События
Афиша включала постановку «Лоэнгрина» Большого и привезенные из Санкт-Петербурга «Тангейзер», «Парсифаль», «Нюрнбергские мейстерзингеры» и, главное, полный цикл «Кольца нибелунга».
В начале 2000-х годов идею Валерия Гергиева поставить полную тетралогию Вагнера «Кольцо нибелунга», до того не шедшую на русской сцене уже почти 100 лет, можно было смело сравнить с планами самого Вагнера по созданию этого грандиозного «неисполнимого» и «непоставимого» музыкального полотна. До Гергиева казалось, что взять такой «вес» по силам только «тяжеловесам» из Байройта – колыбели вагнеровских традиций. Тем более что Гергиеву приходилось обходиться силами труппы Мариинского театра, а не международной антрепризы, что, конечно же, в разы усложняло задачу. Несмотря ни на что, тогда «вес» был с блеском взят.
Нынешний фестиваль Вагнера в Большом театре – событие ничуть не меньшего масштаба и во всех смыслах историческое, тем более что целиком тетралогию Гергиев привозил в 2005 году перед закрытием Исторического здания Большого театра на реконструкцию.
В первую очередь все спектакли цикла это двадцатилетие жили и развивались по принципу театральной мастерской, принятому, кстати, в Байройте: раз за разом что-то в постановках изменяется, дорабатывается, оттачивается и углубляется. Гергиев изначально пригласил в свое «братство Кольца» художника-постановщика Георгия Цыпина. И ныне в тесном содружестве с ним создал обновленную сценическую версию, для которой были придуманы и осуществлены оригинальные свето- и видеоинсталляции. Не декорации, не плоский экран с видеопроекцией, но, безусловно, новое слово в сценографии. Соответственно третьим «кузнецом» нового «Кольца» стал художник по свету Глеб Фильштинский.
Благодаря такому творческому соавторству визуальный ряд всех четырех музыкальных драм Вагнера стал полноценным участником действия (про оркестр и говорить не приходится) – высший пилотаж воплощения вагнеровской идеи синтеза искусств.
Новые технологии помогают создать полноценное трехмерное пространство и буквально поместить публику внутрь стихий – хоть воды, хоть огня, хоть недр земли с бушующим вокруг раскаленным золотом. Внутрь времени и Вселенной! Видеоряд оперирует универсальными архетипами: вода завораживает и обволакивает; огонь губит, но и очищает; земля, представленная в виде седых скал, – бездушная сокрушительная сила; а воздух – космос, бесконечный и непостижимый. Не говоря уже о том, что в целом вся сценическая картина невероятна красива и сама по себе несет чисто эстетическое наслаждение.
В «природно-стихийную» картину мира Вагнера очень удачно и органично вписаны образы героев. Сам Вагнер писал: «Если мы вообразим в руках нибелунга вместо рокового кольца биржевой портфель, то получим законченную картину страшного образа призрачного владыки мира». Другими словами, Вагнер сам провоцировал к актуализации своих произведений, чем и пользуются, порой теряя чувство меры, некоторые современные режиссеры. Однако гергиевско-цыпинская постановка «Кольца» делает ставку не на сиюминутную «актуальную повестку», но на глубину универсализма, что делает ее одним из лучших воплощений вагнеровского мифа.
Очень точно отмечала критик и музыковед Христина Батюшина: «Авторы спектакля нашли решение, благодаря которому их “Кольцо” никогда не утратит своей художественной силы. Вагнеровская сага выведена ими за пределы конкретного исторического времени и пространства в область символов и кодов».
В единстве выступают цивилизации всех континентов – не только Европа, но и Африка с Мезоамерикой и Азией не забыты. Еще одно зримое воплощение вагнеровской идеи о глубинном сущностном сходстве эпосов всего человечества. И в то же время это не о богах, гномах и русалках. Это о нас с вами. «Кольцо» – наиболее «человеческая, слишком человеческая» из всех музыкальных драм Вагнера. Драма-разъяснение, драма-предупреждение. И пророчество!
Главные узлы конфликта всей тетралогии завязываются в так называемом «предвечерьи», в «Золоте Рейна». С момента поднятия занавеса зритель физически начинает чувствовать себя на дне речном, где медленно раскачиваются длинные светящиеся водоросли, а пузырьки воздуха в хаотичном хороводе устремляются куда-то вверх. Как вспоминал Вагнер: «Мне показалось, что я погружаюсь в быстро текущую воду… Пробудился я из своего полусна с жутким ощущением, что волны сомкнулись надо мной. Мне пригрезилась увертюра “Золота Рейна”».
Прямой иллюстрацией к этим вагнеровским – и зрительским – ощущениям прозвучала увертюра, исполненная оркестром словно сквозь многометровую толщу воды – не искусственно, а, можно сказать, естественно едва приглушенным звуком, что создавало совершенно удивительный эффект.
Однако в мирное «прекраснодушное» течение вод сразу врывается неким диссонансом отвратительный и одновременно жалкий нибелунг Альберих. Его сущность, а также впоследствии сущность его брата Миме, показана сразу и без прикрас. Они карикатурны и страшны одновременно с их длинными паучьими пальцами с цепкими когтями – вот уж действительно «руки-загребуки»!
Вообще, многое в сценическом воплощении саги вместе со всем рядом символов-кодов-архетипов решено, так сказать, прямо в лоб. Карлики – значит, карлики (народ нибелунгов показан силами детского миманса); кольцо – значит, огромный перстень, вызывающе сверкающий на руке своего обладателя. Сцена превращений Альбериха вообще убедительно доказывает, что для создания захватывающего театрального действа совсем не нужно всегда изобретать велосипед. Как же мы устали от якобы поисков смыслов в пустых «черных квадратах»! Как же соскучились по настоящему театру! К примеру, маленький трогательный «жабенок», выскакивающий из-за камня, плененный Логе и Вотаном и невольно вызывающий сочувствие; образы нибелунгов, словно сошедшие с классических иллюстраций к сказкам Гофмана и Гауфа; или столь же «интертекстуальные» великаны Фазольт (Вадим Кравец) и Фафнер (Михаил Петренко; он же великолепный исполнитель партий Хундинга и Хагена), «натурально» жуткие ожившие каменные глыбы, точно явившиеся прямиком из Мглистых гор Толкина, – все это не просто точное исполнение ремарок Вагнера (между прочим, скрупулезное изучение и проработка вагнеровской партитуры чувствуется в каждой детали).
В такой, на первый взгляд, простоте и прямоте кроется потрясающий эффект «генетической памяти», чуда узнавания, воспоминаний чего-то давно забытого, но в то же время важного, а сейчас просто необходимого… Того, что сильнее времени и каких-то навязанных извне модных тенденций.
Ах, как же это все по-вагнеровски! Поверженные мегалитические истуканы добавляют к постановке «безвременья». Вечный сюжет, вечный конфликт между добром и злом, жаждой наживы и Любовью предстает во всей красе от начала времен до наших дней.
Из блестящего ансамбля «Золота Рейна» сразу хочется выделить Ярослава Петряника, исполнителя партии Альбериха, и Андрея Попова (Миме). Но особенно Екатерину Семенчук (Фрика). Петряник показал себя настолько многогранным певцом и актером, что вместе с Поповым они, можно сказать, «сделали» спектакль (в «Зигфриде» оба певца раскроются еще ярче). Что же касается Семенчук, то ее Фрика – одно из лучших воплощений этой партии на мировой сцене. Прекрасная дикция (и немецкий, кстати, тоже), естественная выразительность, роскошный тембр, сильный и богатый динамическими оттенками, – таким багажом певица владеет мастерски, что делает ее вагнеровской певицей на «пять с плюсом»! Кстати, ее «семейные разборки» с богами и богинями – одни из самых динамичных сцен.
В «Валькирии» уже нет места никакому гротеску и карикатурности. С первых аккордов вступления – накал страстей до предела, без надежды даже на кратковременную передышку, сжигающий души в очистительном пламени сопереживания. Даже у доисторических истуканов по ходу действия начинают пылать их каменные сердца…
В этих эмоциях «на разрыв аорты» по-настоящему блистала Ирина Чурилова (Зиглинда). Еще один «драгоценный камень Кольца»! Трогательная нежность ее голоса и одновременно мощь, полетность, кажущийся безграничным диапазон – словно партия Зиглинды написана специально для нее, чтобы всесторонне продемонстрировать грани богатого таланта певицы.
Оркестровое вступление ко второму действию покоряет своим величием и зловещей красотой, предваряя очередное явление Вотана. Именно в «Валькирии» этот образ в исполнении Евгения Никитина начинает раскрываться во всей полноте (в «Зигфриде» к образу будут добавлены новые штрихи, делая его развитие постепенным, по восходящей). Никитин – стопроцентный Вотан! И с точки зрения голосовой природы, и с точки зрения актерской игры. Он подавляет своей харизмой и вызывает искреннее сопереживание в покорности судьбе, в отречении от собственной воли. Невольно подпадаешь под отрицательное обаяние этого «Вотана всея Руси», под потрясающее воздействие сцены заклинания огня, в которой сначала огня как такового вроде бы и нет. Все уже выжжено, в душе лед и холод… И вдруг, подчиняясь музыке – и Вотану! – пылающие язычки пламени в виде малюток-духов огня начинают танцевать причудливый танец вокруг скалы…
В «Зигфриде» одно «действующее лицо» – оркестр – превосходит сам себя. Хтоническая мощь вступления к первому действию; страшные глухие удары грома, еще только предваряющие будущую грозу, из вступления ко второму; сокрушительные удары молний в сцене битвы с Фафнером, и наконец, нежнейшая «песня песней», шепот скрипок в сцене пробуждения Брунгильды (Татьяна Павловская)…
В то же время «Зигфрид» – эмоциональная передышка для зрителя, в которой находится место злому гротеску в образе Миме (истинный Крошка Цахес!). В Альберихе никакой карикатурности уже не осталось. Он страшен, и даже голос его потрясает не хуже громовых ударов. За «интертекстуальность» на этот раз отвечает Птичка (Анна Денисова) явно китайского происхождения, словно отсылающая нас сладкоголосой трелью к «Соловью» Андерсена. Голос Фафнера раздается откуда-то из преисподней. Зигфрид, конечно, страха не знает, но зрителя незримый змей пробирает до мурашек.
Вообще, «Зигфрид» – своеобразный бенефис для исполнителя титульной партии. Михаила Векуа можно назвать ответственным за вагнеровский репертуар в нашей стране. В «Кольце» он поет Логе, Зигмунда и Зигфрида; обычно эти партии исполняют разные певцы. Нагрузка физическая, вокальная и эмоциональная – колоссальная. Такое перенапряжение вызвано еще и объективными причинами: кризис певцов, способных справиться с вагнеровскими партиями, заставляет Векуа работать на износ. Если не он, то никто! Тем более что Векуа – прирожденный вагнеровский певец, даже дебют в Мариинском театре у него был в партии Логе.
Зигфрид у Векуа – еще ребенок, простец, а дети часто бывают жестоки. Он задирист, порой даже груб, как иногда задиристы и грубы подростки. Но на глазах он взрослеет и обретает… даже не страх, а способность любить. Сцена Брунгильды и Зигфрида – один из самых романтических и вдохновенных любовных дуэтов мировой оперы, перебрасывающий мостик к грандиозному финалу.
Очень жаль, что в нашей традиции прижилось неудачное с философской и переводческой точек зрения название четвертой части «Кольца». «Dämmerung» – это буквально «вечерние сумерки, предрассветный полумрак», то есть и закат, и рассвет одновременно. Если бы Вагнер хотел подчеркнуть исключительно трагическую составляющую сюжета, он бы напрямую использовал в названии «Untergang» – «гибель», или «Tod» – смерть. А значит, переводить «Götterdämmerung» как «Гибель богов» никак нельзя. Только «Сумерки богов»: смерть одновременно является возрождением.
Именно так трактуется финал тетралогии у Гергиева. Катарсис наступает в сцене смерти Зигфрида с последующим Траурным маршем. Сила воздействия этой музыки такова, что становится невозможно дышать… Это не оркестр звучит – это плавится и трансформируется в звуках твоя боль, твоя молитва, твое исцеление. И кровавая пелена спадает. Буйство огня укрощается очистительной водной стихией. Жизнь продолжается. Вагнер дает надежду.
А еще «Сумерки богов» – настоящий триумф Татьяны Павловской. Сопереживание ее Брунгильде – это тоже катарсис. Драматический талант Павловской заставляет забывать обо всем на свете, переворачивает душу. И дарит истинное наслаждение изумительным вокалом. Она прекрасна в гневе, страдании, еще более прекрасна в возвышенном самоотречении.
Композитор-философ требует непременно интерпретаторов-философов. Вагнеру повезло. У него такие интерпретаторы есть.
