Древо Ауэра

В формате фестиваля-конкурса этот уникальный музыкальный проект прозвучал впервые. Открывал смотр в концертном зале дворца Белосельских-Белозерских, разумеется, профессор Петербургской консерватории Михаил Гантварг. Художественный руководитель и председатель жюри конкурса учился в Ленинградской консерватории у Михаила Ваймана, который, в свою очередь, получил школу высшего исполнительского мастерства у Юлия Эйдлина, а тот – у самого Леопольда Ауэра. Портрет Ауэра висел в Малом зале имени А. К. Глазунова в историческом здании консерватории до закрытия на «капремонт».

Пока образ и дело выдающегося скрипичного педагога не забыли окончательно, Михаил Гантварг вместе со своим верным учеником Чингизом Османовым решили напомнить о нем и усовершенствовать традиционный формат конкурса, расширив его фестивалем с участием российских и зарубежных музыкантов. Их круг был обусловлен принадлежностью к школе, уводящей в последнюю четверть ХIХ века – к имени Леопольда Ауэра, считающегося после Генриха Венявского основоположником российской скрипичной школы. В Петербург Ауэра пригласил Антон Рубинштейн, услышавший скрипача в Лондоне в составе Квартета братьев Мюллер. Музыкант прожил в столице Российской империи полвека, столько же проработал в Петербургской консерватории, в 1918 году эмигрировал за океан. Среди его учеников – Яша Хейфец, Мирон Полякин, Ефрем Цимбалист; среди литературно-педагогических работ – «Моя школа игры на скрипке», «Интерпретация произведений скрипичной классики», на английском – «My Long Life in Music» и другие. Если учесть, что учителем Ауэра был сам Йозеф Иоахим, друг Иоганнеса Брамса, то генеалогия вырисовывается чрезвычайно любопытная, уходящая корнями глубоко в историю европейской музыки.

В буклете фестиваля-конкурса в небольшой биографической справке можно было прочесть выдержку из российской рецензии на выступление Леопольда Ауэра: «У г-на Ауэра нет той силы, энергии, того размаха, которыми обладал покойный Венявский, нет той феноменальной техники, которою отличалась игра Сарасате, но у него есть не менее ценные качества; это – необыкновенные изящество и округленность тона, чувство меры и в высшей степени осмысленная музыкальная фразировка и отделка самых тонких штрихов». Под каждой фотографией члена жюри конкурса в буклете была выписана «генеалогическая» цепочка педагогов, привºодящих к Ауэру. Возьмем, к примеру, очень известного сегодня венгерского скрипача Кристофа Барати, часто выступающего в Концертном зале Мариинского театра: его непосредственным учителем был Эдуард Вульфсон, которого учил Натан Мильштейн – ученик самого Ауэра. Или французский скрипач Давид Грималь: Филипп Хиршхорн – Михаил Вайман – Юлий Эйдлин – Леопольд Ауэр. Блистательная просветительская идея организаторов фестиваля-конкурса – рассмотреть «в действии» генеалогическое древо петербургской скрипичной школы – вызывает уважение и восторг.

А петербургский слушатель и в самом деле истосковался по скрипичным лидерам, по азарту и гордости за своих и не только своих, но настоящих ярких скрипачей, на концерты которых хотелось бы бежать стремглав. Такой большой скрипичный фестивальный проект долго ждали, и его инициаторов можно поздравить, поскольку они опередили даже всемогущий Мариинский театр, который по каким-то причинам задержался с освоением этой темы, придумав и фортепианный фестиваль «Лики современного пианизма», и флейтовый фестиваль, и «Северную лиру», посвященную арфе, и органный фестиваль.

Фестиваль-конкурс «Ауэр. Наследие» радикально соединил фестивальную и конкурсную части, а также серию мастер-классов некоторых членов жюри. Все вместе взятое создало уникальную информационную среду, окунувшую профессиональных слушателей и любителей в мир богатейшего скрипичного репертуара и исполнительского мастерства.

Чингиз Османов в своем сольном концерте поразил отказом от стереотипности. В первом отделении он исполнял номер за номером, не дожидаясь конца аплодисментов, не давая отдышаться. Вслед за Речитативом и скерцо-каприсом Крейслера врывалась Четвертая соната Изаи, которую теснили знаменитые Интродукция и Рондо-каприччиозо Сен-Санса. Порывистый, страстный, пламенеющий звук скрипача создавал образ музыканта-романтика, спешащего исполнить музыку, одержимый желанием ее сыграть, вынув сердце и душу. Эта игра без передышки не могла не получить мгновенного эффекта ошеломления публики, не успевающей опомниться, видя, как молодой скрипач ломает инерцию восприятия. Наверное, только так и можно увлекать и влюблять. За этой страстностью солиста успевал и пианист Александр Рубинов, виртуозно успевавший ловить стремительного скрипача, как в акробатических номерах.

Уроженец Ленинграда Дмитрий Махтин, продолживший занятия скрипкой в Нидерландах у Филиппа Хиршхорна, также учившегося в Ленинградской консерватории, посвятил свое выступление учителю Михаилу Гантваргу. После Адажио ми мажор для скрипки с оркестром и Рондо до мажор для скрипки с оркестром Моцарта (Санкт-Петербургский государственный академический симфонический оркестр под управлением Александра Титова) он исполнил сольную партию в Концерте для скрипки с оркестром «Американские времена года» Филипа Гласса. Намного более сдержанный, строгий, интровертный и не слишком эмоциональный, Махтин в сочинении Гласса, редко исполняемом в Петербурге, ввел в меланхолию и тревожность современного сумеречного мегаполиса, где так мало места для любви и так много – для одиночества.

Французский скрипач Давид Грималь впервые выступил в Петербурге. Руководитель оркестра «Диссонансы» представил программу из сонат Дебюсси, Равеля и Франка. Абсолютно погруженный в музыку, словно исчезавший в своей физической оболочке, оставлявший только звук – стройный, ровный, сконцентрированный, волевой и целеустремленный, Давид нашел идеального партнера в лице петербургского пианиста Петра Лаула. Все три сонаты являли три этапа европейской композиторской школы. Давид Грималь создавал магию французского стиля, упиваясь изобретательностью прихотливых ходов композиторской мысли. Как говорит сам музыкант, он стремится не вкладывать себя в музыку, а дать прозвучать самой музыке. Отсюда и возникал редкий любопытнейший эффект «исчезновения» исполнителя, оставляющего на сцене только музыку.

Завершал дефиле скрипачей Кристоф Барати, выступивший с пианисткой Зариной Шиманской. Его программа представила движение от духовного к светскому, от Партиты Баха к «Цыганке» Равеля. Неспешно выходя к месту выступления, он окидывал-сканировал зал своими крупными глазами, выискивая, нет ли где невнимания, недвусмысленно давая понять, как ему важна абсолютная тишина и «замирание сердец». Даму, которая решила выйти во время соль-мажорной Сонаты Брамса, он чуть не испепелил своим возмущенным взглядом. Своей манерой, в которой были и техника, и чувство стиля, и музыкальность, и педантичное внимание к нюансам, он, как истинный наследник австро-венгерской традиции, являл отражение имперского стиля в искусстве с его совершенством, пьедестальностью и холодностью, оставляющими душу слушателя в полном покое и равновесии чувств.

Жюри было собрано из скрипачей «круга Ауэра»: Михаила Гантварга, Чингиза Османова, Дмитрия Махтина, Давида Грималя, Ольги Мартыновой, Любови Стекольщиковой. Француз Давид Грималь, получивший «прививку» школой Ауэра через своего учителя Филиппа Хиршхорна, учившегося в Ленинградской консерватории у Михаила Ваймана, высказал свои восторги не только от того, что впервые оказался в Санкт-­Петербурге – «городе со сложной, но очень интересной судьбой», но и от того, что попал в свою «семью». Не смог принять участие лишь Александр Фишер. Его место заняла Татьяна Либерова, педагог ССМШ Петербургской консерватории.

Среди двадцати четырех участников, заявленных в буклете, на первый тур в силу ряда причин прибыли лишь четырнадцать. Обладательницей третьей премии ($2000) стала Ефросинья Ефимова – выпускница Высшей школы музыки Республики Саха имени В. А. Босикова. Трое остальных финалистов – питомцы петербургской десятилетки и консерватории в классе Михаила Гантварга. Самая младшая – 16-летняя Елизавета Глазунова, ученица выпускного одиннадцатого класса, шлифующая сейчас мастерство у Чингиза Османова. Она исполнила в финале в сопровождении Санкт-Петербургского государственного академического симфонического оркестра под управлением Александра Титова Скрипичный концерт Чайковского – сочинение, изначально посвященное Ауэру, но впоследствии, как известно, посвящение было снято. Как своевременно напомнила музыковед Ада Айнбиндер, заведующая отделом рукописных и печатных источников Музея-заповедника П. И. Чайковского, композитор так писал о скрипаче-современнике: «Преобладающие качества этого виртуоза – его задушевность, прочувствованность в передаче мелодии и нежная певучесть смычка», что «он играет с большою выразительностью, с высокопоставленной чистотою техники, с тонкою обдуманностью и поэтичностью в фразировке». По ее словам, Чайковский рассчитывал, что Ауэр станет первым исполнителем этого сочинения, но у скрипача были большие претензии к усложненной скрипичной партии, он тянул, и даже, как казалось Чайковскому, препятствовал исполнению концерта другими солистами. В результате композитор был сильно обижен и «перепосвятил» свое сочинение его первому исполнителю – Адольфу Бродскому. Ауэр все-таки начал играть Скрипичный концерт Чайковского еще при жизни композитора, а после его смерти сделал собственную редакцию этого сочинения, которая многие десятилетия была очень популярна среди исполнителей.

Первая премия ($5000) досталась 28-летней Элине Друх, представившей на суд жюри в финале Скрипичный концерт Александра Глазунова – самого долголетнего ректора Петербургской консерватории. В ее интерпретации чувствовались и благородство, и интеллигентность, и прочность школы, направленной не на исполнительский нарциссизм, но на верность и служение тексту. Обладателем второй премии ($3000) оказался 22-летний Дмитрий Стопичев, «наследственный музыкант», дедушка которого, Владимир Иванович Стопичев, – альтист, декан оркестрового факультета Петербургской консерватории. Музыкант выступил в финале со Скрипичным концертом Яна Сибелиуса, щедро поделившись с публикой грациозным, искрящимся звуком поразительной остроты, техничности, интуитивной силы и музыкальности, и своей ярчайшей артистической индивидуальностью.

 

Давид Грималь

Я почувствовал себя здесь как в своей семье. Мы с коллегами в жюри провели вместе прекрасное время, приобретя богатый, прежде всего, эмоциональный опыт. Мне было важно пообщаться с коллегами, приехавшими сюда из разных стран, я чувствовал себя как на симпозиуме, где можно было многому учиться и как исполнителю, музыканту, и как педагогу. Я сам преподаю в Саарбрюккене, у меня прекрасный класс. Поэтому мне как педагогу было любопытно послушать здесь студентов. Их уровень я бы отметил как достаточно высокий.

Хотя я исповедую другой подход, здешние исполнительские традиции показались мне очень знакомой территорией. Они меня убедили: в этом подходе много сердца, а меня всегда это делает счастливым. Если попытаться проанализировать то, что сегодня представляет «школа Ауэра», то она заключается, на мой взгляд, в большом уважении к звуку, качеству исполнения, очень аристократическом звукоизвлечении, что так отвечает этому городу. В Москве скрипачи играют наверняка с иной интенсивностью. В Петербурге звук мне показался более сопрановым.

Я не люблю сидеть в жюри, для меня это пытка. Но я понимаю, как важно и необходимо устраивать подобные конкурсы – важно слышать молодое поколение, у которого тоже многому учишься. Этому еще молодому состязанию еще предстоит вырасти до большого международного конкурса. Надо набрать скорости, и я желаю больших успехов этому проекту.