In memoriam
13 марта на 94-м году окончился земной путь Софии Губайдулиной – композитора, узревшего свет конца и жизнь будущего века. Пока что невозможно в полной мере оценить значение этой катастрофической утраты, подобной уходу близкого человека, ведь ее сочинения в некотором роде члены семьи, без них невозможно представить себе и облик мировой музыкальной истории, и судьбы любящих слушателей, преданных исполнителей и исследователей.
Кажется, что вместе с Губайдулиной музыка лишилась последнего окна в четвертое измерение, в поисках которого композитор находилась в течение всего своего земного пути. Ее наследие – найденные ключи от последних вопросов бытия, зашифрованные в названиях и звуках ее произведений, чей философский и эмоциональный диапазон простирается от проникновения в глубины человеческой психики и психологии творчества до приближения к высотам религиозной и шире – духовной жизни.
Музыка Губайдулиной, в отличие от многих авторов второй половины XX века, будучи чрезвычайно сложной для восприятия, тем не менее никогда не была тайнозамкненна для слушателя, не стремилась удивлять или шокировать, а доходящая до изощренности техника в ней не становилась самоцелью, не превалировала над содержанием, на воплощение которого были направлены все запредельные средства выразительности, будь то неистовые крики в «Посвящении Марине Цветаевой» для хора a cappella или тяжелое «дыхание» мехов в сонате для баяна Et Exspecto.
Творчество Софии Асгатовны не имеет идеального адресата, оно было и остается доступным каждому вне зависимости от национальности, вероисповедания и других идентичностей и принадлежностей. Нет в нем и ничего мужского или женского, лишь человеческое и надмирное, возвышающееся над большими и малыми различиями и над суетой. Каждый может найти в ее произведениях искомое и приблизиться к бездонной глубине – достаточно проделать лишь малую часть той работы, в которой непрестанно находилась композитор, которой была предана без остатка и которой жила.
«Для меня все разговоры – “западные ценности“, “восточные ценности” – гораздо меньше значат. Я же художник, мне важнее общечеловеческие ценности. И в свете общечеловеческих ценностей доклад Сахарова был как раз точкой отсчета, на которой я могла бы стоять. И до сих пор для меня она самая важная».
(София Губайдулина, из интервью 2014 года)
Всю свою жизнь Губайдулина была человеком, полностью отвергавшим насилие во всех его проявлениях, примером человеколюбия и непротивления злу. Формой ее протеста против несправедливости, несовершенства этого мира, против хаоса была музыка. В ней она стремилась примирить (или, наоборот, столкнуть) бинарные оппозиции («Живое – неживое»), изложить видение себя самой («Танцовщица на канате») и представления о мире («Пир во время чумы»), становившиеся со временем все более и более пессимистичными.
Как и многие подступавшие к роковому пределу композиторы, в последние годы София Асгатовна сочиняла чрезвычайно мало. Музыкальный язык ее поздних работ претерпел коренные изменения, сравнимые с медленным истаиванием былого богатства и сознательным отказом от прежней щедрости звуковых идей. Вместо этого ее фокус еще сильнее устремился вглубь: названия произведений, проливающие свет на генеральные идеи этих лет, носят всеобъемлющий онтологический характер, а музыкальная ткань пронизывается мелодико-гармоническими формулами невероятной выразительности, скупости и точности, подобными смиренному убранству дошедших до нас раннехристианских базилик.
Два последних опубликованных сочинения Губайдулиной – вдохновленный книгой философа Мартина Бубера Третий концерт для скрипки «Диалог: Я и Ты» (2018) и тесно связанный с фигурой Бетховена «Гнев Божий» (2019) – два до крайности похожих по форме и музыкальному языку, но кардинально разных взгляда на проблему финала в прямом и переносном смыслах.
Одна из центральных драматургических концепций обоих произведений – «поиск» и «нахождение» финального аккорда, тональной опоры, отсутствовавшей на протяжении всего звучания. Но если в «Диалоге» весь результат скитаний определенно трагический – на предельной высоте звука скрипка замирает, сопровождаемая ре-минорным трезвучием, то в «близнеце» Третьего скрипичного концерта после тотальной безысходности слушателя ожидает совершенно иной исход.
Swan-song phenomenon (феномен лебединой песни) – так в англоязычном искусствоведении называют творческие озарения, настигшие художников в их заключительных работах, при этом выражение совсем не тождественно более распространенному magnum opus или opus magnum. Пока что не совсем понятно, к какой из двух этих категорий все же относится «Гнев Божий» Губайдулиной, но с чуть большей уверенностью можно сказать, что в некотором роде эта работа – завещание композитора.
В «Гневе» накрепко сплелись важнейшие темы и музыкальные символы двух итоговых десятилетий: уже в 2002–2003 годах во «Всаднике на белом коне» и «Свете конца», едва ли не первых апокалиптических произведениях, а затем позже, в сочинении «Меж ликом надежды и ликом отчаяния» (2005) и «Пире во время чумы» (2006), начали вызревать «топосы», составившие, словно лейтмотивы Вагнера, почти целиком ткань последней работы композитора.
«Я вообще не держусь за пребывание здесь…»
«Конечно, я не боюсь смерти, совершенно. Я ее жду. Мне кажется, это должен быть очень торжественный момент, праздничный» – София Губайдулина
(Из документального фильма «Сад радости и печали», 2001)
«Гнев Божий» был задуман Губайдулиной как финал диптиха, посвященного Бетховену. Неоконченным или неизданным остается его первая часть Muss es sein? Вторая часть, таким образом, мыслилась композитором как закономерный ответ на поставленный Бетховеном и ею вслед за ним вопрос – наказание и страдание. Однако неземной красоты кода – сияющий ре-бемоль мажором перезвон колоколов и призыв труб – это ли не тот самый торжественный и праздничный момент?
Владимир Тарнопольский, композитор
София Губайдулина – последняя из ряда той знаменитой «троицы», под сенью которой во многом проходило формирование моего поколения. Она прожила творческую жизнь в высшей степени честно, с предельной, вплоть до полного самоотречения, внутренней отдачей. Весь устав ее жизни был лишен суетности и похож на исполнение некоего почти монашеского обета. Он был целиком посвящен главному делу ее жизни. Музыку она понимала как единственно для себя возможный путь к постижению сути и смысла мира. Музыка Софии Губайдулиной всегда устремлена к высокой духовной цели.
Юрий Каспаров, композитор
София Асгатовна постоянно подчеркивала, что в их «великом трио» Денисов – классик, Шнитке – романтик, а она сама – архаик. Процитирую: «Эдисон Денисов – чисто классицистическое сознание, тончайшее владение музыкальной тканью, которая развивается тонко, но в то же время последовательно и логично. Альфред Шнитке – чисто романтическое сознание. Истина для него – не в материи, а за ее пределами. В его музыке всегда есть что-то внематериальное – типичный признак романтического сознания. Когда же я смотрю на третью фигуру, то есть на себя, – иногда можно отдалиться от себя и посмотреть со стороны – то я вижу, что во мне много архаики».
Классицизм и романтизм – достаточно изученные творческие методы. Им давно уделяют огромное внимание, ими занимались и продолжают заниматься многие светлые умы. А вот с архаизмом все гораздо проблемнее! Мало того, что творчество Эдгара Вареза изучено очень мало, и работ бельгийского музыковеда Харри Хальбрайша и нашего российского музыковеда Левона Акопяна явно недостаточно, так ведь толком не изучен и сам архаизм в музыке!
Сама София Асгатовна не называла Вареза в числе повлиявших на нее классиков ХХ века. Среди таковых – Веберн, Мессиан, Лигети… Она также не называла Штокхаузена, но в 1980-х годах в наших беседах неоднократно именовала его «магом и волшебником» и всем рекомендовала познакомиться с его пьесой Trans… Но связи с творческим методом Вареза очевидны, и, несомненно, они несоизмеримо глубже, чем связи с упомянутым Веберном!
Современная музыка во все времена определялась в первую очередь течением музыкального времени. В произведениях Софии Губайдулиной советского периода время течет, подчиняясь какому-то сложному закону, где пульсация прошлого является одним из многих составных элементов новой формулы.
Закончу словами Софии Асгатовны: «Моя самая желаемая цель – выразить не идею, а духовный облик переживаемого чувства».
