Все шесть его струнных квартетов (1909-1939) звучат в ДК «Рассвет» в год восьмидесятилетия со дня смерти композитора. Не то чтобы где-то указана эта привязка. И вряд ли музыканты (скрипачи Станислав Малышев и Инна Зильберман, альтистка Ксения Жулева, виолончелистка Ольга Калинова) думали о ней в первую очередь, планируя цикл, но все же. Для Малышева бартоковские квартеты – «хрестоматия», существующая наравне с аналогичными по жанру сочинениями Бетховена и Шостаковича. Чтобы ансамбль состоялся, говорит Станислав, необходимо досконально изучить квартетную музыку всех троих. Речь, разумеется, не о технической состоятельности (удивит сегодня скорее отсутствие таковой). Как и в случае с Шостаковичем прошлого сезона, когда в «Рассвете» были сыграны пятнадцать квартетов, нынешняя история осмысленнее, чем просто демонстрация оснащенности. Взяв Бартока за основу, четверка замечательных музыкантов сопоставляет его уже не только с современниками (так строился шостаковический цикл, специально брались еще и близкие по времени написания опусы), но и с предшественниками, последователями. Многообразие взаимовлияний соседствует здесь с новаторской природой композиторов. Дело синтеза если и не побеждает, то живет во всей своей яркости.
Интереснейший опыт: вслушиваться в будущее сквозь прошлое. Авангард Четырнадцатого квартета Бетховена, взятого в начало нового цикла, перекрывает, кажется, не только Бартока с его Первым струнным квартетом (который, в свою очередь, стилистически перекликается с Шёнбергом периода Первой камерной симфонии и чуть позже; одновременно Барток будто бы заранее «делает» за Шостаковича его поисковую работу 1920-х годов). «Безумная» череда тональностей семи частей бетховенского квартета (изначально – до-диез минор), следующих друг за другом attacca: «диагностировать» начало каждой из них, не зная квартет наизусть, задача не из элементарных. Пятая часть – скерцо – в двудольном размере, вместо привычного трехдольного. Едва ли не впервые именно в квартетной практике применяется, благодаря Бетховену, прием sul ponticello (игра у подставки). В целом же этот удивительный опус представляет собой, на мой слух, звучащие параллельно «монологи» четырех музыкантов. «Коммуникативный хаос» (пускай и «стягиваемый» жестким «корсетом» формы), характерный для музыки значительно более поздней. Финальные аккорды – в до-диез мажоре: будничным подобное завершение вряд ли назовешь, та еще точка.
Надо сказать, что к Бетховену (гению вне времени и места?) Станислав Малышев и близкий ему круг музыкантов подступают пока осторожно – берясь, впрочем, за самые сложные квартеты и потрясающе с ними справляясь. Надеюсь на отдельный цикл. «Мне было бы интересно разобраться и в нем самом, и в его времени», – размышлял, помнится, основатель OpensoundOrchestra.
Пока же главенствует Барток, вокруг этой значительной фигуры изящно и прихотливо выстроены программы нескольких выступлений. Впереди – Рихард Штраус, Дебюсси, Стравинский, иные великие. Позади – «народные» Брамс и Дворжак (логично прочерченная по направлению к Бартоку фольклорная линия), сработавшие и на «снижение градуса напряженности» в каждом из отделений концерта, комментарийно блестяще и весело поданные. Впрочем, от работы на публику это бесконечно далеко – как и всегда у Малышева. При всех его ироничных, неожиданных, но уместных отступлениях разговор неизменно ведется о сути исполняемой музыки – подготовленно, незатянуто (большой плюс!) и принципиально не менторски.
Нет сомнений в том, что оценивать целое по начальному фрагменту нельзя никак. Допускаю, что музыканты со мной не согласятся, но даже сейчас главным героем цикла лично я вижу не Белу Бартока (без которого, безусловно, не было бы Лигети, Куртага и много кого еще), а новую музыку как таковую. Не ту, что непременно из сегодняшнего дня, а ту, в которой отчетливо расслушивается будущее. Рискну сказать – апологией именно такого понимания «нового» представляется мне прошедший концерт и весь этот уникальный проект.