Персона
Этот год для Альбины Шагимуратовой, одной из самых известных в мире оперных певиц, солистки Мариинского театра и председателя жюри Международного конкурса вокалистов имени М.И. Глинки, был особенным. К 220-летию Глинки удалось провести после пятилетнего перерыва XXVII Конкурс Глинки, за возрождение которого певица взялась еще в 2019 году. В Красноярске состоялся ее дебют в партии Нормы (концертное исполнение), а в камерном формате певица подготовила новую программу, включающую отделение с романсами Глинки. В Москве в Концертном зале Чайковского эта программа должна была прозвучать 1 декабря, но из-за болезни концерт пришлось перенести.
О прошедшем Конкурсе Глинки и его новых лауреатах, о знаковых для певицы партиях и ее работе на оперной сцене, о творческих планах с Альбиной Шагимуратовой (АШ) поговорила Ирина Муравьева (ИМ).
ИМ В этом году происходило много музыкальных событий, посвященных Глинке, а под занавес в Москве все ждали вашу новую камерную программу. Когда теперь сможем услышать романсы Глинки в вашем исполнении?
АШ Да, программа готовилась специально к 220-летию Михаила Ивановича Глинки. Я спела ее в Концертном зале Мариинского театра, и второе ее исполнение должно было состояться в Москве. Мы перенесли этот концерт на 29 мая. Мне очень нравится выступать в зале Чайковского, люблю это пространство и надеюсь, что следующий Конкурс Глинки мы проведем именно здесь.
ИМ Когда несколько лет назад вы возглавили Конкурс Глинки, многих удивляло, что, находясь в расцвете своей творческой карьеры, вы решили взяться за такой крупный, требующий внимания и времени проект, находившийся к тому же в упадке после ухода Ирины Архиповой. Какие цели вы себе поставили, выводя конкурс на его новый этап?
АШ Цель одна – этот конкурс должен быть, потому что он носит имя композитора-основоположника нашей русской композиторской школы. Без Глинки не было бы Римского-Корсакова, Чайковского. В нашей стране проводится много конкурсов, но есть два главных – имени Чайковского и имени Глинки. Лауреатов этих конкурсов знает весь мир. Победителями глинкинского были Владимир Атлантов, Евгений Нестеренко, Сергей Лейферкус, Дмитрий Хворостовский, Елена Образцова, Мария Гулегина, Ольга Бородина, Анна Нетребко, братья Абдразаковы. Список можно продолжать. Этот конкурс – наша история, наша культура, это наша традиция. Но главное, музыка Глинки – особенная, потому что именно она, как и музыка Моцарта, воспитывает вкус и культуру вокалиста.
ИМ При этом Глинка нечасто звучит на концертной сцене, и певцы предпочитают петь романсы Чайковского или Рахманинова. Чем это объяснить?
АШ Все ловят более эффектные вещи, а в музыке Глинки много сложностей. Его романсы написаны вроде бы просто, ненавязчиво. Но в этом и сложность – как их спеть? Глинка исполнял свои романсы сам. У него был тенор, и он пел в салоне, в небольшом кругу. Его романсы и должны звучать не по оперному: аккомпанемент простой, поэтому певец на этом фоне, как на ладони. Кроме того, необходимо русский текст со всеми его согласными петь так, чтобы каждое слово было похоже на жемчужинку. Глинка воспитывает ухо вокалиста, он воспитывает высокий интеллектуальный музыкантский вкус, воспитывает дыхание. Глинка и Моцарт – вот композиторы, которые учат тебя. Верди или бельканто – это другое. Ирина Константиновна Архипова не просто так во втором туре сделала обязательным исполнение романсов Глинки.
ИМ Вы услышали на конкурсе убедительные интерпретации романсов Глинки?
АШ Нет, наши конкурсанты еще далеки от этого, они только на пути к правильному исполнению русской музыки. У некоторых я даже слов не понимала, в дикции каша была. Романсы Глинки требуют простоты, легкости, ясности, которой очень сложно добиться, а у конкурсантов в голове другое: лишь бы текст не забыть. Чего мне не хватает в сегодняшних конкурсантах – это звуковой, музыкантской культуры.
ИМ В этом году на конкурсе вы не присудили Гран-при. Никто не произвел впечатления?
АШ Проблема в том, что после ухода Ирины Константиновны Конкурс Глинки был забыт, и, начиная с 2010 года, мы потеряли целое поколение певцов, которые бы воспитывались на романсах Глинки. При Ирине Константиновне конкурс проходил раз в два года, к нему готовились, учили программы, глинкинская тема не прерывалась. А теперь получается так, что даже на Конкурсе Чайковского иностранцы поют на русском языке романсы лучше, чем наши исполнители. Они берут коучей, учат язык, работают над произношением, а у российских конкурсантов слов не разобрать.
ИМ Какие еще проблемы молодых певцов обнажаются в конкурсной ситуации?
АШ Чтобы стать хорошим певцом, нужно годами себя воспитывать – целенаправленно, терпеливо, это долгий процесс саморазвития. В пении слышно все – не только фальшивые ноты, но и то, читает ли человек художественную литературу. В ХХI веке, когда все компьютеризировано, а телефоны заполняют жизнь, люди вообще почти не читают книг, некоторые певцы даже не знают, о чем поют арию, что происходит в этот момент в опере. И здесь мы не можем кивать на педагогов. Певец сам должен искать, быть пытливым, развиваться. Когда я была студенткой у Галины Алексеевны Писаренко, она не говорила мне: «Альбина, возьми эту книгу и прочитай». Я сама брала, читала, изучала. Почему Снегурочка тает, почему с ней такая история происходит, почему? Я задавала себе эти вопросы и искала на них ответы.
ИМ В жюри были разногласия в оценке конкурсантов?
АШ Дискуссии и разногласия присутствуют на любом подобном соревновании талантов, и Конкурс Глинки не был исключением. Но неприсуждение Гран-при было единогласным. Мы не услышали такого уровня исполнения, чтобы конкурсант пел все три тура идеально и в нем чувствовалась бы будущая звезда. Лично для меня большим открытием были меццо-сопрано Екатерина Лукаш и узбекский тенор Отабек Назиров из Ташкента. Отабек с первого тура не шел на первое место, но он так спел финал, что нам ничего не оставалось, как присудить ему это место. А Екатерина Лукаш исключительная актриса, она не только красиво поет, но она еще и личность на сцене. Как она спела частушки Варвары из оперы Щедрина «Не только любовь»! Я уверена, что обладателей наших первых премий ждет большая карьера.
ИМ В вашей жизни победа на Конкурсе Глинки в 2005 году стала первым крупным успехом, а уже через два года – победа на Конкурсе Чайковского, и сразу – феноменальная международная карьера. Достаточно сказать, что европейский дебют у вас состоялся в Зальцбурге в партии Царицы ночи в «Волшебной флейте» Моцарта с Риккардо Мути за пультом! Эта партия стала вашим альтер эго на мировой сцене. Но в 2018-м неожиданно для всех вы объявили там же, в Зальцбурге, что исполняете ее в последний раз. Почему вы приняли такое решение?
АШ Десять лет – долгий срок для этой партии. Я пела Царицу ночи везде, причем по нескольку раз – в Метрополитен, в Сан-Франциско, в Хьюстоне, в Ковент-Гардене, в Ла Скала, в Париже, в Берлине, Дюссельдорфе, Мюнхене, Вене, Москве. Пела на разных языках – на немецком, на английском. Это сложная партия: всего две арии, но они требуют от певицы колоссального ресурса – музыкантского, вокального, технического. Я спела порядка трехсот пятидесяти спектаклей, и каждый спектакль был как экзамен. Кроме того, режиссеры по-разному видели эту роль: кто-то пытался буквально под потолок подвесить Царицу ночи, и ты должен был висеть там без всякой опоры и петь технически сложнейшие арии.
ИМ В свое время вы сделали эту партию с Мути. Что для него было главным в работе над Моцартом, какие нюансы?
АШ Для него самое главное – это попадание в стиль. Партия Царицы ночи требует инструментального подхода и абсолютной точности. Ему здесь не нужен был голос, как этого требует, например, Верди. Верди – это совершенно другой стиль исполнения, другая работа дыхания, другая артикуляционная работа. Помню, как на премьере, когда я сказала Мути, что это мой международный дебют, он очень удивился и сказал: «Деточка, делай все, что хочешь на сцене, я пойду за тобой. Моя задача – тебе помогать». Такие же слова я потом услышала от Джеймса Ливайна в Метрополитен, когда мы работали с ним над партией Констанцы в «Похищении из сераля» Моцарта. Третий дирижер, который мыслит точно так же, – это Валерий Абисалович Гергиев. Эти дирижеры любят певцов, помогают певцам и пытаются донести до них всю суть того, что заложил композитор.
ИМ Но партию Царицы ночи вы все-таки перестали петь, а также распрощались с другой своей коронной партией – с Лючией ди Ламмермур.
АШ Царица ночи – это партия, на которой ты можешь застрять так, что будешь исполнять только ее. А я хотела петь и Джильду, и Виолетту, и бельканто. Поэтому, когда уже по второму кругу пошли предложения вернуться с этой партией в новые постановки, я стала предлагать спеть что-нибудь еще. И мне давали спеть Лючию ди Ламмермур, Джильду. Тогда началась моя работа над этими партиями с Ренатой Скотто. Что касается Лючии, то я пою ее только по случаю. Происходит так: ты выучиваешь партии, поешь их, а потом исчерпываешь себя в них.
ИМ Но спектакли меняются, меняются ракурсы роли, открываются новые повороты в трактовке?
АШ Если бы мне посчастливилось еще раз посотрудничать с Дмитрием Черняковым, мне это было бы интересно. Мы работали с ним в «Руслане и Людмиле» в Большом театре. У меня появилось совершенно новое ощущение себя на сцене, когда забываешь про вокал и полностью погружаешься в героиню. Появляется внутренняя свобода, которой мне прежде не хватало.
ИМ Но сегодня российский театр попал в довольно сложную ситуацию: он оказался оторванным от мирового творческого процесса. Может, поэтому трендом на сценах Большого и Мариинского театров стали старые советские спектакли. Что вы думаете об этом?
АШ Ну, во-первых, наша страна выступает за сохранение традиций, за сохранение истории, и желание Гергиева мне понятно. Сама я в Мариинском театре ни разу не выступала в этих нафталиновых постановках. Конечно, мне интересна работа с таким режиссером, как Черняков. Но сегодня вот так сложилась ситуация. Появился режиссер Сергей Новиков, который много ставит в России. Мы будем с ним работать. Я очень рада, что Валерий Абисалович предложил поставить «Норму». А вообще, актерская работа с режиссером для оперного певца необходима. Ты не можешь замыкаться только в совершенном вокале. Мне очень не хватает работы с режиссерами – настоящей, плодотворной, как раньше работал со своими певцами Борис Александрович Покровский. Мне интересно было работать с Грэмом Виком в «Волшебной флейте» в Большом театре, с Кареном Шахназаровым в фильме «Анна Каренина», слушать, что они говорят, какие задачи перед тобой ставят.
ИМ Все предыдущие годы у вас была активная западная карьера, контракты подписывались на 4-5 лет вперед. Поете ли вы сегодня за рубежом, как вообще ощущаете себя в новой парадигме?
АШ Конечно, мне не хватает международного общения с коллегами – с мастерами, с дирижерами, с большими музыкантами. Когда пандемия началась, у меня были контракты на «Анну Болейн», на «Норму», на «Марию Стюарт». Казалось, все быстро закончится, но потом возникла новая ситуация. Некоторые западные театры стали предлагать мне подписать бумаги. Я отказалась. По этой причине мне не дали рабочую визу в Париж, потом такая же история была и с Метрополитен-оперой. В итоге я приняла решение остаться в России, закрыть все контракты, отказаться от всех предложений. У меня в Москве семья – муж, ребенок. В конце концов, жизнь ставит тебя перед выбором, а ты уже решаешь, что тебе ближе. Я сейчас работаю с таким музыкантом, как Валерий Гергиев, который еще в 2018 году после нашего выступления на Красной площади на открытии Чемпионата мира по футболу позвонил мне и сказал: «Я хочу, чтобы ты стала солисткой Мариинского театра и хочу специально для тебя сделать новую постановку “Лючии ди Ламмермур”. Режиссер – Андреа Гроссо». И сегодня, оглядываясь назад, я ему так благодарна, что он пригласил меня к себе в труппу. Он очень ценит команду, которая рядом с ним, и я абсолютно не жалею, что работаю сейчас только в нашей стране.
ИМ Сейчас, вероятно, у вас появилось время и для камерных программ. Многие не могут забыть, как вы исполняли в зале Чайковского цикл Малера «Семь песен последних лет» с Госоркестром Татарстана и Александром Сладковским, как актуально они звучали, какое было проникновение и в стиль Малера, и в смыслы этого цикла. Готовите ли вы новые камерные программы?
АШ В этом году я делала романсы Глинки, а во второе отделение включила «Сонеты Петрарки» Листа – мало исполняемое в России произведение, хотя этот триптих пели Лучано Паваротти, Дмитрий Хворостовский, Рената Скотто и другие. Года полтора назад я спела в «Зарядье» 38-й опус Сергея Рахманинова (Шесть романсов на стихи русских поэтов-символистов) с замечательным концертмейстером Ириной Соболевой. Я с удовольствием бы спела в перспективе «Гадкого утенка» Сергея Прокофьева или его вокальный цикл на стихи Анны Ахматовой, «Четыре последние песни» Рихарда Штрауса, цикл Шумана «Любовь и жизнь женщины». У меня много желаний. Но удивительно, что из всего вышеперечисленного самое сложное – исполнять романсы Глинки.
ИМ Конкурс Глинки вернулся, как он будет заниматься продвижением своих лауреатов? Осенью они уже выступили в Смоленске, на родине Глинки.
АШ Мы сейчас продумываем концертный тур по городам на следующий год, который посвятим столетию Ирины Константиновны Архиповой. Мы также приглашаем наших лауреатов выступить в разных концертах. Когда я пела в Красноярске Норму, в партии Адальджизы рядом со мной выступала Екатерина Лукаш. Кроме того, у сегодняшнего Конкурса Глинки есть преимущества. При Ирине Константиновне не было таких больших денежных премий, поэтому у нынешних лауреатов появилась финансовая возможность помочь самим себе. Как это было и у меня на Конкурсе Чайковского. Свою премию в тридцать тысяч долларов я потратила на самообразование – коучи, работа с Ренатой Скотто, поездки по миру, занятия с музыкантами. Молодым певцам нужна именно финансовая подушка, чтобы они могли ездить, выступать, прослушиваться у разных агентов, интендантов театров, показывать себя. А для меня важно то, что в такое сложное для нашей страны время мы провели Конкурс Глинки, провели Конкурс Чайковского, продолжаем выпускать новые постановки. Жизнь продолжается.
