События
В спектаклях режиссер привлек к сотрудничеству Театр кукол имени С.В.Образцова. Он аргументирует свое решение тем, что кукольные персонажи прописаны в самом либретто. Интересно, что и сам Образцов начинал свой путь как раз в Музыкальной студии МХТ у Немировича-Данченко, где с 1922 по 1930 год служил актером. Это явная точка пересечения двух прославленных трупп. Франдетти отметил, что опыт сотрудничества со «Стасиком» для него отчасти и возвращение к корням, ведь первое образование у него хореографическое (когда-то он окончил Ташкентскую высшую школу национального танца). Но ткань спектаклей создавали, конечно, профессионалы: мамтовец Константин Семенов («Петрушка») и автор недавно нашумевшего «Болеро» в «Новой Опере» Кирилл Радев («Жар-птица»).
Огромные четырехметровые ростовые куклы, расписанные в народной манере (художник – Виктор Никоненко), становятся основой сценического пространства в «Петрушке». Порой эти бессловесные персонажи немного дублируют сюжетную историю: с ними взаимодействуют артисты.
К счастью, основная фабула первого балета осталась нетронутой: тонко чувствующий Петрушка, существующий в мире Арапа и Балерины, погибает от собственной яркой индивидуальности и внутреннего одиночества. Как говорит постановщик Константин Семенов, этот спектакль – «универсальная драма о мятежной душе, которая не вписывается в рамки общества. “Петрушка” – вызов для меня».
Эта версия не выглядит какой-то новаторской или суперэкстравагантной: хореограф рассказывает историю героя языком вполне классического танца, но лишает сюжет фантасмагории, которая была у Фокина с Бенуа – самой растиражированной и популярной версии балета. Нет в постановке и лубочности. Ее отсутствие, конечно, особо видно в «ярмарочных» сценах: на их музыку танцует кордебалет из парней и девушек в нейтральных черных костюмах с полуоголенными телами. В их пластике нет ни доли так называемых «народных» движений. Но о карнавальной эстетике спектакля чуть напоминает четвертая картина: тут на сцене появляются кукольный медведь на веревочках, огромная фигура ярмарочного черта, которые весьма впечатляют.
Образы главных персонажей по своему существу остались теми же, что в оригинальном либретто, но приобрели более современные, злободневные черты. Так, Балерина (Наталья Сомова) похожа на Барби в ярко-розовом, кричащего цвета платье, тогда как Арап (Иван Михалев) – ее Кен. Он весь в золоте, а на его теле – огромный накладной пресс. В течение спектакля этот герой неоднократно являет залу свое самолюбие, напоминая склонность современных мужчин к демонстрации в соцсетях собственной физической красоты: то бицепсы покажет, а то демонстративно прихорошится, посмотрев в зеркало. В противовес этим образам облик Петрушки (Марчелло Пелиццони) очень человечен: герой, внешне похожий на Пьеро, искренне страдает, влюбившись в Балерину.
Происходящее на сцене весьма понятно, и разжевывать суть увиденного зрителю не надо, но балету явно не хватает острого нерва, который заставил бы публику с придыханием следить за сюжетными коллизиями.
Гораздо интереснее, необычнее (правда, навряд ли со знаком плюс) получилась «Жар-птица». К этому балету придумали новое либретто в постмодернистском духе, перенеся действие в современность. В спектакле МАМТ действие происходит в офисе строительной компании. Здесь безумный архитектор Иван (Иннокентий Юлдашев) разрабатывает проект ЖК «Жар-птица», у него творческий кризис. Молодой герой начинает фантазировать: на сцене возникает волшебная Жар-птица, сначала как огромная светящаяся кукла, а затем в виде девушки в топике, шортах и с короткой стрижкой красных волос. Между персонажами разгорается симпатия. Утром в офис приходят сотрудницы – «царевны», которые принимаются кокетничать с архитектором. Жар-птица пытается спасти Ивана: девушки видят ее и вызывают службу охраны, которая ловит мужчину. Срабатывает сигнализация: появляется противопожарная установка (этот фрагмент поставлен на музыку Кащея и его царства), которая мерещится Ивану чудовищем. А выглядит она действительно устрашающе. Это гигантская кукла из мусора с трубками и проводами (фантазии авторов спектакля можно только позавидовать). Жар-птица как будто дает Ивану перо, а в реальности он достает зажигалку и устраивает пожар. В страшном хаосе герой умирает, пока волшебное существо его убаюкивает своей смертоносной колыбельной. Финал, как обещали постановщики, действительно получился очень неожиданным: после огромных языков пламени на сцене возникают фигуры Жар-птицы и Ивана в костюмах оригинальной исторической версии Михаила Фокина. Этим оммажем и заканчивается спектакль, который, несомненно, произвел впечатление на зрителей: вау-эффект однозначно случился. Вопрос в том, нуждается ли балет Стравинского в таких кардинальных смысловых и хронологических инверсиях?
Оставив в стороне нелепость сюжетной канвы, можно отметить в целом удачное пластическое решение балета Кирилла Радева. Хореограф виртуозно миксует академическую лексику с контемпорари, не давая зрителю оторваться от сцены и заставляя с любопытством наблюдать за происходящим: лишь «Поганый пляс Кащеева царства», который исполняют пожарные и офисный люд, выглядит довольно однообразно. А так, балетмейстеру удалось передать и страсть, томность, которой пропитана партитура Стравинского и даже народный характер отдельных ее эпизодов (пляски офисных сотрудниц решены именно в таком духе). Да и в общем оформление, несмотря на современную условность пространства, не было лишено определенной эстетики. Хотя, конечно, дисбаланс между новым либретто и музыкой Игоря Федоровича был нешуточный.
За последнюю отвечал оркестр под управлением Тимура Зангиева – и это одна из лучших работ как самого коллектива, так и дирижера. Для спектакля использовались редкие редакции партитур: маэстро отметил, что взял полную версию «Жар-птицы» с большим оркестром и первую редакцию «Петрушки», которая тоже написана для масштабного состава (обычно играют вторую).
Существуют два варианта трактовки музыки первого балета. «Петрушку» играют либо гиперярко, кричаще и со своеобразной лубочностью, ярмарочностью, педалируя сочные, почти кустодиевские по своим образам сцены. Либо же его исполняют предельно собранно по эмоциям, механистично, разбирая партитуру Стравинского на кирпичики. Зангиеву удалось найти золотую середину между этими двумя вариантами. А в «Жар-птице» дирижер выделил лирические, медитативные, дышащие импрессионизмом страницы: замедленные темпы позволяли расслушать каждую клеточку музыки, почувствовать ее тонкость и невероятную манкость.
