События
В конце театрального буклета к постановке «Обручения в монастыре» размещен подробный рецепт знаменитой царской ухи (подававшейся, согласно буклету, еще Ивану Грозному), в который входит треска, палтус и красный морской окунь. Очевидно, красный окунь состоит в близком родстве с загадочными «лепетунами красножабрыми», которые предлагают нанятые рыботорговцем Мендозой торговки. Пропетое хором несколько раз в быстром темпе слово «красножабрые» приобретает комически-непечатный оттенок (попробуйте сами), который, несомненно, был заложен Прокофьевым (написавшим текст либретто в соавторстве с Мирой Мендельсон) сознательно. Вслушиваться в текстовые шутки ироничного прокофьевского либретто в этой опере – отдельное удовольствие, и, учитывая, что значительная часть вокальной партии пропевается парландо, большим бонусом для новой венской постановки стало подавляющее число русскоговорящих солистов.
Любая статья и историческая справка об этой опере начинаются с того, что это одно из самых жизнерадостных сочинений композитора. С этим спорить не приходится: написанная накануне войны по мотивам либретто Шеридана к опере Линли «Дуэнья», эта опера стала первым творческим проектом Прокофьева и его будущей жены, тогда еще студентки Литинститута, занимавшейся переводами Бёрнса и Шеридана. И очевидно счастливая приподнятость расцветающего романа на фоне не самого оптимистичного исторического контекста стала отличной базой для комедии о любовных перипетиях (кстати, оригинальная опера «Дуэнья» 1775 года Шеридана – Линли тоже стала «продуктом любви», поскольку была написана после того, как дочь композитора тайно обручилась с автором либретто).
Если авторами предыдущей премьерной постановки в театре «Ан-дер-Вин» («Норма» Беллини) были итальянский дирижер и русский режиссер, то в опере Прокофьева все оказалось ровно наоборот: за дирижерский пульт Симфонического оркестра Венского радио встал Дмитрий Матвиенко (его дебют в театре), а с запутанными сюжетными наворотами на сцене сражался (и победил) Дамиано Микьелетто.
Стиль музыкального театра Прокофьева, специфика его театрального юмора (сочетание жанровости и абсурдности, нежности и язвительности) находит в этой постановке достойных и внимательных соавторов. Уже из первого дуэта Мендозы и Дона Жерома, открывающего оперу, в котором оба дельца плотоядно перечисляют все сорта рыб, которыми они заполнят рынок, рыбы навязчиво изливаются на всю сценографию спектакля, появляясь то в корзинах торговцев, то в виде шляпок танцовщиц, а то и вовсе спускаются с небес в беспокойных фантазиях Жерома, пообещавшего свою дочь рыботорговцу в качестве решающего ингредиента масштабной сделки – «царской ухи» от коммерции. Венчает эту сцену фрейдистских грез танец шеф-поваров в окровавленных халатах с ножом в руках (художник по сцене – Паоло Фантин). На большой светящейся рыбине происходит и уморительная сцена любовного объяснения Дуэньи и Мендозы, окончательно соединяющая рыбно-эротические мотивы в одно целое. А в финале на свадебных гостей и влюбленных, прощенных растроганным отцом опускается гигантский скелет той самой рыбы, что мерещилась Жерому в мечтах. Тут уж каждый фрейдист интерпретирует как может.
Яркая театральность партитуры оперы, ее демократическая доступность, щедрое богатство оркестровки и характерные жанровые стилизации в сочетании с типично прокофьевскими изысками гармонического языка (весь этот пакет доставляется оркестром RSO в полном объеме, включая звуковое изящество струнных ансамблей) позволяют и авторам постановки взболтать пряный коктейль из голливудских шоу, кабареточного фарса и фантазийного абсурда. Следуя за Прокофьевым по пути пародийности и стилевого эклектизма, Микьелетто легко жонглирует элементами зрелищной буффонады: рыбные торговки превращаются в голливудских блондинок в пышных юбках, танцующих в неоновых огнях, страстные арии молодых влюбленных исполняются под гигантским фонарем, а сцена пьяных монахов в монастыре расцветает всеми красками разгульного варьете (отдельного упоминания заслуживает мужская часть Хора имени Арнольда Шёнберга за лихие танцы на высоких каблуках). При этом отрадно, что за всей этой веселой вакханалией не теряется сценическая и музыкальная выделка сольных и ансамблевых сцен, давая расцвести тонкой прокофьевской лирике (в замечательном нежнейшем квартете в третьем действии режиссер наводит крупный план на солистов, оставляя их на авансцене и давая возможность насладиться красотой ансамбля).
Для первой австрийской постановки этой оперы удалось собрать прекрасный вокальный ансамбль: Валерий Гильманов в роли идеально водевильного Мендозы, Елена Максимова в роли сладострастной Дуэньи (вышедший перед началом спектакля директор театра напугал было публику тем, что певица сильно простужена, но, несмотря на небольшой кашель, с ролью она справилась отлично, покорив зал и своим тембром, и невероятным комедийным талантом). Молодая австралийская певица Стейси Элём в роли Луизы, безусловно, очаровательна и обладает чудесным сопрано, но его чуть не хватало на фоне других членов ансамбля (не говоря уже о трудностях произношения плотного русского текста). В партии ее возлюбленного Антонио точно соответствовал романтическому образу Владимир Дмитрук, а другую влюбленную пару исполнили Петр Соколов (Фернандо) и Анна Горячёва (Клара). Но главным же героем этой постановки, как сценически, так и музыкально, стал Евгений Акимов в роли Дона Жерома – полный успех.
Для знаменитого речитативного рефрена «Мендоза хитрый мальчик, Мендоза просто Соломон», который повторяется в опере несколько раз, авторы постановки придумали отличную танцевальную хореографию в стиле диско, которую исполняет сначала Мендоза, а затем и все остальные за ним вслед. И вряд ли теперь кто-то из венской публики, услышав эту оперу еще раз, сможет удержаться от этого танца.
