Релизы
Карьера германо-британского баритона Беньямина Аппля, обладателя небольшого, но очень интеллигентного, эстетически выверенного голоса, – образец скрупулезно выстраиваемой имиджевой стратегии музыканта-артиста, в которой сольные релизы фиксируют большую роль. В поле зрения певца попадают и кантаты Баха, и рождественские песни самых разных традиций, включая поп-культуру, и камерная музыка, и опусы современных, ныне живущих композиторов разной стилевой направленности. История встречи Аппля с классиком венгерского авангарда Дьёрдем Куртагом – из серии судьбоносных. В проект записи вокального цикла на стихи поэта, драматурга и теолога Фридриха Гёльдерлина Аппль попал, пройдя отбор самого композитора, остановившего на нем выбор. Беньямин вспоминал: «Репетиционный процесс был очень утомительным: временами мне хотелось швырнуть партитуру об стену. Мой мозг был полностью измотан. Но я поднимал глаза и видел, как этот 93-летний человек сидит, как мальчишка, полный энергии! Тексты же Куртага довольно непрозрачны, с чем у меня были особые трудности, и я сказал ему однажды, что не понял это, на что получил в ответ: “Я тоже не понял его, поэтому и сочинил”. Это была самая масштабная (и дорогостоящая) запись из тех, какие я осуществлял: мы сделали почти полторы тысячи дублей, и после первого монтажа приступили к работе снова».
Самая короткая «песня» Куртага Ich weiss nicht… («Я не знаю…») длится семнадцать секунд. Есть и 28-секундный акапельный афоризм Nun versteh’ ich den Menschen erst («Оказавшись в одиночестве, я понимаю Человека»). Начинается альбом акапельной молитвой Куртага на текст 17 Псалма Circumdederunt («Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада оплели меня, сети смерти опутали»), стилизованной в грегорианике. В нем Аппль изжил фрустрацию, получаемую от безумств современного мира и сложного процесса записи. Смятением души разом объясняется первопричина любого творчества, ибо музыка продолжает нас спасать и укрывать от разрушения вот уже который век подряд.
В миниатюрах Куртага слышится наследие Веберна и Шёнберга, и потому к роялю здесь приглашен Пьер-Лоран Эмар, многолетний друг Куртага, которому нипочем любые сложности. Когда Аппль поет акапельно ломаную линию Das Angenehme dieser Welt Куртага («Я насладился тем, что мир мне подарил»), в душу въедается скепсис. Ему адекватно находится реплика у Шуберта в меланхолии минора Totengräbers Heimweh («Тоска гробовщика по родине»). Две самых длинных миниатюры Куртага – Phisalis alkegengi и An… («Элизиум») – начинаются почти как стон Юродивого, а ассоциации с Мусоргским неожиданно возникают в акапельной Der Spaziergang («Прогулка»), в котором Аппль будто расщепляется на две персоны – не двух ли евреев, богатого и бедного?
Песни Шуберта, которые аккомпанирует Джеймс Байльё, Аппль выбрал на стихи других поэтов, среди которых Гёте, Зайдль, Рюккерт, Крейгер, и резонансы с Куртагом выстраиваются, прежде всего, через семантику, образность, мятежный дух романтизма, еще острее, физиологичнее ощущающийся в опусах венгра. И как же отпускает слушателя терновый венец стилистики Куртага, когда после непереводимых криков Аппля «Pallaksch, Pallaksch!» в опусе «Тюбинген. Январь» наградой за терпение и муки становится целительно бальзамический мелодизм Шуберта в Der Wanderer an den Mond. Певец не зря шлифует свое мастерство камерного исполнителя, наследуя традиции своего учителя Фишера-Дискау, последним учеником которого считается. Аппль каждое слово интонирует как каллиграф. Его баритон нежен вплоть до призрачных теноровых красок. Сам Куртаг садится за рояль лишь на двух благостных, фактически райских песнях – Der Jüngling an der Quelle Шуберта и Sonntag Брамса, завершая альбом надеждой.
