События
В этом году акцент в программе был сделан на музыку Чайковского: в три вечера в БЗК прозвучали шесть симфоний русского классика в исполнении Московского государственного симфонического оркестра под управлением своего руководителя и худрука ArsLonga Ивана Рудина. Подобный марафон не новость для коллектива: в прошлые годы были монографические серии, посвященные Рахманинову (2019), Бетховену (2020), Чайковскому (2021, все концерты композитора), Брамсу (2022). А в 2023-м на сцене зала «Зарядье» в полусценическом варианте прозвучали все оперы Рахманинова и «Иоланта» Чайковского.
Первый концерт цикла вместил в себя Первую и Четвертую симфонии. В Первой («Зимние грезы») Рудин подчеркнул особую камерность, интимность музыкальных образов, сосредоточив все внимание на показе мельчайших деталей, кружев симфонической ткани. Чуть приподняв традиционные темпы в первой и третьей частях, он сделал их движение более динамичным и ясно разворачивающимся. Тогда как в элегической второй, наоборот, постепенно выстраивал драматургию, дав возможность погрузиться в созерцательную негу лирических страниц партитуры. В четвертой части действо также разворачивалось довольно неторопливо: проведение у низких деревянных духовых темы народной песни «Я посею ли млада» во вступлении рисовалось крайне сдержанно, как бы удерживая внимание в ожидании «разгула», который развернется дальше. Тут и родилось стихийное ощущение свободы и привольности: народный праздник, живо описанный композитором в музыке, был подан с небывалым размахом и сочными красками.
Облик Четвертой симфонии в трактовке Рудина несколько изменился. Характер трагического пафоса отошел на задний план: главным стало глубоко личное, внутреннее. На это снова указывали темпы: например, очень замедленное движение в побочной первой части, придающее печальным грезам о прошлом особую задумчивость и тоскливость. И даже фанфары рока, неизменно преследующие слушателя на протяжении первой части и появляющиеся в последней, звучали чуть деликатнее, чем это принято. А финал, несмотря на всю мощь оркестровой фактуры, получился довольно аккуратным: изяществом радовали вариации на тему «Во поле береза стояла», тогда как в остальных разделах господствовали ярмарочные, колоритные образы на tutti всего оркестра.
Вторая симфония Чайковского, как известно, по своему характеру – кучкистская. В каждой из частей есть или подлинная народная тема или сочиненная композитором в таком духе мелодия. Эпический настрой в первой и четвертой частях в исполнении МГСО вызывал ассоциации с образами симфонической музыки Бородина, Балакирева, Аренского, создавших свои шедевры уже после появления симфонии Чайковского. Своеобразным получился полушутливый-полуволшебный марш второй части (перешедший в симфонию из неоконченной оперы «Ундина»): здесь Рудин замедлил темп движения и представил основную тему в несколько смягченной, более легатной фразировке, которая придала музыке чуть вальяжный характер (а ведь здесь довольно быстро и легко снимаемые восьмые, вдобавок и пунктирный ритм, который можно показать острее и четче). Зато, несомненно, получились третья и финальная части: фантастическое скерцо и грандиозный финал, написанный широкими мазками.
Очень близка по духу Ивану Рудину Пятая симфония – с ее постепенным развитием, философской углубленностью, погруженностью в дебри человеческой души. Уже в самом начале, буквально с первых тактов поразило звучание: два кларнета, излагающие тему рока на еле слышимом пианиссимо, отображали будто сдавленный человеческий голос, говорящий что-то из последних сил. Светлой радостью, надеждой на воскресение, несмотря на «взрывы» фатума, дышала вторая часть. Теплый вальс в третьей части контрастировал с образами наваждения, возникающими в чувствительном воображении главного героя. А в финале словно смешались в диком, разрушающем все на своем пути хороводе главные эмоциональные характеристики симфонии: обреченность, отчаяние, безотрадность. И лишь в коде возник лик принятия действительности, покорности и веры в Провидение: тему рока в ми мажоре Рудин трактует именно в таком ключе.
Третья симфония в творчестве Чайковского, пожалуй, самая необычная. В ней, как верно подмечено многими исследователями, явно присутствует сюитность. Она, видимо, и отпугивает нынешних дирижеров – эта симфония очень редко исполняется. Отсутствие ярких страниц драматического, трагического характера, которые принято ассоциировать с музыкальным образом композитора, думается, также влияют на то, что Третья сейчас не в ходу. Иван Рудин и МГСО постарались исправить эту несправедливость.
Траурный марш во вступлении первой части прозвучал, как и полагается, эмоционально сдержанно, чуть суховато, скупо. Зато раздолье света царило в главной партии: четко следуя за Чайковским, Рудин живописал картину придворного бала, его торжественной и приподнятой атмосферы. Легко было ощутить предвосхищение сцены екатерининского бала в третьей картине «Пиковой дамы» (кстати, и там, и там используется ре мажор): думается, и Иван Рудин в своей интерпретации не преминул подчеркнуть этот момент. Во второй части симфонии, ностальгическом вальсе-грезе, в центре внимания были интимные настроения, согревающие душу. Лирический центр сочинения – третья часть, напоминающая одну большую элегию, – был решен Рудиным очень нежно и трепетно, в неуклонном нарастании ко всеобщему tutti возвышенной фа-мажорной темы, воплощающей собой порыв к счастью. Единственная по-настоящему мрачная часть произведения, четвертая – зловещее скерцо, в котором шорох струнных рисует картину вьюги, а деревянные духовые в колючих форшлагах и восьмых создают образ неведомой силы. Финал Третьей Рудин выстроил как арку к первой части: тут снова возникает картина придворного бала, правда, уже обрисованная через ритм русского полонеза. И именно его русскость, некоторую даже эпичность дирижер особенно подчеркнул, выводя тему в финале с очень постепенным подходом к мощной, громогласной кульминации, поглотившей все пространство Большого зала консерватории.
Исполнение Шестой, «Патетической» симфонии стало логическим завершением всего цикла. Тут все с самого начала проникнуто дыханием смерти, ощущением близкого конца: словно задыхающаяся главная тема первой части в неожиданных остановках и беге струнных, эмоционально тяжелейшая разработка, в которой как будто сталкиваются Небо и Земля. А между ними – оазис света и любви, привольно дышащая побочная партия. Растворение, уход в небытие в мажорном финале первой части можно трактовать по-разному: и как принятие жизненной ситуации, и как полное отстранение от всего. Маэстро Рудину оказался ближе первый вариант. Переключением от трагического в сферу светлых воспоминаний служит вальс, хотя и тут присутствуют тени-вздохи во второй теме с ниспадающими секундами. Загадочное скерцо Шестой в исполнении МГСО – постепенно увеличивающий звучность механистичный марш. Он подобен надвигающейся опасности, смерчу, уничтожающему все на своем пути. И тут же, attacca – беспросветный финал, в котором, кажется, воплотились страдания и муки всего человечества. Этот «русский реквием» Рудин подал одновременно и величаво, и очень просто: ниспадающие фразы первой темы воплощали обреченность, тогда как во второй теплились ростки последней, предсмертной надежды на бессмертие души. Эта надежда развивалась, росла и воспаряла над всем остальным, но все в итоге обрывалось с ударом тамтама. А в ответ раздавались лишь звуки отпевания. Вся боль и утрата расставания с жизнью отразились в гениальной музыке, которую трепетно и одновременно очень экспрессивно представил коллектив МГСО.
Фестиваль ArsLonga продолжается: в «Зарядье» 23 и 24 ноября пройдут показы «Евгения Онегина» с участием ведущих российских певцов – Владислава Сулимского, Елены Стихиной, Алексея Татаринцева.
