События
Двухсотлетие Антона Брукнера словно вызвало вспышку на солнце, волна которой прошлась по России, оглушая симфоническим ударом залы от Москвы до Камчатки. Кажется, еще никогда прежде в нашей стране к Брукнеру не относились с таким почтением. Масштаб внимания к австро-венгерскому композитору столь велик, что этот сезон напрашивается на негласное название «Да здравствует Брукнер!».
При всем этом современные концертные программы по-прежнему во многом подчиняются логике зрительского интереса, и потому исполнение произведений Брукнера – сложных, требующих вдумчивого восприятия, – даже не столько освежает репертуар, сколько разрушает давние стереотипы, диаметрально противоположные споры, сопровождающие его творчество при жизни и столетие после.
«Брукнеровский вопрос», некогда искусственно возведенный вокруг творчества человека, который вел тихую, размеренную жизнь органиста и преподавателя в Вене, наконец, близок к разрешению. Скромный и непритязательный композитор обрел справедливость: «переписанные под Вагнера» и «улучшенные под Бетховена» редакции его симфоний отделены от оригиналов и убраны в сторону, симфонизм переосмыслен, клише о «юродивом» снято, страницы учебников музыкальной литературы, посвященные Брукнеру, наконец, очищены от давней пыли. Не просто так у многих отечественных музыковедов и критиков ненароком рождается параллель Брукнера с Мусоргским, схожесть в судьбах которых видна невооруженным взглядом.
Исполнение Девятой симфонии Брукнера в петербургском «Лахта Холле» Теодором Курентзисом и musicAeterna тоже продолжает линию «переоткрытия» Брукнера. Год назад коллектив начал сезон этой же симфонией в Большом зале Московской консерватории, а теперь отмечает свое двадцатилетие масштабным гастрольным туром: сначала по городам России, затем по Испании – с концертами в Барселоне, Мадриде и Овьедо. В программе вновь Девятая Брукнера и Вторая Малера, уже прочно закрепившаяся в репертуаре. Обе симфонии отличаются большим составом оркестра и насыщены множеством технических сложностей. В 2017 году в одном из интервью Курентзис объяснил, почему раньше он обращался к полотнам Брукнера меньше: «Малер близок с детства. Его музыка стала для меня точкой входа в композицию. Брукнера я тоже люблю, но исполняю редко. Для меня он звучит иначе – без огромных оркестров. В его симфониях есть минимализм, повторяющиеся мотивы, своеобразные “лупы”, которые меня завораживают. А с Малером все просто: когда оркестр собирается трижды в год в полном составе, его симфонии становятся идеальным выбором. Там каждому есть что играть. И это объединяет».
Сейчас же ситуация поменялась, и в этом сезоне Брукнер – равноправный участник концертной жизни musicAeterna.
Оркестр Брукнера – многоярусная архитектура, фундаментом которой служат барочные декламации и музыкально-риторические фигуры. Противопоставления групп и соло, религиозные мотивы только подтверждают связь с барочной традицией. При этом художественные заделы существуют в позднеромантической плоскости, а формы развития материала близки к классической модели симфонии. Наследие трех великих эпох преломляется в ретроспективе брукнеровской оркестровки. Его симфонии – это пустыни, усыпанные оазисами, штормы и штили, одни сменяют другие, вплоть до финального аккорда. Какой бы экспрессией ни была насыщена музыка, каким бы натиском ни пронизывалась партитура, в конце всегда торжествует мажор. Гений Брукнера нацелен на колоссальное, и его финальная ре-минорная симфония такова.
Курентзис – дирижер, нашедший свой голос в исторически-ориентированных интерпретациях. Руководимый им оркестр верен его воле. Когда звучание оркестра и позиция маэстро сливаются в непротиворечии, в результате это приводит к высококлассному исполнению.
В «Лахте» случилось откровение. Предложенный Курентзисом вариант Девятой симфонии, исполненной в трех частях (без дополнительных надстроек в виде мессы Te Deum, рекомендованной в качестве четвертой части), похоже, близок к тому, чтобы стать одной из эталонных и наиболее проникновенных интерпретаций. Эта симфония посвящена «Возлюбленному Богу». И здесь сразу хочется сказать, что в исполнении не было «хвалебных гимнов», как это часто встречается у американских и некоторых европейских дирижеров, не было излюбленного «страстного томления», рожденного из романтического символизма. Личность Брукнера лишена какой-либо космополитической культуры, и подобные трактовки его музыки пагубно влияют на партитуру, разрушая ее стройность и утонченность.
Курентзис выстроил симфонию бесшовно, одним большим звуковым потоком; фразировки были скульптурными, как и движения рук дирижера. Ему удалось сохранить чистоту фактуры, каждая группа инструментов прослушивалась кристально, деревянные духовые и струнные смогли достичь идеального баланса в «перекличках», но отдать должное стоит, конечно, всей медной духовой группе. Чтобы выдержать такую симфонию, каждый игрок медной секции должен справиться с большими оркестровыми сложностями и быть очень выносливым. Далеко не все оркестры могут взяться за подобное, это такая нарицательная слабость. Но даже здесь музыканты musicAeterna продемонстрировали высочайшее мастерство, которому могут позавидовать ведущие западные коллективы. Свободная от фарса, самодостаточная и величавая медь полно раскрывалась в кульминациях, но и потаенная, словно застывшее ведение, звучала в моментах разгрузки.
Adagio, венчающее этот симфонический монумент, развернулось в пространстве «Лахта Холла» с его купольной акустикой, словно под сводами собора. В этой части, полной философских дум и духовных вызовов, Брукнер вплетает темы-реминисценции из своих ключевых сочинений: скорбное Miserere из Мессы ре минор, Adagio из Восьмой симфонии, фрагмент начальной темы из Седьмой. Композитор сам обозначил эту музыку как «Прощание с жизнью» – и в интерпретации Курентзиса она действительно звучала как эпилог всей брукнеровской вселенной.
Нисходящие линии валторн, несущих главную «тему прощания», перекликались с мерцающим тремоло скрипок, а виолончели в среднем регистре будто оставляли незавершенные вопросы. Это последнее размышление о пути, смерти и смирении, звучащее в просторах вечности.
