События
Спектакль стал режиссерским дебютом хореографа Анастасии Пешковой, ведущую партию исполнила прима-балерина Дарья Павленко. О совместном проекте они договорились прошлым летом, почти сразу Анастасия предложила тему стыда, интересную ей самой и способную раскрыть потенциал сотрудничества молодой труппы, заточенной под междисциплинарность, и открытой экспериментам примы (за плечами которой не только Мариинский, но и Танцтеатр Пины Бауш). Весь август посвятили пластическим лабораториям, затем к работе подключились драматург Ольга Потапова, композитор Кирилл Архипов и художник-постановщик Юлия Орлова. В итоге получился полуторачасовой спектакль о встрече с внутренними судьями, вполне сюжетный, хотя в аннотации это не отражено.
Зрители застают героиню (Дарья Павленко) в спальне, она чистит зубы и натягивает колготки под бодрые ритмы в наушниках. Кажется, она вполне довольна собой, нет ни стеснения, ни стыда. И только музыка (явно не та, что в плеере героини) нагнетает атмосферу с настойчивостью стробоскопа. Лукаво улыбаясь, появляется дама с колесной лирой (Ольга Комок), подобно Гамельнскому крысолову она ведет за собой то ли средневековых бюргеров, то ли школьников. Комната исчезает, и героиня в одних колготках оказывается среди чужаков – довольно остроумная иллюстрация распространенного кошмарного сна: обнаружить себя голым в толпе. Но стыда еще нет, есть любопытство и взаимный интерес: героиня старается влиться в ансамблевые танцы горожан, а один из них заботливо дарит ей свой жилет. Площадной пляс сменяется мистериальной притчей о женщине, мечтающей быть совершенной и стерильной, как Дева Мария, и о ее внебрачном сыне, молящем о милосердии или справедливости. Текст, написанный драматургом Ольгой Потаповой, декламирует артистка MA Dance Айсылу Мирхафизхан и вновь делает это с безупречным интонированием (Айсылу уже работала голосом в спектаклях Youkali и «Персефона»). Именно притча запускает маховик стыда, который буквально сминает героиню Дарьи Павленко, и в следующей сцене она, облачаемая в униформу «средневековья», только рада слиться с толпой. Но если с чужаком горожане были учтивы, то к своим – беспощадны и заставляют «новенькую» танцевать до упаду (в родной для Дарьи эстетике классического балета, разве что без пуантов). Проваливаясь от стыда все глубже, она оказывается то среди гуттаперчевых античных статуй, то в коммуне слепцов под контролем кнута надзирателя, наконец, в босховском саду, где витальность обращается пугающим уродством, и вот героиня уже сама берется за кнут. В этих картинах полноту выразительности набирает пластический язык труппы. Самоценны не трюки и сложные комбинации, а проявление и изменение фактуры движения. В «античной» сцене танцовщики бесплотны, как эйдосы, и, следовательно, невесомы, героиня же пробирается сквозь них, как через толщу воды. В «босхианском» эпизоде само пространство будто плавится под воздействием тел, и вырваться из этой вязи непросто.
Музыкальная драматургия тоже построена на смене фактур: электронные части чередуются с вокальными. Если первые вплетены в эмоциональное поле танца, то вторые не только предлагают стилистическую амплитуду, но и перенимают на себя повествовательность. Айсылу Мирхафизхан исполняет три песни: одну композитор Кирилл Архипов определяет как псевдобарочную, другая призвана напомнить кабаре в духе раннего Шёнберга, а третья отсылает к Хильдегарде Бингенской. Тексты песен – это краткие пересказы испанских кантиг XIII века (Cantigas de Santa Maria), обработанные Кириллом. Айсылу поет на английском, и зрителям удается распознать фрагменты историй: о женщине, которая убивала своих новорожденных детей, а потом наказала себя поеданием пауков, или о монахине, которая мечтала увидеть всех святых и умерла в своей спальне. Кульминационная кантига звучит в оригинале, на галисийско-португальском языке, ее исполняет Ольга Комок, аккомпанируя себе на колесной лире. В этой сцене солирует Тимур Ганеев, воплощая то ли непокорное альтер эго героини, то ли того самого незаконнорожденного сына из притчи. Его танец вторит партии загнанной героини из начала спектакля, и именно она забивает его (себя?) до смерти. Но средневековье отступает: Ольга меняет скрипящую лиру на воздушное органетто, и герои бережно помещаются в вечность мраморными колоссами. В финале им даже удается преодолеть сопротивление материала и соединиться в танце-объятии под обманчиво-знакомый романтический шлягер.
Надо отметить, что образы античных статуй, как и в целом декорация Юлии Орловой, смотрятся предельно органично в Атриуме Главного штаба, хотя изначально премьера готовилась для временной площадки Дома Радио. Команде (звукорежиссер Денис Одум, звуковые техники Иван Борисов и Павел Новиков) удалось справиться и со сложной акустикой Атриума, что заслуживает отдельного признания. Единственный момент, который может показаться спорным, – это отсутствие в программке либретто или хотя бы подзаголовков картин, а также текстов кантиг с переводами. Такие опорные материалы помогли бы зрителю быстрее сориентироваться в многослойности спектакля. Безусловно, прокладывать собственную дорожку в слоях увлекательнее, но на это может уйти не один просмотр. Даже для написания этого текста потребовалось два. Что очевидно сразу – «Стыд» создан не на скорую руку, и вклад каждого из авторов и исполнителей преумножил количество ракурсов, с которых спектакль интересно смотреть.
