События
Три вещи совпали в тот прекрасный вечер в Торонто: полыхающие краски канадской золотой осени, хорошо известная любовь Пушкина к этому времени года и возобновление постановки известного канадского режиссера Роберта Карсена оперы Чайковского «Евгений Онегин». Деревьями, разодетыми в желтый, красный и оранжевый цвета, которые так роднят русскую и канадскую осень, можно было любоваться из огромных окон Four Seasons Centrе for the Performing Arts, и эти же цвета выбрал сценограф Майкл Ливайн для спектакля, созданного ровно двадцать лет назад для Метрополитен-оперы в Нью-Йорке. Спустя десять лет после премьеры версия Карсена была возобновлена на той же сцене с участием Дмитрия Хворостовского и Рене Флеминг и еще годом позже показана в Канадской опере. Ныне этот «Онегин» вновь на сцене театра в Торонто, и кажется, что его очарование вечно. Нет уже на свете всеми оплакиваемого Хворостовского, и Рене Флеминг не занята в этом возобновлении, а чудо продолжает жить.
Карсен в полном согласии с автором декораций и костюмов Майклом Ливайном не делает особого акцента на внешнем облике происходящего. Глубоко человечная и трогательная история не нуждается в пышном оформлении и тщательно разработанных деталях. Ливайн не воздвиг на сцене ни деревенского дома Лариных, ни роскошного петербургского салона. «Сад, укромный и тенистый», – да, есть, и он попросту ласкает внимательный взор: несколько стволов деревьев, щедро опавшая листва. «Прекрасная пора! Очей очарованье!» – перефразируем Пушкина. И такими живыми предстают крестьяне, пришедшие поприветствовать добрую барыню.
Вторая картина и вовсе аскетична – девичья кроватка и стол со свечой. Прелестная деталь: няня появляется из-под пола, значит, комнатка воспылавшей любовью Татьяны находится под крышей, словно гнездо певчей птички. Ливайн часто оперирует пустотой, которую Карсен заполняет тонко и скупо выписанными мизансценами. Ледяная проповедь Онегина звучит в пустоте, Татьяна слушает ее, склонив головку (наверное, точно так же она склоняла головку, когда впервые увидела своего «соблазнителя») и упав на колени в золотую опавшую листву. Легко представить, как подает ей руку Онегин в конце арии – с безупречной воспитанностью и максимальным равнодушием.
Минимален антураж в сцене деревенского бала, простодушие провинциальной среды выражено посредством разноцветных платьев прекрасных дам с широченными юбками. Снова пустота в сцене дуэли. После смерти Ленского восходит огромное ослепительное солнце. Онегин стоит неподвижно, словно неживой, и вот уже вышедшие на сцену слуги в камзолах и чулках под звуки полонеза готовят его к петербургскому балу, приносят элегантное платье, надевают на «не сумевшего себя найти» бальные башмаки и перчатки. Словно и не прошло нескольких лет с момента убийства на поединке друга.
Почти пуста роскошная зала, где шумит петербургский бал. Музыка экосеза звучит в почти невозможно быстром темпе, и под нее проносятся пары, одетые в темные платья. Цветовая гамма их нарядов, лихорадочный темп танца предвещают печальное завершение третьей любовной истории.
Подлинным соавтором режиссера и сценографа является художник по свету Жан Кальман, создающий атмосферу значимую и всегда поэтическую. Жизненный путь персонажей обрисован посредством световых эффектов.
В нынешнем возобновлении «Евгения Онегина» занят преимущественно молодой состав певцов, который одерживает победу не только в «борьбе» с вокальным письмом Чайковского, но и с русским произношением. Тридцатилетний баритон Гордон Бинтнер обладает необходимой для роли Онегина physique du rôle и предстает не только умным, ироничным и безупречно элегантным, но и способным обрисовать почти невероятную эволюцию персонажа. Голос Бинтнера звучен, с красивым светлым оттенком, вокальная линия выразительна, произношение скульптурно. Джойс Эль-Хури воистину великолепная чистая, трогательная Татьяна. Канадское сопрано кажется созданной для воплощения роли прекрасной русской девушки. Она нежна, скромна и поэтична, двигается с неподдельной грацией, и даже в том, как она склоняет голову или падает на колени, чувствуется красота ее души. Пение Эль-Хури не уступает ее таланту интерпретатора; голос певицы ровный, крепкий, отлично летящий в зал, и она владеет всеми тонкостями вокальной декламации.
Тенор Джозеф Кайзер в партии Ленского весьма отличается от юного поэта, каким его привыкли видеть русские любители оперы; вместо красивого юноши с падающими на плечи темными кудрями публика видит не слишком привлекательного мужчину неопределенного возраста, весьма неуклюжего и чуть ли не на грани карикатуры. Тенор Кайзера звучит уверенно на всем диапазоне, русское произношение порой вызывает улыбку. Но в сцене бала певец вовсе не смешон, ариозо «В вашем доме» звучит проникновенно и драматично, а исполнение прославленной арии «Куда, куда вы удалились» подлинно прекрасно.
Вардуи Абрамян, обладательница красивого низкого голоса, очень естественна и раскованна в партии Ольги. Олег Цыбулько (князь Гремин) создает персонаж, полный благородства, и подстать его актерской интерпретации его красивый ровный вокал.
Дополняют квинтет солистов Хелен Шнейдерман – Ларина, Маргарет Латтимор – няня Филиппьевна, Кристоф Мортань – месье Трике, Джоэл Эллисон – Зарецкий, Сэмюэл Чан – Ротный.
Йоханнес Дебус во главе оркестра Canadian Opera Company демонстрирует неподдельную любовь к партитуре Чайковского. Музыканты играют слаженно и динамично, струнная группа пленяет отличным legato, многочисленные соло духовых инструментов звучат чисто и проникновенно.
Представителям западной культуры трудно понять тонкое страдание, которое часто испытывают герои великой русской литературы и их оперные двойники, кажется, без очевидных причин. Только двум западным художникам удалось проникнуть в тайну русской души, и оба они – представители крайне далеких от России культур. Джон Крэнко из Южной Африки, создатель балета «Онегин», и Роберт Карсен, из Канады.
