События
«Неделя» в названии фестиваля на самом деле сжимается до нескольких дней, а место действия выходит далеко за пределы Академии имени Гнесиных, но эти условности не мешают ему стать одним из самых долгожданных событий осени. Gnesin Contemporary Music Week – это многочастная сюита из концертов, лекций и практикумов, и теперь остается только прислушаться к памяти и отвоевать у нее самую важную музыку и слова тех дней.
Прислушаться – именно к этому призывала концепция фестиваля этого года. В предыдущие сезоны героями Gnesin Week в разные годы становились современные композиторы, исполнители и музыкальные журналисты; теперь они, а также режиссеры, философы, искусствоведы и остальные слушатели, готовые воспринимать и узнавать новую музыку, стали участниками лаборатории. «Кто такие слушатели? Это все мы» – из письма кураторов фестиваля Ирины Севастьяновой и Татьяны Яковлевой.
Формат практикумов, проходивших вплоть до вечерних концертов, обернулся доверительными рассказами приглашенных спикеров о том, как они сами слушают и слышат, – всегда по-особенному, с растворенным «я» внутри чужого. Предметами лекций были конкретная музыка и полевые записи (Глеб Глонти), неожиданные пересечения между далекими, на расстоянии рандомайзера в плейлисте, песнями и пьесами (Илья Овчинников), а также собственные опыты создания и воссоздания художественных миров. Ими поделились театральный режиссер Дмитрий Волкострелов, работавший над постановками пьес Сэмюэля Беккета, виолончелистка Юлия Мигунова, с большой любовью рассказавшая о своем пути в современное исполнительство, и композитор Егор Савельянов, изнутри раскрывший процессы создания перформансов и инсталляций. Отдельным эпизодом стал практикум Петра Главатских, выстроенный как история не без детективного элемента о поисках Сапфо в пьесе Ксенакиса PSAPPHA. Спикер постепенно выстроил ее сложную конструкцию, так же, как прежде собрал с нуля свои перкуссионные инструменты. Ритмы древнегреческой поэзии действительно нашлись, стали услышанными в рассыпанных по дереву, металлу и коже барабанов ударах, причем не только исполнителем, влюбленным в свое дело, но и всеми слушавшими.
Именно так, подобно лейтмотиву, главная идея фестиваля проводилась в практикумах и лекциях, а также во всех неофициальных, но очень важных моментах общения участников лаборатории: во время обсуждений в столовой академии, в общем чате, по дороге на очередную концертную площадку. Параллельно идее слышания сквозной нитью шли другие, скрытые в изнанку темы, связанные с бесконечно малым и бесконечно огромным – ничто и космос, тишина и ярость Большого взрыва.
Истина, известная с кейджевских времен: пауза – это тоже музыка, а музыка – межнотное пространство, которое тоже можно услышать. В зале Скрябинского музея обеззвученные жесты скрипача в пьесе Дарьи Звездиной «n» зависали неразрешенным аккордом, становясь мучительным воспоминанием музыки о самой себе. Неудивительно, что самым тихим концертом фестиваля оказался «Истории о Ничто», посвященный Сэмюэлю Беккету, чье имя не раз произносилось в тот день, а написанные им строки – пелись. Его подготовила лекция Элины Андриановой о радиопьесах ирландского драматурга, и сам он стал закономерным ее продолжением: по мере творческой эволюции в сочинениях Беккета становилось все меньше слов и действия, все больше пауз, очищенных от языка для музыки. Тем вечером она была осторожно-хрупкой, ускользающей в тишину, как в пьесах Тюркара Гасымзаде, Владимира Раннева и Сальваторе Шаррино. Наконец, текст самого Беккета услышался в Cascando Агаты Зубель и долго оседал в холодном воздухе, перемешиваясь с отзвуками, паузами и дыханием, замирающим вместе с неровным ритмом слогов в последней строчке – unless they love you.
Ответом на созерцание Ничто стал следующий день, посвященный многомерному космосу и, частично, «Макрокосмосу» Джорджа Крама. «Вращение сфер» – таким было общее название двух концертов, фортепианного и органного, в Малом зале академии и храме Святого Людовика, прошедшие в один вечер. На первом трансцендентные образы были связаны с человеческими проявлениями – с молитвой, скорбной памятью или криком Марсия, наказанного богом, как в пьесе Ольги Нойвирт Marsyas. Сам звук рояля, даже многократно углубленный нестандартными техниками, все же не способен преодолеть свою краткость, вырваться за пределы отведенного ему периода колебания струн. В противоположность ему органный гул словно развертывается вдоль оси времени, пока не заглохнет электромотор; вибрации его труб больше всего совпадают с антифонным пением небесных сфер.
Само время в храме Святого Людовика то медленно пульсировало, то обгоняло скорость света и застывало на месте. Прежде не исполнявшаяся пьеса Николая Корндорфа «Вечное движение» обрела новую версию для органа и аккордеона и наконец нашла слушателей. В ее звуковом потоке невозможно было отделить тембры инструментов: они взаимно отражались и поглощались акустикой, как в черной дыре, пока не исчезли за горизонтом событий. Реальное время после окончания пьесы казалось неестественным, слишком медленным, но и оно помогло настроить последнее произведение концерта – Virtus stellarum Алины Мухаметрахимовой, где орган и аккордеон вновь слились, воссоздавая образ рождения драгоценностей в ядрах звезд. Этот образ был не только услышан, но и увиден: блики ловцов солнца, подвешенных на хорах, рассеивались на потолке созвучно сияющим тембрам инструментов, вместе с ними освещая темноту храма, для пространства которого и была написана пьеса.
Прелюдией и постлюдией всей музыкальной программы фестиваля стали проекты CEAM Artists: концерт-открытие в арт-пространстве «Артемьев» и финальный концерт в Большом зале училища имени Гнесиных. Первый концерт «Апофения» особенно запомнился российской премьерой пьесы Скотта Рубина in tensions, в которой звук перетекал в напряженном хореографическом этюде между виолончелисткой и танцовщицей, то ли порождающих движения друг друга, то ли состязающихся между собой. На заключительном вечере «Искатели звука» с участием CEAM Percussion вновь раскрылась тема слышания, призыв к нахождению того самого звука, который бы отозвался резонансом внутри. Если предположить, что на концерте отыскался бы человек, совершенно равнодушный к современной музыке и к непривычным звучаниям «Пения птиц» Эдисона Денисова, то последняя пьеса фестиваля, Dawn Chorus Дидем Джошкунсевен, обязательно нашла бы отклик даже у заядлых любителей тональности. Ее меланхоличные мелодии маримбы и ксилофона, обернутые в мягкую электронику, еще долго могли перебираться, как четки, в памяти слушателей. Название пьесы переводится как «хор на рассвете», и остается только надеяться, что в будущем она сможет прозвучать именно в этот момент времени, истаяв в первых солнечных лучах, а не только в паузе между звуком и аплодисментами.
Четыре фестивальных дня были живыми и динамичными – практикумы и концерты разделялись не отбивкой абзацев, а плавно переходили от одного к другому, в сопровождении постоянной рефлексии участников. Уверена, она продолжается и сейчас – с новым опытом слышания музыки, с воспоминаниями о Ничто и о звездах.
