События
В нотах впервые изданной в СССР в восьмидесятые годы «Рая и Пери» автор предисловия – переводчик и симфонический дирижер Джемал Далгат – задавался вопросом, почему же эта превосходная музыка не звучит в нашей стране. Упрек был брошен отечественным исполнителям (с красноречивым добавлением – в первую очередь дирижерам), которые проходят мимо таких сокровищ. Но в наше время, с его азартом открытия неигранного, нерепертуарного, в Петербурге наконец нашлись коллективы и дирижер, которые познакомили публику с этим сочинением. Это сделали Константин Рылов и оркестр и хор Мариинского театра.
Мариинский сегодня делает явный упор на европейскую музыку романтической эпохи, раскопав для себя золотую репертуарную жилу. Репертуар буквально полнится музыкой бельканто – Россини, Беллини, Доницетти, возрождение «Гугенотов» Мейербера тоже вполне логично на этом фоне. И хоровые премьеры не отстают от оперных. Напомним, что хор с дирижером Рыловым в прошлом сезоне представлял «Легенду о святой Елизавете» и Реквием Листа, участвовал в исполнении «Торжественной мессы» и «Фиделио» Бетховена. Шаг к Шуману – новый этап этого пути и новые возможности для Рылова, руководителя мариинского хора – проявить себя в симфоническом амплуа.
«Рай и Пери» открывает нового и непривычного Шумана, искусно миксующего оперную форму с ораторией, три драматические истории, легко представляемые как театральные – с сюжетом, в котором читаются элементы Страстей. Главная героиня оратории – восточная пери, падший ангел. Ей предстоит свой крестный путь, ведь для чаемого возвращения в рай нужно сделать сверхординарное приношение. Из трех попыток лишь одна венчается успехом, и связана она с мотивами раскаяния и прощения заблудших душ, к которым можно причислить и саму Пери.
Сочинение непросто из-за достаточно разветвленного состава исполнителей: кроме хора здесь требуются еще шесть солистов и вокальный квартет. Рылов нашел их в ближнем круге, все – артисты мариинского хора. Так, Марина Кирюшина, обладательница красивого и гибкого лирического сопрано, передала всю палитру обуревающих Пери чувств: и сожаление, и надежду, и экзальтацию. Большую партию она провела с неослабевающей энергией вплоть до практически классицистской арии в стиле Бетховена («О миг волшебный! Сбылася мечта»). Небольшая шероховатость с верхними нотами, которые получились «крикливы», все же не повлияла на общее впечатление хорошо озвученной на всем диапазоне партии. Другое сопрано – Дарья Ступнева в эпизодической роли Девушки, пожелавшей разделить смерть с возлюбленным, была безукоризненна: ее хрустальный, полный нежности голос тонко выразил эмоции этой практически вагнеровской сцены последнего прощания. А вот еще одна сопрано – Елена Маторина в составе квартета солистов, к сожалению, внесла диссонанс в звучание: ее голос никак не хотел гармонировать с ансамблем, да и интонация порой подводила.
Особое измерение оратории придали солисты-мужчины. Это Егор Семенков, выступивший в партии рассказчика. Партия, так живо напоминающая комментаторов-теноров в пассионах Баха, была спета эмоционально, с широкой градацией состояний, с предельным вниманием к слову, что можно воспринять и как наследие барочного исполнительства, и как воплощенную стилистику песенного творчества Шумана, просто перенесенного здесь в симфоническую область. Из комментирующей поступки и состояния Пери роль превратилась едва ли не в ключевую, благодаря харизматичному исполнению. Свою неповторимую краску внес и баритон Алексей Кротов, занятый в квартете. Он буквально заставил остановиться время в арии-сицилиане, воспевающей красоты земной природы и бесчувственность к ним грезящей только о рае Пери.
Хор, за небольшим исключением в начале, сумел показать богатую палитру манеры Шумана. Здесь нашлось место и воинственным эпизодам двух противоборствующих армий, и тончайшим, акварельным звучаниям гениев вод (практически на мотив вагнеровских валькирий), и сладостно угасающему фрагменту прощания с Девушкой и Юношей, и райским – то тихим, то восторженным хоралам финала. И если в первой (военной) части хористы и маэстро Рылов, пожалуй, избрали излишне мощную манеру, буквально ошарашив лавиной звуков и отсутствием вокальной гибкости (что особенно было заметно в полифоническом эпизоде), то во второй части они несравненно тоньше отнеслись к нюансам и настроениям шумановской музыки, гибко взаимодействуя с оркестром и солистами.
В отличие от оперных постановок, исполнение новых ораторий и других крупных сочинений практически всегда единично в мариинском сезоне. Хотелось бы, чтобы коллектив закрепил результат, дошлифовал детали, дал «распробовать» публике вкус этого сочинения, которое сам Шуман называл «новым жанром для концертного зала». «Рай и Пери», действительно, открывает иной спектр романтической музыки, самого шумановского творчества. Как и новых интерпретаторов этого наследия в Мариинском театре.
