Персона
АН Юрий Сергеевич, раз в несколько месяцев у вас проходят премьеры в разных странах. Как вам удается находить вдохновение и столько работать?
ЮК Вдохновение здесь вообще ни при чем, просто мне делают заказы. Есть композиторы, которые пишут музыку раз в несколько лет. Один мой друг, талантливый композитор и органист, писал музыку раз в год или два, когда ему делали заказ. Говорил: «Зачем писать бесплатно?» А есть композиторы, которые пишут безостановочно, они не могут не писать. Я из таких. Даже если нет заказа, я все равно экспериментирую, нахожу новые элементы музыкального языка.
АН Над чем вы сейчас работаете?
ЮК Я собираюсь написать оркестровую пьесу для Новосибирского академического симфонического оркестра, которая называется «Гимн водопадам и облакам». Потом хочу написать фортепианную пьесу, которая «не заказ».
Недавно я завершил струнный квартет, который называется «Пурпурные облака». Названия нужны в данном случае, потому что струнных квартетов много, а пурпурных облаков мало. Если человек услышал сочинение на концерте и ему понравилось, он может запомнить название и потом найти в интернете запись. Это заказ струнного квартета OpensoundOrchestra и Стаса Малышева.
Другую пьесу мне заказал бразильский клавесинист Марио Трилья. Это мой первый опыт сочинения музыки для клавесина. Я написал пьесу для трехоктавного клавесина, которую назвал «Нить времени». Премьера состоится в следующем году.
Третья пьеса – своего рода эксперимент. В Италии 30 мая прошел концерт российских и итальянских композиторов, выступал импровизационный коллектив. Нужно было написать пьесу, в которой импровизационного было бы больше, чем фиксированного. Самая лучшая идея – даешь тему, и все. Но написать тему – это неинтересно. Я написал довольно сложную композицию с участием певицы и указал там большие области для импровизации.
АН Вы были единственным официальным учеником Эдисона Денисова. Вы когда-нибудь расходились во мнениях?
ЮК Однажды я в каком-то интервью сказал, что ни Денисов, ни Шнитке, ни Губайдулина не являются авангардистами. Мы должны точно понимать, что такое авангард. У нас все сваливают в одну кучу. Если человек делает что-то новое, то он обязательно авангардист. Новаторов, реформаторов нет – все авангардисты. Это неправильно. Авангард – это изобретение и декларация приема, больше ничего. Авангард возникает тогда, когда появились новые мысли, а старые средства им не соответствуют. Раньше, когда нужно было вырыть яму глубиной пятьдесят метров, копали лопатами. А потом дали экскаватор: раз-два, и все готово. Так и в музыке. Шнитке, Денисов, Губайдулина, Тертерян – это новаторы. Но не авангардисты. После этого случая я где-то встретил Денисова. Он не возмущался, только покачал головой: «Да, не знал, Юра, что вы так плохо относитесь к авангарду».
Шнитке просто кипел: «Да как же так? Почему я не вхожу в “хренниковскую семерку”? Что про меня люди подумают?!»
АН Как вы познакомились с Альфредом Шнитке?
ЮК Уже не помню. Наверное, Денисов и познакомил или, может быть, Дима Смирнов. Он старался всех талантливых и прогрессивно мыслящих молодых композиторов ввести в наш круг.
Шнитке был мягким, интеллигентным человеком. Денисов тоже был интеллигентным человеком, но характеры у них были разные. Когда молодые композиторы показывали свои партитуры, Денисов честно говорил, что хорошо, а что плохо, ругал, объяснял свою точку зрения, и его все ненавидели. Шнитке был умнейшим человеком, прекрасным музыкантом, но никогда никому не мог сказать: знаете, голубчик, у вас здесь плохо, а это вообще плагиат, а это бесформенно. Он всем говорил: «Это очень интересно, это очень хорошо». И Шнитке все обожали.
Я даже не помню, чтобы он когда-нибудь открыто возмущался, за исключением одного случая. Дима Смирнов описывал мне реакцию Шнитке, когда его не включили в «хренниковскую семерку». Его не было в Москве, и он узнал эту новость от Димы Смирнова или кого-то еще. По словам Смирнова, Шнитке просто кипел: «Да как же так? Почему я не вхожу в “хренниковскую семерку”? Что про меня люди подумают?!»
Шнитке был добрым, удивительно милым человеком. Однажды, когда он уже уехал в Германию, мы встретились в Париже. Я помчался к нему в гостиницу пообщаться. Мы сидели в холле, и он все время говорил: «Юра, извините, можно я встану? Юра, извините, можно я сяду?»
АН Вы помните тот день, когда образовалась АСМ-2?
ЮК В январе 1990 года на собрании Московского Союза композиторов Денисова исключили из сопредседателей камерно-симфонической комиссии, а Корндорфа, Смирнова и других вывели из правления. Нас таким образом пытались выкинуть из жизни Союза композиторов, а это была исключительно важная организация: без разрешения союза вас не играли в филармонических и иных важных концертах, вашу музыку не закупали министерства культуры…
Уже через сутки в Московский союз стали звонить из Германии, Франции, Италии: что, мол, у вас там происходит?
Когда объявили перерыв, Дима Смирнов собрал нас всех и сказал: «Ребята, вы видите, что происходит. Поехали ко мне домой, будем думать, что делать». Мы забились в две машины: у меня были «жигули», а у Екимовского – «запорожец». Поехали к Диме и Лене Фирсовой домой, они жили в Строгино. Дима говорит: «Знаете, у меня давно была мысль возродить Ассоциацию современной музыки». Мы быстро написали устав и на следующий день разослали его по всем газетам. Многие газеты это напечатали, об этом узнали за рубежом, и уже через сутки в Московский союз стали звонить из Германии, Франции, Италии: что, мол, у вас там происходит? И наши функционеры перепугались: международная поддержка! Мы с Тарнопольским тогда только начинали, а Денисова, Губайдулину, Смирнова, Фирсову, Корндорфа знали все. Это были люди, которые представляли советскую музыку. Нас тут же перестали зажимать, от нас отстали, и это было спасением для нас.
АН На знаменитой фотографии тех времен вы стоите рядом с Булезом.
ЮК Это было в том же году, но позже. К нам приезжали Булез и Ensemble intercontemporain. Дима Смирнов пригласил Булеза к себе домой, мы задавали ему вопросы, часа три его «пытали». Денисов ему сообщил, что мы организовали свой ансамбль, такой же, как Intercontemporain (Московский ансамбль современной музыки. – АН). Булез сказал: «О, интересно, и какой же бюджет ансамбля»? Я ответил. Булез расхохотался и назвал феерическую сумму, которую Intercontemporain получает только от мэрии Парижа. Он сказал, что если мы хотим выйти на мировой уровень, то нужно гораздо более солидное финансирование. Хорошее финансирование мы, конечно, найти не могли, но никогда не бедствовали. Многие вещи нам давали бесплатно: репетиционные помещения, ударные инструменты, арфу…
А потом мы с Булезом фотографировались. Есть фотография, где нет Денисова, но есть Булез: это Денисов снимал. А есть наоборот: нет Булеза, но есть Денисов.
Через много лет, в начале 2000-х, я написал Булезу письмо. Я решил снова пригласить маэстро в Москву; я еще работал с ансамблем. Прошло две недели, и Булез мне ответил. Он обычно диктовал письма своему секретарю Астрид Ширмер (у него было два секретаря, но письма он диктовал исключительно Астрид). Он писал: «Я не приеду, и вот почему. Знаете, я болен, и хотя я продолжаю дирижировать, я боюсь работать с незнакомыми коллективами. У меня есть коллективы, с которыми я работаю всю жизнь. Они все простят. Я уже многое забываю. Я могу неожиданно, глядя в партитуру, что-то не увидеть, обмахнуться. И не дирижировать я не могу, но работаю только с близкими коллективами». Это следствие болезни, но тут ничего не поделаешь. Ему хотелось продолжать делать многое, но физические кондиции ему этого делать не давали.
АН С кем из художников вы общались?
ЮК С Элием Белютиным – незаурядным художником-шестидесятником, учеником Лентулова, участником скандальных выставок. Он происходил из старинного знатного итальянского рода. Человеком он был очень обеспеченным. Я много раз бывал у него дома, они с супругой Ниной Михайловной Молевой жили на Никитском бульваре, дом № 8. В доме не было ни одной нормальной вещи, только антиквариат. Заходишь и в первую очередь видишь огромное полотно Рубенса. На стене висели эскизы Леонардо и других мастеров Ренессанса. Все стены были увешаны картинами великих. Мебель антикварная, XVII–XVIII век, ни одного нормального стула или стола. Входишь в дом и проваливаешься в глубокое прошлое, в Ренессанс или Средневековье.
В Министерстве культуры считали, что это все подделки. Пара настаивала на том, что это оригиналы. Был здравый аргумент: а почему их до сих пор не обворовали? Дома даже не было сигнализации. В 1990-е годы к ним неожиданно полезли сверху (они жили на предпоследнем этаже). Нина Михайловна как раз уходила из дома, потом что-то вспомнила и вернулась, увидела воров, вызвала милицию. Это был единственный случай, когда их пытались ограбить.
На каком-то концерте они услышали мои «Дьявольские трели», написанные в технике сонористики. Я тогда почувствовал, что это то, что сейчас будет очень интересно людям, это перспективная область, которую нужно развивать. Когда они услышали это сочинение, они чуть с ума не сошли, так им понравилось. В начале 1990-х «Дьявольские трели» исполнялись в Манеже на огромной выставке Белютина и его учеников. А когда российское телевидение захотело сделать фильм о Белютине, они решили пригласить меня в качестве композитора. Фильм назывался «Контакт», и я написал музыку по картинам Элия Михайловича.
Однажды Белютин подарил мне одну из своих картин, но я ее так и не забрал, потому что она была огромная. Даже если ее свернуть в рулон и поместить на крышу «жигулей», она протянулась бы на несколько метров. И как бы я ее повез? Меня же первый милиционер остановит. Если я буду разворачиваться, то кого-то этой картиной собью. И потом, куда я ее дену дома? Так она у него и осталась.
АН Вы ведь общались с Анри Дютийё?
ЮК Да, и очень много. Я единственный за всю историю конкурса Анри Дютийё получил Гран-при. Моя пьеса Effet de Nuit произвела на него сильное впечатление. В Дютийё меня поражали яркие голубые глаза и очень глубокий взгляд. Ему тогда было восемьдесят лет, у него были проблемы со спиной, он ходил согнувшись и очень медленно, но было видно, что это человек сильный и в высшей степени незаурядный.
Он не был таким открытым и эмоциональным, как Ксенакис, говорил мало, но всегда очень интересные вещи. Работоспособность у него была колоссальная. Спустя годы мы с ним были в жюри конкурса его имени, сидели в Парижской консерватории и смотрели партитуры. Дютийё всегда точно угадывал и аргументировал свою точку зрения, почему эта партитура лучше той, и не было случая, чтобы он кого-то не убедил.
АН А правда, что вы возили на машине Яниса Ксенакиса?
ЮК Денисов пригласил Ксенакиса в Москву, но накануне попал в страшную аварию. Его на военно-транспортном самолете увезли в госпиталь «Бежан» во Францию. Поэтому когда Ксенакис прилетел в Москву, Денисова не было. Встречали его представители Французского культурного центра, директор центра Клод Круай, кто-то из консерватории и я – целая делегация. Ксенакис приехал со своей супругой Франсуазой. Денисов дал им ключи от своей квартиры, чтобы они не жили в отеле. Неожиданно обнаружилось, что ключей нет. Ксенакис забыл их дома. Ксенакис вообще постоянно все забывал и путал, поэтому мы с ним всюду опаздывали. Я за ним заезжал и возил его на репетиции. А в 1990-е годы уже начались пробки в Москве. Мы ехали по Большой Никитской, тогда улице Герцена, и попали в огромную пробку. Я заезжаю на тротуар и еду по тротуару. Ксенакис говорит: «Браво́! Браво́!» Я сворачивал, ездил под кирпичи, две осевые пересекал, еще и по встречной полосе поехал. Ему это безумно понравилось. Человеком он был удивительно добрым, с прекрасным чувством юмора. Доброжелательность у него была эталонная.
***
АН Чем в вашей жизни вы больше всего гордитесь?
ЮК Тем, что я много написал.
АН Есть что-нибудь, о чем вы сожалеете?
ЮК Нет.
