Релизы
Периодичность, с которой Дэвид Гилмор выпускает альбомы, красноречиво говорит о том, что маэстро не слишком обременен обязательствами перед звукозаписывающей индустрией, а работает, что называется, для души. То есть для себя и своей семьи. А семья у него большая: четверо детей от первой жены и четверо от второй — Полли Сэмсон, довольно известной в Британии романистки и поэтессы.
Бывает так, что чада и домочадцы Мастера, дыша одним воздухом с ним, становятся его подмастерьями. Пример тому — последний, то есть очередной сольник экс-пинкфлойдовца Luck and Strange, где 22‑летняя Романи, дочь Полли и Дэвида, самая младшая в клане, поет и играет на арфе, ее брат Гэбриел исполняет бэк-вокал, а Чарли (сын жены от первого брака) выступает соавтором одного из текстов. Что до Полли, которая служит супругу музой вот уже тридцать лет, то ее литературный дар на Luck and Strange расцвел пышным цветом: она написала слова к девяти композициям из десяти, включая бонусную Yes, I Have Ghosts («Да, у меня есть призраки»). «Это пластинка Полли — в равной степени, как и моя», — поясняет старина Гилмор, пролистывая буклет альбома, словно тетрадь со стихами.
Luck and Strange выдержан в стилистике двух предыдущих гигантов — On an Island (2006) и Rattle That Lock (2015). Так и хочется назвать это трилогией, триптихом, ибо все эти опусы, разнесенные друг от друга перерывами в девять лет, равновелики, как стороны правильного треугольника. Как ни крути, а фигура та же, деформации не подлежит. Безукоризненный саунд «черного стратокастера», слайд-гитара, мягкий, с сипотцой, но без надрыва вокал и непременный тревожный форшпиль, отдаленно напоминающий интродукцию к эпическому полотну Shine On You Crazy Diamond, сотворенную тридцатилетним Гилмором (страшно сказать!) полвека назад.
Есть в Luck and Strange и другие «призраки», вполне внятные и, надо понимать, неслучайные. Так, в одноименном треке, следующем за увертюрой, угадываются мотивы Dogs (Animals, 1977); в нем же звучит орган Хаммонда и электрическое пианино Рика Райта, записанные во время джема в плавучей студии Гилмора в 2007‑м, за год до кончины клавишника и друга.
В гитарном финале Between Two Points, единственной песне во всем сольном творчестве Гилмора, сочиненной не им самим, слышится трагизм Comfortably Numb (The Wall, 1979); в Yes, I Have Ghosts — пасторальная безмятежность Fat Old Sun (Atom Heart Mother, 1970); но наиболее богатой на ретроспективу стала баллада Scattered, в которой можно уловить сразу три цитаты: из Echoes (Meddle, 1971), опять же Comfortably Numb и Speak to Me (The Dark Side of the Moon, 1973). Впрочем, последняя, как известно, не является музыкой в чистом виде: это всего лишь удары сердца, сымитированные басовым барабаном Ника Мэйсона, или, если угодно, удары судьбы. Того и гляди, раздастся нервный смешок Роджера Уотерса, затем — нарастающий вопль, и из динамиков хлынет главная тема самого продаваемого альбома всех времен и народов. Но этого не происходит. Что было революцией в 1973‑м, в 2024‑м — не более чем изящный винтаж.
«The sun is the same in the relative way, but you’re older, shorter of breath and one day closer to death (Солнце более-менее то же, но ты стал старше, у тебя перехватывает дыхание, и ты на один день ближе к смерти)», — буквально кричал Гилмор на Dark Side. «Time is a tide that disobeys, it disobeys me (Время — это поток, который не подчиняется, не подчиняется мне)», — негромко, по-домашнему напевает он в Scattered. Как говорится, найдите десять отличий.
Их нет. Как все великие рокеры, дослужившие до сего дня, Дэвид Гилмор, царь Давид, давно все сказал — когда был пророком. Когда альбомы PF не были похожи один на другой и воспринимались как откровения.
С другой стороны, мистер Дэвид Джон Гилмор, Командор ордена Британской империи — это тот уровень, когда повторение самого себя никоим образом не оборачивается самопародией. В конце концов, он завоевал право писать и записывать то, к чему больше лежит его душа.
Возьмем в руки его первую сольную пластинку, выпущенную 46 лет назад, которая так и называется: David Gilmour. А теперь посмотрим на конверт Luck and Strange. То же утро, то же небо и даже черные деревья, оголившиеся в преддверии долгой зимы, — те же. Только менестреля не разглядеть. Куда он смотрит — по течению или все еще против него, подставляя себя брызгам и ветру? Не нам судить.
