Прощай, Монтсеррат Кабалье

Пережившая Гражданскую войну и нелегкое детство девочка, молодая артистка, проведшая не один сезон в ансамблях небольших театров Швейцарии и Германии, в одночасье стала знаменитой. Какими-то хитросплетениями судьбы она заменила свою коллегу Мэрилин Хорн (впоследствии прославившуюся как меццо) в концертном исполнении «Лукреции Борджиа» Гаэтано Доницетти на сцене Карне ги-холла в Нью-Йорке в 1965 году.

Это было то, что называется «звезда родилась», и то, что является подлинным чудом искусства. Любопытно, что подобное произошло за 6 лет до этого с Джоан Сазерленд в Ковент-Гардене после ее Лючии, а через год – с Беверли Силлс с ее Клеопатрой в Сити-опера.

Все это случилось тогда, когда Каллас уже практически простилась со сценой, и эти три певицы продолжили то, что начала великая гречанка – возвращение и переосмысление великого наследия романтического бельканто, прежде всего опер Россини, Доницетти и Беллини.

После успеха Кабалье в «Лукреции Борджиа» крупнейшие оперные театры воспрянули. Пришла дива. Обладающая на самом деле божественным даром. И голосом, и тем душевным богатством, которое она могла своим неземным пением высказать людям. Редкий для певцов случай, когда прекрасный инструмент – голос достался в руки изумительному музыканту. И труженику. Просто невозможно понять, с помощью каких небесных сил ею было выучено такое количество музыки – оперных партий, ораторий, романсов, песен.

А творческий голод заставлял ее идти и идти вперед. Диапазон ролей расширялся, распространяясь от Генделя до Чайковского (она пела Татьяну в молодости), от Пуччини до Рихарда Штрауса, которого называла своим любимым композитором.

По словам Натальи Троицкой, рано ушедшей от нас русской сопрано, близкой к Кабалье и ее семье, в голосе Монтсеррат было все: она могла звучать как маленькая девочка и как разъяренная тигрица, как пророчица и как обольстительная сирена.

Ей хватило дерзости выйти за пределы оперного поля и, поддавшись обаянию боготворившего ее Фредди Меркьюри, записать с ним изумительный по свежести альбом «Барселона». Это сейчас кроссовер стал общим местом, тогда рисковали немногие. Зато она пила шампанское. А ее именитым коллегам оставалось только ворчать.

Ее специфическая внешность придавала ее образу доступность и ощущение доброты, хотя она могла быть и величественной, как греческая статуя.

Она порой брала на себя столько обязательств, что не успевала выучить партию. Порой ей становилось плохо на сцене: она была не очень здоровым человеком.

В конце 70-х годов голос стал выказывать признаки упадка. В нем стали ощутимы возрастная «амальгамность» и напряжение на верхних тонах. Но ни тогда, ни позже она не решалась покинуть сцену, хотя публика и критика уже не были к ней так благосклонны, как прежде.

Это был поистине божественный вокальный инструмент. Голос большой и очень гибкий, необыкновенно подвижный и летучий, огромного диапазона и с фантастической динамической амплитудой. Ее контроль дыхания, мало с кем сравнимый, позволял ей петь бесконечно длинные фразы на одном дыхании. Уникальная особенность ее вокального инструмента – в необыкновенной легкости вокальной эмиссии: казалось, ей достаточно было только легкого выдоха, как ее голос начинал звучать и заполнять зал. Эти спонтанность и безусильность пения производили на публику гипнотическое воздействие. Особенно когда певица пользовалась своими несравненными фирменными pianissimi (очень тихими, но опертыми на дыхание звуками и фразами). Но и ее форте, подкрепленное «глотальными атаками» было не менее впечатляющим.

Она поразила Москву в 1974 году, приехав в составе труппы миланского театра Ла Скала и спев на сцене Большого театра заглавную партию в «Норме» Беллини. Спустя много лет после этого обросшего легендами триумфа ей подарили видеозапись этого спектакля (какие молодцы те, которые сделали ее в свое время!). Она мечтала иметь эту запись, так как считала эту Норму в Большом одним из высших своих достижений.

Кабалье сияла ярчайшей звездой на небосклоне оперы в те годы, когда он был «звездам числа нет». На одном лишь прощальном гала директора Метрополитен-оперы Рудольфа Бинга в 1972 году выступили Корелли, Сазерленд, Паваротти, Доминго, Леонтин Прайс, Биргит Нильсон, а надо помнить, что еще были Скотто, Френи, Риччарелли, де Лос Анхелес, Краус, Гедда, Каррерас и многие другие. Каково быть первой среди таких гигантов? Но Кабалье была. Известен случай, произошедший во время записи оперы Пуччини «Турандот», где великая Сазерленд пела титульную партию, а Кабалье – партию Лиу. Кабалье, восхищавшаяся коллегой, подарила Сазерленд букет цветов, в ответ на что услышала: «Букет для дивы?» На что она, ничуть не смутившись, парировала: «Букет от дивы».

К счастью, многие наши соотечественники также стали партнерами Кабалье. Великое русское меццо-сопрано Ирина Архипова пела с Кабалье неоднократно, в «Трубадуре» и «Бале-маскараде» Верди. Она рассказывала, как ее потряс голос великой испанки, когда она впервые услышала его вживую на репетиции «Трубадура» в Оранже. Это было просто неземное пение, которое пугало своим совершенством. Но Архипова в этом спектакле тоже была на своем творческом пике, и их ансамбль был незабываем (к счастью, этот спектакль снят как фильм). Не менее яркими событиями было партнерство Кабалье с нашими легендарными певцами Еленой Образцовой и Евгением Нестеренко.

Кабалье была и есть необыкновенно любима как в СССР, так и в России. Несмотря на изоляцию страны, виниловые пластинки выходили в СССР огромными тиражами, ее спектакли транслировались по телевидению, ее имя стало синонимом слова «бельканто».

Начиная с 1989 года она стала беспрерывно гастролировать по России. Причем не только в столицах.

Ее жажда петь почти до смертного рубежа была в чем-то необыкновенно трогательной. И как бы не складывалась ее артистическая судьба в поздний период ее жизни, ее пение в 60–70 годы надолго останется непреодолимым художественным эталоном прекрасного вокала как для нас, кто наяву, а не только в записи, слышал звучание ее голоса, так и для тех последующих поколений, для которых опера и живое пение будут что-то значить.

Прощай, сладкоголосая птица нашей юности, надеюсь, что правы те многие, кто уверен, что твой голос отныне солирует в небесном хоре… Дай Бог это когда-нибудь снова услышать!