этому относиться, как к правильной рутине, постепенно входишь в нужное состояние и через час-два возникает спонтанное течение мысли, которое тут же нужно ловить, записывать.
Великие композиторы использовали разного рода приготовления, рутинные бытовые ритуалы для настройки. Бетховен каждое утро готовил себе кофе ровно из шестидесяти зерен. Никому этого не давал делать, только собственноручно. И после этого приступал к работе.
Великие симфонисты в основном рано начинали день. И правда, если встать в 5-6 утра и начать работу, с большей частотой возникают неожиданные ходы, вспышки, решения. По-другому видится драматургия произведения, оркестровые партитуры будто легче сочинять. Это личное наблюдение.
ДГ Легче, чем какие-то камерные сочинения?
АС С утра – да. Потому что всё словно издали, взгляд с расстояния.
ДГ Вижу, что вы иногда выкладываете аудиофрагменты своих сочинений. И, судя по комментариям, для людей не всегда очевидно, что это играет софт. Думают, что это уже Лундстрем…
АС Да меня даже сам Лундстрем спрашивал, когда я ему первый раз послал, кто это играет?! А играет библиотека…
Я по-прежнему не люблю работать за фортепиано, когда сочиняю. Очень редко сажусь проверять идею за рояль. Обычно мне хватает воображаемой MIDI-клавиатуры в голове, и физический носитель просто не нужен.
Сейчас программ для создания музыки много. Обилие библиотек с шикарным выбором звукового пространства, тембров, штрихов. Можно вклеивать аудиофайл прямо в партитуру в письменном виде и проецировать любые ситуации. Или, что удобно при работе с кино, писать партитуру прямо по видео, загруженному на отдельную линейку самой партитуры.
ДГ Какие риски это несет музыкантам? Если все может проиграть библиотека, зачем делать запись с помощью живого оркестра?
АС Знаете, во-первых, все равно пока есть отличия, слышны склейки, но типы фактур звучат органично. Звукорежиссер с наибольшей вероятностью услышит, что это не live-запись, хотя большинство людей будет введено в заблуждение капитально, конечно. Наличие таких возможностей – это неплохо. Во-вторых, все эти библиотеки, как бы здорово они ни звучали, не дают разнообразия интерпретаций. А живой оркестр, даже один и тот же, каждый раз сыграет сочинение по-разному. И каждый зал уникален сам по себе.
ДГ Хочется поговорить о судьбе ваших старых сочинений. В 2016 году в «Геликон-опере» состоялась премьера вашего первого крупного произведения – оперы «Доктор Гааз». Остается ли спектакль в репертуаре?
АС Насколько я знаю, сейчас эта опера в репертуарной сетке не появляется. Что касается других крупных произведений, то работы, которые я сочинял для Театра танца «Казаки России» – например, вокально-хореографические спектакли «Пугачёвъ» и «Казаки в Париже», – активно живут своей жизнью, периодически звучат на разных площадках и в разных городах.
ДГ У вас в творчестве явно прослеживается интерес к русской истории и культуре. Насколько вы свободны в своих высказываниях о жизни, мире и России, когда работаете для конкретного заказчика?
АС Конечно, интерес к отечественной культуре во всех моих сочинениях, безусловно, запечатлен. У меня достаточно творческой свободы. Она ограничивается, как правило, только пожеланиями режиссера. А наименьшее ее количество, пожалуй, в кино.
В свое время я открыл для себя народную музыку, и это, кстати, началось со знакомства с искусством «Казаков России», после первой репетиции с их хором и посещения концертов. Это меня увлекло, я начал много экспериментировать, делал русский народный хоровой рэп, много смешанных жанров, электронную музыку плюс распевы… Я стал активно развивать композиторскую мысль в этом соединении и обнаружил, что русский мелос очень силен и может в себя легко вбирать любые другие музыкальные мимики. Брать под крыло, как будто бы. Активно этим пользуюсь, сращивая разные техники.
Одно время я очень интересовался американским минимализмом и много его играл. Сделал переложение концерта Адамса Century Rolls. Это уникальный автор, абсолютно, по-моему, гениальный. И вот с тех времен многие техники я как будто вытащил, переплавил и уже активно применил практически во всех работах.
ДГ Еще у вас были аудиокомиксы за подписью «Вальдемар Сергунин».
АС Да, я задумывал, но в итоге эта серия комиксов так и не вышла! Только одно произведение написал – этюд для рояля «Ленин против Супермена». Мне нравилось в этом, знаете, такое все хармсовское: абсолютно ошарашивающие, непонятные сочетания персонажей. И именно формат радиоспектакля для рояля был для меня притягателен. Вот там как раз совершенно разные техники соединены в единый сплав.
ДГ А как пианист вы выступаете сейчас? Или все время посвящаете только сочинению музыки?
АС Я не концертирующий пианист. Играю редко. Для меня основная сфера деятельности – это именно композиция.
ДГ Но тем не менее многие свои сочинения вы сами играете, в том числе на Конкурсе Рахманинова.
АС Да, да. Но так или иначе – это разовые акции. Недавно мы играли на фестивале Леонида Лундстрема «Донбасский экспресс» с моим другом Робертом Бремом, скрипачом, и с самим Леонидом Игоревичем Лундстремом довольно большую программу: Сонату Моцарта, восемь пьес Шебалина, мои «Донбасские песни», пьесы Шостаковича… В тот момент я, конечно, сразу выпал из сочинительства на неделю, потому что надо было репетировать все новое, все трудное. Совмещать композицию и исполнительство трудно, да и не нужно. Если даже у Рахманинова это не получалось, то кто я?
