Конкурс Рахманинова 2025
В Концертном зале имени Чайковского продолжают состязаться участники дирижерской номинации Международного конкурса имени Рахманинова. Легко ли судить коллег и в чем суть дирижерской профессии, Евгении Кривицкой (ЕК) рассказал член жюри, музыкальный руководитель Красноярского театра оперы и балета Дмитрий Юровский (ДЮ).
ЕК Пока идет конкурс, мы не обсуждаем персоналии, но можем поговорить о судейской кухне. Ваши первые впечатления?
ДЮ С одной стороны, должен сказать, что меня очень многое радует, – интересно и полезно смотреть на коллег, когда они не просто выступают на концерте, но репетируют с оркестром, выстраивают коммуникацию с музыкантами. С другой стороны, задача у жюри непростая, ведь у каждого из нас есть свое восприятие интерпретации. И тут очень важно отстраниться от своих представлений и не испытывать внутреннего дискомфорта, если что-то ведется совершенно по-другому, – просто принять, что есть такая интерпретация, и оценить, насколько она убедительна. Хорошо, если у всех членов жюри похожее мнение, но чаще так не получается – у каждого свои представления, свои приоритеты, на что обращать внимание. Поэтому тут важно просто не вступать в сделку со своей совестью.
Я впервые принимаю участие в работе этого конкурса и рад увидеть разные поколения дирижеров: самому младшему 22 года, а самому старшему – 42. Это совершенно разные планеты, ведь разрыв в 15-20 лет означает, что у конкурсантов разный практический опыт. Но когда они выходят к оркестру, это может не играть никакой роли. Важно, как дирижер умеет мгновенно перестроиться, переходя от Бетховена к Рахманинову, в каждом туре – новый оркестр, с которым нужно быстро найти общий язык.
ЕК Вы бы сами смогли так?
ДЮ У меня немного двойственное отношение, так как сам я как дирижер никогда в конкурсах не участвовал. Так сложилась карьера. Напомню, что конкурс – это особенный вид спорта. Сидя в жюри инструментальных или вокальных состязаний, я неоднократно наблюдал, что совершенно не обязательно тот, кто становится первым в трех премиях, потом добивается головокружительных успехов.
ЕК По результатам второго тура видно, что все-таки российская школа лидирует в этом состязании. В чем иностранные участники уступали нашим?
ДЮ Вопрос о наличии школы изначально дискуссионный. Все конкурсанты очень разные, каждый немножко сам по себе. Зарубежные дирижеры в достаточной степени представлены во втором туре. А что не хватило тем, кто не прошел? Может быть, где-то играет роль языковой барьер, потому что все-таки это не то, как в других специальностях, – вышел и сыграл на своем инструменте или спел. Тут важна коммуникация, которая через переводчика всегда сложная. Поэтому у иностранцев, владеющих русским языком, сразу появляется преимущество. Тут никуда не деться.
ЕК В этой номинации конкурс не только дирижеров, но и оркестров. Как проявили себя наши ведущие столичные коллективы?
ДЮ С оркестром Госкапеллы я никогда не работал. Но считаю, что коллектив себя удивительно проявил. Музыкантом пришлось труднее всего – они сыграли 25 раз «Утес» Рахманинова, причем это были 25 разных «Утесов». Они очень здорово подстраивались под дирижеров, хотя понятно, что все это нелегко. Их мобильность и профессионализм выше всяких похвал. Ну а РНО – вообще один из лучших коллективов страны, который сейчас в очередной раз это доказал. Иногда ты начинаешь понимать, глядя со стороны, что оркестру такого уровня не нужно много говорить. Они тебя прекрасно понимают – надо просто все показать, а иногда достаточно внутри себя понимать, что тебе нужно, и оркестр такого уровня все считает и сыграет.
ЕК Как вы, в принципе, подходите к оценке участников? Вот сейчас был дирижер, который практически полностью проигрывал сочинение, только один раз остановив для небольшого замечания. С точки зрения жюри это показательно или все-таки он должен был именно работать, подробно отрабатывать по фрагментам?
ДЮ Все индивидуально. Мы же прекрасно понимаем, что у конкурсанта в среднем по 20 минут на произведение, которое длится от 10 до 15 минут. Что можно успеть за это время? Дать какие-то небольшие замечания. Никто не заставляет, естественно, играть все целиком. Также принимаем, если кто-то просто решит покопаться в каких-то 10-20 тактах, но тут желательно, чтобы сложилось какое-то ощущение целостности. Для меня лично, например, важнее, что дирижер умеет показать руками, чем то, что он может сказать.
Насчет тяги к поэтическим сравнениям – я не говорю, что это оркестру не нужно совсем, тут каждый пусть для себя сам решает. Но разговоров может быть очень много, а если человек свои идеи, например, просто мануально покажет и оркестр это сыграет, вот для меня лично это более показательно.
Иногда бывает так, что человек очень здорово репетирует, а потом ты видишь, что общей линии нет. И самое главное, чтобы дирижер ощущал себя естественно. Если ему свойственно быть невероятно энергичным и активно словесно общаться с оркестром, то не стоит ломать себя. Если присуща более сдержанная манера, если дирижер держит процесс под контролем, то и такой стиль может быть эффективен. Но вопрос именно в том, насколько потом убедителен итоговый результат, который слышим на концерте.
Конкурсантам невероятно повезло, что у них такие оркестры. Потому что иногда ясно, что оркестр многое исправляет, – например, недостатки в дирижерской технике. Если бы музыканты автоматически следовали за тем, что предлагает дирижер, возможно, они бы «развалились». Но это слишком высокого уровня оркестры, которые помогают конкурсантам.
