Конкурс Рахманинова 2025
Заголовок для статьи подслушан в зале. Это Филиппо Десси так настраивал оркестр на желанный результат. Только в конце звучала утвердительная интонация, а вопросительный знак – от меня. Ведь во втором туре снова и, может быть, еще острее выдвинулась проблема взаимоотношений дирижеров с темпами. В этот раз обязательно исполнялась часть из «Симфонических танцев» Рахманинова. Но танец – это пластика, а не скорость. Однако название сюиты увлекло конкурсантов в сторону «высоких скоростей». Хорошо известна запись, где Сергей Васильевич сам проигрывает на рояле эпизоды для первого исполнителя произведения Юджина Орманди. Темп первой части соответствует Allegro, но в нем – общая сосредоточенность, которая не позволяет музыке стихийно растерять свою величавую элегантность. Не говоря уж о разнице фортепианной и симфонической фактуры: регистрам, тембрам, голосам и подголоскам, замечательным контрапунктам необходимо время, чтобы прозвучать и объединиться в сознании слушателей. Конечно, темп – понятие относительное, все зависит от того, как определит его дирижер. Главным же критерием является интуиция и чувство меры. Участники второго тура обнаружили их по-разному.
Если отношения Кристофера Мина Диаса в первом туре с «Утесом» подсказывали, что музыка Рахманинова пока ему не до конца открылась, то теперь возникло предположение, что первую часть «Танцев» дирижер знает не очень твердо. В пользу этого говорил и постоянный контакт с партитурой, и не вполне логичные смены темпов, и несколько пропущенных вступлений, которые привели к локальным происшествиям в ансамбле. Да и после сквозного проигрывания части пожелания конкурсанта по адресу отдельных групп и солистов были скорее надуманными, чем необходимыми. Для коллектива уровня РНО (именно он героически принял на себя удар второго тура) такого рода вещи можно показать в процессе исполнения, а не прогонять часть, чтобы сперва познакомиться со звучанием. К сожалению, никаких пантеистических откровений в скрябинской «Божественной поэме» тоже не произошло.
Гораздо большего сожаления заслуживает неудача Антона Торбеева. Он подошел к оркестру с готовым исполнительским планом и на отдельных фрагментах второй сюиты «Дафнис и Хлоя» Равеля постарался выстроить желанное для себя звуковое выражение прообразов литературной программы. Привлекательно в дирижере, как он вслушивается в музыку и предлагает делать это оркестру. Поэтому хорошо прозвучали возвышения и спуски, составляющие динамический рельеф «Рассвета», первой части сюиты. А вакханилия всегда эффектна сама по себе. Третья часть «Симфонических танцев» могла быть сыграна не только с общим наступательным напором, но и гораздо разнообразнее по смене темпов (например, сыграть посдержаннее хоральные эпизоды у струнных перед финалом). И нельзя здесь умолчать о том, что такой разумный, умеющий повести за собой музыку и оркестр дирижер крадет у самого себя: высоко поднятые и выставленные вперед руки лишают его свободы и амплитуды развития жеста. Приходится включать корпус, спину, наклоняться, преувеличивать. Потому, думается, не хватает средств, чтобы руководить градациями динамики и темпа.
Иван Худяков-Веденяпин умеет более рачительно распределять жест. Но молодой темперамент все время толкает его к форсированию опорных звуков и сильных долей, к ударности – там, где только возможно. Вот и маршевый эпизод первой части «Танцев» как будто создан для того, чтобы привести к главным акцентам: и уж тут размахнуться, уж тут забить.
Видно, что музыка Рахманинова глубоко отзывается в дирижере, но только с опытом придет сдержанность и простота, которая особенно необходима в медленном пасторальном разделе. Это, конечно, самое трудное – не предлагать слишком пестрых перемен громкости и структуры фраз (настойчиво не замедлять окончаний). Очень точно и наглядно сравнил Иван сольные переклички в первой части Первой симфонии Шостаковича с театральными репликами и диалогами, с гротеском мейерхольдовских постановок (задачи биомеханики, между прочим, дирижированию не чужды). Юношеским задором симфония отчасти скрыла темпераментные излишества дирижера, но без них заискрилась бы колкими озорными деталями.
Несмотря на видимые отличия, очень похоже подошел к интерпретации первой части «Танцев» Бобуржон Курбоналиев. Прозвучала она с еще большим перевозбуждением, дергано, нервно – изменился характер музыки. К сожалению, от Allegretto из Пятой симфонии Шостаковича осталось то же воспоминание – игры «на взводе», которая поглотила добрые намерения дирижера.
Ху Сяобо, безусловно, знает, чего хочет. Но, может быть, придуманная им заранее интерпретация тяготела над реальным звучанием, более объемным и красочным, которое мог предложить оркестр. Удивительно, но дирижер стремился к чувственности, а на деле его просьбы сыграть сухо, сделали музыку более формальной и механической. По этой же причине первому эскизу из трех, составляющих «Море» Дебюсси, не хватило звукового простора. Неучастие в третьем туре Тилена Дракслера обидно и объяснимо. К оркестру вышел живой и открытый человек. Музыкант, который умеет честно работать. Однако Рахманинов прозвучал у него слишком лапидарно и получился не танцующим, а слегка припрыгивающим. И особенно жаль, что дирижер тем, что загнал первую часть Пятой симфонии Шостаковича, разрушил совместность в игре оркестра.
Так выступили шесть участников, которых на конкурсе мы больше не увидим. Богатый материал для разговора о восьми финалистах подарит программа третьего тура. А пока суммируем общие впечатления и, отталкиваясь от них, составим прогноз выступлений в последовательности, какую определил жребий.
В первый день выступят Сунь Исин, Олег Худяков и Филиппо Десси, которому будет непросто после «тяжелой артиллерии» первых двух участников. Нельзя сказать, что Десси эмоционально неярок, но в чем-то более человечен, сдержан, естественен. Во втором туре это больше показал даже не Рахманинов, а первая часть Первой симфонии Шостаковича. Дирижер нашел характеры через темпы и сделал это легко, ясно, временами – элегантно. Сунь Исин во втором туре закрепил за собой образ «оркестрового вождя», выдержанного и способного передать, хотя и в специфической манере, достаточно различимые мануальные сигналы. Он умеет требовательно организовать целое, продвигаясь от старта к финишу и заполняя путь разнообразными событиями. Правда, от русского духа в третьей части «Танцев» не осталось и следа.
Олег Худяков превратил отведенные минуты в выступление победителя. Хотел – и добился яркого эффекта и аплодисментов нескольких членов жюри. Поэтому при таком соединении энергии, императивного мышления, осознанности в жесте куда выше ответственность за чрезмерные внешние проявления темперамента, которые тяготеют над музыкой, и за слой «сусального золота», покрывшего простую прелесть рахманиновской лирики. Но остережемся выводов до финала.
Его второй день приведет к творческой дуэли двух совершенно разноплановых участников. Ляо Брайн запомнится не только своим сверхэмоциональным выступлением в первой части «Танцев» и Пятой симфонии Шостаковича, но и нарушением дирижерского дресс-кода. Как игроки в пин-понг не могут надевать белой формы, чтобы мячик не терялся, так и белая дирижерская палочка должна быть видна на фоне черного костюма. Вспомним еще одного нарушителя этого правила – Леонарда Бернстайна. Не исключено, что Ляо Брайн, взлетая над пультом в крайней степени исполнительского ажиотажа, берет в пример прославленного маэстро.
От Николая Цинмана стоит ожидать более рационального использования чисто мануальных средств. Во втором туре он сумел сблизить третью часть сюиты Рахманинова (и подчас вспоминался замысел автора назвать ее «Фантастическими танцами») с «Дафнисом» по атмосфере и колориту. Во многом получилось плавно связать элементы формы.
Наконец, в решающий последний день снова встретятся три конкурсанта. Во втором туре Юрий Демидович внес разнообразие номерами из «Жар-Птицы» Стравинского. Общее впечатление от его работы – уверенность в своих намерениях, талант их словесно формулировать, горячая, но иногда почти обжигающая увлеченность. Алексей Асланов умеет держать музыку и себя в руках. Это подтвердил деловой репетиционный подход и стабильность на двух турах. Для второго, между прочим, он выбрал не самую эффектную часть «Симфонических танцев» – среднюю, и в «Дафнисе» не спекулировал внешними эффектами. Это вызывает уважение. Так же – Сан Ким. Ради его смелости не просто сыграть Бартока, но и решиться на медитативные темпы в первой части Концерта для оркестра, ради той убедительности, с какой он попал в темп первой части «Симфонических танцев», а центральный эпизод сыграл по-настоящему медленно (и сумел его наполнить!), – ради этого дирижер достоин потенциальной премии.
Полуфинал, вероятно, самый важный тур. Его лицо было бы иным без Российского национального оркестра. Этот коллектив исполнил все пожелания конкурсантов с профессиональной невозмутимостью автомобиля класса люкс – реагировал на все переключения передач, сколько бы те, кому повезло сесть на водительское место, ни выжимали педаль и ни разгоняли стрелку спидометра.
