Релизы
Оркестр Берлинского радио под управлением Владимира Юровского записал полную версию саундтрека Шнитке к трехсерийному телефильму «Маленькие трагедии» Михаила Швейцера. Диск можно без преувеличения назвать долгожданным. Во-первых, подавляющее большинство сочинений Шнитке уже записано, и не раз; из дисков, выходящих к его 90‑летию, это наверняка единственный, который могла бы украсить наклейка «premiere recording». Во-вторых, как раз из киномузыки Шнитке не издано еще многое, и нынешний релиз увековечивает наиболее масштабную и, возможно, лучшую из работ композитора для кино. В-третьих, большую сюиту из «Маленьких трагедий» Юровский пять лет назад исполнял на фестивале «Истории с оркестром»; как и фильм Швейцера, ее завершал «Пир во время чумы» — образ, в котором, по словам маэстро, Пушкин предвидел наше время. Полгода спустя мир охватила пандемия коронавируса, и тогда «Пир» Пушкина — Шнитке — Юровского вспомнился уже как грозное предзнаменование.
Возрождению киномузыки Шнитке много лет посвятил немецкий дирижер Франк Штробель; обратившись к оригинальным партитурам, он записал серию CD с оркестром Берлинского радио — еще до того, как его возглавил Юровский. Затем работа приостановилась из-за недоступности нот, хранящихся в архиве Оркестра кинематографии, и возобновилась лишь несколько лет назад. Теперь серию продолжил Юровский, хотя и ему, по его словам, удалось получить партитуру «Маленьких трагедий» не без труда; результат — симфонического масштаба сюита час с четвертью длиной, с включением музыки, в фильме не звучащей.
В концертном исполнении, правда, она воспринималась более целостно; зато в студийной записи есть многое, чего не расслышишь в зале, — как и в фильме, где, скажем, музыка минутного фрагмента «Смерть Дон Гуана» едва слышна за голосом Высоцкого. На диске же мы отчетливо слышим, как электрогитара и труба с сурдиной в унисон играют мелодию песни Лауры «Я здесь, Инезилья». Она абсолютно узнаваема, но в такой тембровой окраске, без дуэта испанских гитар, на фоне маршевых аккордов начисто лишена всех черт, определяющих атмосферу песни, — в первую очередь любовного томления, на месте которого здесь пустота. Это не только выразительно само по себе, но и предвещает, например, кульминацию еще не написанной «Фауст-кантаты» с ее «пыткой унижением». Отзвуки «Инезильи» слышны и в «Шагах командора», чуть напоминающих ноктюрны из Седьмой симфонии Малера.
Среди тридцати шести треков, о каждом из которых можно рассказать отдельно, есть и другие вершины. Это и Баркарола, где флейта под перебор гитары на самый лирический лад играет один из самых грозных лейтмотивов фильма. И Песня Мери, пронзительно исполненная дочерью Владимира Юровского Мартой. И стилизация под фортепианный концерт Моцарта — камео замечательной пианистки Елизаветы Блюминой. И, конечно, два номера из «Пира во время чумы»: и Жига, и Монолог Вальсингама, в фильме звучащие совсем иначе, здесь предстают абсолютными рок-хитами — тем уместнее был бы настоящий рок-вокал на месте актерского пения Максима Суханова. Шлягер как таковой Шнитке считал символом зла в искусстве; и все же в этой музыке, воплощающей атмосферу чумного безумия, столько неподдельного драйва, что еще неизвестно, кто побеждает — смерть или жизнь.
