История «Бобэоби»

Эта музыка написана в 1994 году.

Прежде чем вы будете слушать запись, я хотел бы кое-что рассказать.

Я написал «Бобэоби» для ансамбля Дмитрия Покровского. Встреча с этим гениальным человеком – важнейшее и ни с чем не сравнимое событие в моей жизни. Мы познакомились в конце 1992 года. Он был старше меня на 22 года, но так получилось, что мы стали настоящими друзьями.

Благодаря ему я открыл для себя мир народной песни, и он указал мне именно ту дверь в этот мир, через которую я вошел туда абсолютно естественным для себя образом – а иначе бы я, весьма вероятно, просто не смог найти, где вход. Я понял, что, во-первых, эти песни современнее, чем любая современная музыка. Во-вторых, это еще более радикальный «минимализм», чем так называемый минимализм. В-третьих (и это самое главное), там все настоящее, невыдуманное. Это музыка, которая возникает не из той или иной техники композиции, не из умозрительных концепций и не из системы философских координат, а как проявление жизни в гармонии с Землей и Небом. Там нет страха смерти, потому что деревенские люди, проживая условные вехи своего земного пребывания, на самом деле живут в том измерении, где для смерти нет места. Это слышно в каждой ноте. В композиторской музыке это тоже встречается, но сила и правда народной музыки просто не может проявиться ни в каком другом «формате» творчества.

Но самое интересное, что Покровский занялся народными песнями и создал свой легендарный ансамбль совершенно неожиданно. Вообще, его интересовала авангардная музыка. А она в СССР была запрещена. И однажды он поехал в фольклорную экспедицию и услышал настоящие деревенские песни. И это было как «эврика». В те времена эти песни нигде не звучали – только в их естественной среде, то есть в деревнях. Все то, что преподносилось в исполнении государственных коллективов как «фольклор», было причесанным и кастрированным и не имело никакого отношения к подлинной традиции. Научиться у деревенских людей петь именно так, как поют они, и выйти с этим на сцену – это был вызов музыкальному официозу. Ведь никто на самом деле не слышал такой музыки, такой манеры пения и игры. Она звучала еще «новее», чем «авангард». А драйва и свободы в ней даже больше, чем в роке. Именно свобода в СССР и была запрещена в любых формах, но в данном случае попробуйте запретить: вы что, хотите запретить русские народные песни?

Это был нокаут.

Вообще, Покровский был воплощением свободы. Он был человеком, который никогда не ездил по рельсам правил и шаблонов и никогда не подчинялся указаниям «сверху». Его ансамбль стал не просто «суперуспешным коллективом». Их выступления передавали людям заряд истинной свободы и внутренней силы.

Настали горбачевские времена, и ансамбль начал гастролировать на Западе. И, само собой, – сенсация и триумф. Но не будем забывать, что к народным песням Покровский пришел через современную музыку. Поэтому неудивительно, что сразу возникло сотрудничество с такими артистами, как Пол Уинтер и Питер Гэбриел, а также с некоторыми ведущими композиторами-авангардистами. В начале 1990-х ансамбль Покровского записал уникальный альбом: «Свадебку» Стравинского, где певцы поют вокальные партии, а партии четырех роялей и ударных играют четыре MIDI-рояля Yamaha Disklavier и семплерный модуль Emulator, и все это управляется компьютером Macintosh. Покровский обожал всю эту технику. На этом альбоме рядом со «Свадебкой» – песни, которые стали для Стравинского «строительным материалом». Альбом вышел в Америке на рекорд-лейбле Nonesuch. Разумеется, это был колоссальный успех.

И вот, когда мы с Дмитрием познакомились, он дал мне послушать эту запись и сказал: «Напишите для нас вещь». И признался, что планирует практически перестать петь народные песни и заняться новой музыкой. И хотел бы, чтобы композиторы писали для его ансамбля такую музыку, которая была бы основана на фольклоре, но не так, как это было в советские времена, а продолжала бы подход Стравинского. А еще он должен был в 1996 году начать читать курс истории русского авангарда в Дартмутском колледже.

Я написал вещь для ансамбля Покровского. Он посмотрел ноты и сказал: «Ну вот, это будет наш следующий хит». И начал договариваться с Nonesuch.

Но этому не суждено было произойти. «Бобэоби» исполнили только один раз: в Москве, на фестивале «Альтернатива» в 1995 году. Голоса – живьем, а все инструменты – семплерная электроника.

29 июня 1996 года Покровский пришел ко мне в гости и умер от разрыва аорты.

Ему стало плохо по дороге от метро. Он еле дошел. Я вызвал скорую. Она ехала слишком долго.

Ему было 52 года.

Ансамбль Покровского продолжил существовать без него, но разделился на два ансамбля.

Сначала я думал, что все-таки можно будет записать мою вещь. Но потом понял, что нельзя. То есть, конечно, все в каком-то смысле возможно, но, при всем моем уважении ко всем участникам, я не смог бы это сделать без Дмитрия.

Ноты лежали на полке, а я ждал момента, когда сложится та конфигурация, которая позволит записать и издать эту музыку. И она сложилась через тридцать лет.

Исполнители – потрясающий вокальный ансамбль N’Caged, с которым я за последние десять лет осуществил несколько проектов, и не менее потрясающие музыканты-инструменталисты – тоже мои друзья и соратники: Ася Соршнева, Ольга Дёмина, Константин Ефимов, Дмитрий Шумилов. Никаких виртуальных инструментов, все живьем. Ну а я, как нетрудно догадаться, играю на рояле, а также на кастрюлях и других полезных в хозяйстве предметах. За возможность все это осуществить спасибо «Фирме Мелодия», с которой меня связывают многие годы сотрудничества и абсолютного творческого взаимопонимания.

А теперь – о музыке.

Это 50-минутная вещь. Она не делится на части.

Собственно, о музыке-то рассказывать нечего, а вот о тексте – необходимо.

Текст – знаменитое стихотворение Велимира Хлебникова, написанное в 1908 году.

Хлебников – даже не то что мой самый любимый поэт. Есть любимые поэты, а есть Хлебников. Я почувствовал это довольно рано, в двадцать с небольшим лет. И чем старше я становлюсь, тем сильнее впечатляет меня масштаб и глубина его гения. Когда я выбрал его стихотворение, чтобы написать эту музыку, мне было двадцать восемь. Это произошло как-то само собой, без раздумий. И уже значительно позже, когда буддийское миропонимание стало для меня основой всей моей жизни, до меня дошло, что Хлебников, изобретая «странные» слова/слоги и вплетая их в русский язык, фактически делал то, что давно существовало в индуистской и буддийской традициях: это не что иное, как мантры. Мантра – это такой набор звуков и слогов, который невозможно перевести ни на какой язык, но мастера, умеющие видеть и знать то, что недоступно нам, обычным людям, передают нам это знание именно в такой форме. Такие люди живут и практикуют в фарватере традиции и получают прямую передачу от своего учителя. Все, что требует расшифровки, они объясняют в точности так, как им самим объяснил это учитель. Но иногда (очень и очень редко) это делают те, кто живет в совершенно ином контексте. Их никто этому не учил и ничего им не передавал. Знание о том, как устроен мир, эти люди просто несут в себе, причем именно в тех образах и формулировках, которые существуют в древних традициях. Это происходит «неизвестным науке способом». В последние десятилетия в мире появилось огромное количество шарлатанов, псевдогуру. Кто угодно может скомпилировать что угодно из любых общедоступных источников и притвориться «Учителем». Но в начале ХХ века ничего этого не было. Хлебников действительно уникален. Не только как гениальный поэт, но и как носитель абсолютного знания о мире. Его слова можно сравнить с текстами, написанными сотни и тысячи лет назад. Он нигде не мог их прочитать. Даже если бы и мог, их невозможно понять без разъяснений. Он просто взял и написал это сам.

В этом стихотворении всего пять строчек плюс еще две. И в них – вся картина мира, принцип мироустройства, сформулированный так, как это объясняет буддийская философия.

Никто и ничто не существует как целое, как самостоятельная сущность.

Мир и все существа в этом мире – сеть взаимозависимых проявлений.

Они складываются в узор, который воспринимается как реальность. Мы сами – такой же узор. Он кажется реальным, потому что в нем что-то чему-то соответствует, что-то на что-то похоже, и даже можно что-то описать какими-то обычными словами. Но на самом деле мы живем не в этих координатах, ограниченных протяженностью отрезка между рождением и смертью, а вне времени, вне условностей, названий, ограничений.

Мы живем там всегда. И там мы свободны.

Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.