Мнение
Что такое китайский студент в музыкальном вузе? Трудолюбие, исполнительность, невероятная техничность и занятия с утра до ночи? Отчужденность и сложности в общении? Сегодня, когда российские консерватории обучают китайцев в промышленных масштабах, когда ухо все чаще улавливает жалобы преподавателей на низкую подготовку и незнание русского языка, важно поговорить о том, кого и как мы учим. РАМ имени Гнесиных станет окном, сквозь которое можно разглядеть особенности и проблемы образования китайских музыкантов в России.
Сегодня в Гнесинке обучается 2044 студента, 398 из них – китайцы. От общего числа иностранцев это чуть больше двадцати шести процентов. Для музыкального вуза показатели внушительные. «Такое большое количество студентов – результат большой работы вуза в течение многих лет, – объясняет ректор РАМ имени Гнесиных Александр Рыжинский. – Для нас это, с одной стороны, возможность укрепить взаимоотношения с дружественной нам страной. Но это и важная составляющая нашего бюджета, потому что большинство этих студентов обучаются у нас платно».
Чему приезжают учиться китайцы? Неизменно лидирует вокальный факультет: тут 192 студента; серебро удерживает фортепианный – сто человек, а бронзу – оркестровый факультет с семьюдесятью китайцами. От одного до девяти человек числятся на всех остальных направлениях, кроме, что закономерно, фольклорного. Словом, в Гнесинке много китайцев. Их нужно как-то учить, с ними нужно как-то общаться. Взаимодействие с культурой, насчитывающей пять тысячелетий и привыкшей существовать сама по себе, как минимум бросает вызов. Начнем с очевидного.
Великий китайский языковой барьер уходит высоко в небо. Обучение в Гнесинской академии предусмотрено только на русском. Однако на практике китайские студенты в большинстве своем знают только китайский: не звучит великий и могучий на уроках по специальности, со скрипом проходят пары по теории музыки, сгущаются тучи на общегуманитарных дисциплинах. Композитор Юй Вэньхан признается: «Невладение русским языком в полной мере – мое самое большое сожаление в учебе. Но я стараюсь учиться, хотя это и сложно. Мы не можем говорить и мыслить так же, как носители языка, и это самая большая проблема для всех китайских студентов».
Общий уровень стал заметно падать с развитием онлайн-переводчиков и нейросетей. Лекции и рекомендации выстраиваются в стройные ряды иероглифов на экранах смартфонов. «Большинство студентов сталкиваются с серьезными трудностями, но при желании могли бы их преодолеть, – утверждает преподаватель кафедры языковой коммуникации Сергей Березовский. – Хотят этого очень немногие, а остальным достаточно освоить минимальный лексический и грамматический уровень, который позволяет хоть как-то общаться».
Языком-посредником в редких случаях становится английский, но рано или поздно преподаватели своими силами начинают изучать китайский – так больше шансов на успех. Из осколков русского, китайского, английского и просто международно-музыкального складывается «птичий» язык взаимодействия учителя и ученика. Это проблема, которую нужно решать.
Гнесинка ежегодно осуществляет набор подготовительных курсов для иностранных абитуриентов. Восемь месяцев подготовки включают в себя уроки по специальности и теории музыки, но акцент делается на изучение русского языка. Двадцать четыре часа в неделю китайцы – а именно они составляют большинство слушателей курсов – постигают науку падежей, родов и склонений, а после итогового экзамена могут поступать на программы бакалавриата, магистратуры, аспирантуры… И все равно толком не заговорить.
Можно согласиться, что для китайцев это задачка со звездочкой: осваивая русский, они вынуждены попутно погружаться в нюансы других языков. «Для европейского студента итальянская музыкальная терминология всегда будет понятна, – рассуждает заведующая кафедрой языковой коммуникации Ольга Рякина. – А весь научный стиль построен на латинской лексике. Скажите слова “прогресс” и “регресс” испанцу, итальянцу, немцу – им не нужен перевод. Все научные дисциплины имеют нулевой пласт интернациональных слов, но для китайцев они абсолютно новые».
Но все же ядро коммуникативного интенсивного метода – заучивание и отработка клише – должно развертываться в собственном опыте чтения и общения с носителями. Здесь мы подбираемся к еще одной проблеме: большинство китайских студентов общаются только друг с другом. Отчуждение от русского социума начинается еще в общежитии – китайцы живут на отдельном этаже.
«Я считаю, что это неправильно, – заявляет композитор, руководитель Научно-творческого центра по изучению российско-китайских музыкальных связей РАМ имени Гнесиных Цзо Чжэнь-Гуань. – Они должны жить с русскими, они должны искать встречи с русскими, должны смотреть русские передачи. Китайцы такой народ: куда бы ни приехали, всегда собираются в свою кучку. Зачем знать язык, если везде есть свои? Так легче, так проще».
Формула проста: хочешь окончить вуз – держись своих, хочешь научиться – осваивай язык.
Китайское музыкальное образование строилось по образцу советского, но на сегодняшний день есть существенные отличия. В Китае не найти привычных нам музыкальных училищ, ДМШ и ДШИ – только школы-десятилетки при музыкальных вузах.
Те, кто нацелен на карьеру профессионального музыканта, пробиваются в лучшие школы на бесплатное обучение, открывая себе дорогу в лучшие консерватории Китая. Те, кому места не хватило, занимаются в частных школах или берут индивидуальные уроки. Базы в виде систематического образования в таких случаях ждать не приходится.
На сольфеджио и гармонии выясняется, что основные сложности – это нотная запись и непонимание феномена лада и тональности. Даже пианисты могут прийти на урок и писать диктант цифрами: в пределах октавы ноты пронумерованы от одного до семи, всегда начиная от до. Переучившись на европейскую систему нотации, студенты сталкиваются с новыми трудностями:
«Когда начинается тема “Родство тональностей”, выясняется большая проблема, – рассказывает преподаватель кафедры теории музыки Алексей Власов. – Оказывается, тональности взаимосвязаны между собой! Фактически на одну из самых простых тем (“Тональности первой степени родства”), которую можно изучить за один урок, с китайскими студентами приходится тратить по три-четыре занятия».
Нельзя сказать, что ситуация катастрофична: остальные темы усваиваются на порядок проще. На практике хорошо работают схемы, графики, математические формулы – так что слуховой анализ, анализ формы и полифония даются в какой-то степени легче. Встречаются студенты, прошедшие десятилетки, есть и те, кто знаком с «бригадным» учебником. Но их знания нужно уметь обнаружить.
Орзу Нуруллоева, композитор, аспирантка, преподающая китайцам сольфеджио и теорию музыки, заявляет: «У нас принято предвзято относится к китайцам: будто они умеют только быстро играть. Но это неправда. Это мы задаем неправильные вопросы, основываясь на русском мышлении и системе образования. Студент, возможно, и знает ответ, но не понимает, о чем идет речь, даже хорошо зная язык».
Что же специальность? Увы, тут тоже немало проблем. Частное образование в Китае практикует «спортивный» подход. В погоне за победами на конкурсах и заучиванием внушительных программ, как отмечает, например, преподаватель кафедры специального фортепиано Ольга Данилова, они готовятся больше технически, в плане беглости: «А вот с мастерством владения звуком и пониманием, что музыка – это речь, – с этим ситуация хуже».
«У них заложен ошибочный эталон звучания – “ты должен петь громко”. На то, чтобы объяснить студенту, что это нехорошо, уходит колоссальное количество времени. Иной раз, когда руки опускаются, мы говорим спеть свою, народную песню. И вдруг открывается душа, передаются все эмоции, появляется прекрасная фраза. Голос приобретает какое-то иное, манкое звучание», – объясняет доцент кафедры сольного пения №1 Мария Яненко.
Тем не менее почти все преподаватели среди общего слабого уровня выделяют очень талантливых учеников. А большинство тех, кто вынужден догонять, делает это методично и скрупулезно. Скрипач Хао Кай, ученик заслуженного артиста РФ Алексея Кошванца, делится своим опытом:
«Мне не хватало многих базовых знаний, поэтому я продвигался очень тяжело. Пришлось заниматься в коридорах Академии с раннего утра до позднего вечера, и вскоре я уже знал каждый уголок. Большое счастье, что все это видел мой педагог: он дал мне шанс и помог, хотя на тот момент я очень плохо знал русский язык. А мой концертмейстер Юлия Ковалева самоотверженно брала на себя мою наивность и неуклюжесть, без их самоотдачи я бы не продвинулся».
Что скрыто в умах и сердцах студентов из Китая? К чему они стремятся, как проявляют себя в качестве музыкантов?
Большинство преподавателей отмечают глубокое уважение и преданность китайцев по отношению к своему учителю. Пунктуальность, исполнительность и полное доверие наставнику, откровенно говоря, обезоруживающий бонус. Но чтобы занятия музыкой не превращались в сухое следование инструкциям, приходится искать свой подход:
«В нашей вузовской системе принято развивать индивидуальность, – подтверждает Орзу Нуруллоева. – А китайцам действительно проще, если давать жесткие установки: просьбы разнообразить игру могут просто не понять. Момент перехода от диктатуры к более свободному режиму нужно делать постепенно».
Если путь к личности студента найден, дело быстро идет на лад. Дирижер Оперного театра-студии имени Ю.А.Сперанского Федор Сухарников вспоминает опыт постановки «китайского» «Евгения Онегина»: «С ними даже режиссуры не нужно – все идет само. Я сказал: “Представьте, что история происходит в вашем XIX веке”. Они засмеялись. Онегин стал немного угловатым, смешно отчитывал Татьяну, она смешно на него обижалась – получилась смесь с пекинской оперой, только масок не хватало».
Доцент кафедры теории музыки Ангелина Алпатова рассказывает о своих уроках с китайцами: «Мою группу магистров интересует все: жизнь композитора, его интересные находки, открытия. Они приводят аналогии с китайским искусством, наукой, шахматами, спортом – мы формируем широкий и глубокий культурный контекст. Тогда до многих положений музыкальной теории они доходят сами. Бывает, что им интересны русские обычаи, праздники, религиозные обряды и философия. А одна студентка как-то спросила меня: “Как это – верить в бога?”».
Постепенно студенты начинают раскрываться и на факультете современной музыкальной индустрии. «Часто китайцы выбирают менеджмент как вторую специальность, – подмечает заведующая кафедрой менеджмента музыкального искусства Дарья Родионова. – Это их национальная черта: они любят соревноваться. Сами с собой, друг с другом на конкурсах. Им интересно взять самое сложное, чтобы потом все было легко. Так что учеба здесь – это еще одно усложнение программы».
Большинство китайцев на вопрос, кем они хотят стать после учебы, отвечают: «Педагогом». Причин тому глобально две: общий престиж профессии и трезвая оценка собственных сил на фоне огромной конкуренции. Однако важно понимать, что преподавать выпускники Гнесинки поедут к себе домой.
Декан оркестрового факультета Ольга Ваганова констатирует: «Практически все выпускники из Китая уезжают к себе на родину. Могу сказать, что за последние годы Академия выпустила такое количество саксофонистов и флейтистов из Китая, что у себя дома они не могут найти работу по полученной специальности. Переизбыток кадров».
Арфист Лю Пуханьшэн отмечает: «Классическая музыка в Китае очень быстро развивается, и, конечно, появляется более интенсивная конкуренция. Я чувствую беспокойство по этому поводу. И не уверен, что, только работая в оркестре, можно получить идеальную заработную плату. Лучше в то же время играть сольные концерты, также преподавать, и так далее».
«Я живу в Москве уже четыре года, и мне здесь очень нравится, – признается пианистка Ван Янь. – У меня есть друзья в России, мне приятно общаться с русскими студентами. Но после того, как я закончу учебу в июне этого года, сначала вернусь в Китай. Что касается того, вернусь ли я в Москву в будущем, оставлю этот вопрос на потом».
«После окончания учебы я должен вернуться в Китай, чтобы работать в сфере музыки, и я буду скучать по всему, что было в Москве и Гнесинке! По запаху снега и льда, тающего ранней весной, по качанию берез летом, когда я катался на самокате. Осенняя прогулка в парке, теплые воспоминания об учебе в двадцать девятом классе во время зимней метели. Они давно стали частью моей жизни», – заключает Хао Кай.
Итак, китайцы выпускаются из Гнесинского Дома и уезжают обратно в Китай. Кто-то продолжает строить музыкальную карьеру и поддерживает связь с учителями. Кто-то пропадает с радаров, увозя из России только заветную корочку диплома. А преподаватели продолжают учить все прибывающих студентов, из раза в раз сталкиваясь с одинаковыми проблемами. Что можно сделать здесь и сейчас, чтобы облегчить процесс? Очевидно, назрела потребность в новых методических пособиях. Нюансы китайского музыкального образования и менталитета нуждаются в дополнительном исследовании, а преподаватели должны быть в курсе, к чему им стоит подготовиться. Многие сходятся во мнении о необходимости вступительных испытаний по теории музыки. Как минимум можно будет сразу распределить поступивших по группам в соответствии с уровнем подготовки – так преподавателям не придется тратить время на выяснение положения дел, и качество обучения может значительно повыситься.
Для полноценного успеха нынешней методики обучения китайцев русскому языку стоит активнее вовлекать их в русское сообщество. Но отдельным вопросом остаются общегуманитарные предметы. Согласно методике лекции по той же истории и философии должны готовиться совместно со специалистом, чтобы была возможность адаптировать материал. Вряд ли это легко реализуемо. Но раз динамика последних лет показывает, что привычный подход к обучению уже не так эффективен, не пора ли задуматься о новых методах?
Курсы китайского языка для преподавателей и студентов тоже могли бы быть очень полезны. Учителя могли бы увереннее чувствовать себя на занятиях, студенты – больше общаться с китайцами, делая их частью жизни всей Академии. Во многих вопросах большим подспорьем может оказаться недавно открывшийся в РАМ имени Гнесиных Научно-творческий центр по изучению российско-китайских музыкальных связей под руководством Цзо Чжэнь-Гуаня. «Перед центром поставлен ряд задач, – говорит Александр Рыжинский. – Среди них эксклюзивная цель – совместная издательская программа с переводами ключевых монографий и учебников на язык друг друга. И, конечно, корреспондирование с нашими выпускниками для того, чтобы это входило в портфолио нашего вуза».
