Конкурс Рахманинова 2025
Как обычно, об итогах поспорят. Победителей не судят, но обсуждают, и это понятно. Конкурсы – всегда политика, большая игра на больших сценах. Условиями для нее могут стать художественные убеждения, а целью – победа эстетических взглядов. Но чаще всего смешиваются многие факторы в реальной дипломатической обстановке. И конкурс, значения Рахманиновского, не может их не учитывать. Культурная дипломатия – мягкая сила, но порой весьма и весьма действенная.
Все же существует предпосылка правильных решений, известная со времен Аристотеля. Рассуждая о совещательных речах в «Риторике», он подсказывал: для достижения пользы нужно договориться о благе. Проще говоря, участники совещания (например, члены жюри) должны с самого начала иметь общие представления о том, что для них хорошо, а что – плохо. Но в искусстве властвует множественность вкусов. Поэтому и критик, дерзающий давать оценки, должен прежде всего сказать о том, какие качества ему близки, а какие – нет. Тогда ясно, от чего он отталкивается, что принимает или не принимает в каждом из восьми лауреатов.
Автору уже не раз приходилось признаваться в нелюбви ко всему, что огрубляет вкус, – к чрезмерным темповым и динамическим контрастам, ко всякого рода преувеличениям. Конечно, современность диктует свои скорости и громко декларирует новые правила жизни. Но, как точно сформулировал один из умнейших представителей нашего цеха Йоахим Кайзер, «прекрасное не может быть сокращено». Неужели мы окончательно забыли о роскоши длящейся красоты? Судя по отзывам, не только дирижеры, но и пианисты на конкурсе зачастую отказывали себе в этом продленном наслаждении музыкой. Но в симфоническом оркестре поспешность куда опасней, поскольку обедняет фактуру, как бы сжимает вертикаль и не дает голосам, которые не ведут или не поддерживают мелодию, создать гармонический фон, обеспечить воздушное пространство и фундамент звучания.
Дмитрий Юровский: Самое главное, чтобы дирижер ощущал себя естественно
Дирижеры на конкурсе по-разному грешили экстремальными темпами и чаще всего играли очень быстро. Причина, по которой они склонны торопиться, ясна. Наполнить медленный темп и сделать его текучим, не переходя границ, когда музыка уже задыхается, – это показатель наивысшего мастерства при наличии по-настоящему виртуозной техники. К сожалению, ни один из молодых дирижеров в полной мере этим пока не владеет. Заметно пострадало от этого Larghetto из Первой симфонии Рахманинова. Сунь Исин, Ляо Брайн и Алексей Асланов, которым по жребию досталась именно Первая, столкнулись с самой трудной задачей. Великая симфония двадцатидвухлетнего гения избыточно полна идей и поисков выразительности, так что едва ли можно уложить все находки в стройную и лаконичную форму. Сунь Исин (вторая премия) попробовал прочитать ее в духе Малера, услышав здесь какой-то радикальный экспрессионизм. Общая собранность и цепкость победили, но исчезли многие живые интонации, вздохи, речитативы – «сердечные полутона» высказывания. Ляо Брайн (четвертая премия), искренний, эмоционально возбудимый участник, испытывает сложности с музыкальной и чисто дирижерской культурой. По этой причине он увлекся отдельными красотами, сладкими экспрессивными подъемами и не сумел объединить их: музыкальная ткань расползлась на лоскуты. Алексей Асланов (третья премия) был наиболее естественен, дал музыке развиваться самостоятельно (лучше всего это проявилось как раз в медленной части). Но почти нигде не стал вмешиваться – даже там, где это было необходимо, чем достиг относительного однообразия: симфония не раскрыла свой драматургический потенциал. Не убедили темповые сопоставления финала. Все мелкие длительности оказались скомканы, на бегу растеряли артикуляцию.
Эти проблемы подводят к нескольким компонентам дирижерского мастерства. Прежде всего, к энергии, лидерству. Можно уверенно повести, а можно с постоянным волевым усилием «подталкивать» оркестр вперед или – другая крайность – идти за музыкантами, подстраиваясь к ним. Ошибочно замыкаться на себе и своих эмоциях, что немедленно сказывается на управлении процессом (как если бы пилот в умилении от полета выпустил из рук штурвал). С этой позиции хорошо поддерживали контакт с оркестром Сунь Исин и Николай Цинман. Непререкаемую уверенность в себе и волю на протяжении всего конкурса демонстрировал Олег Худяков. Исполнение им в финале Второй симфонии произвело неоднозначное впечатление. Целое, безусловно, состоялось. Но в редких случаях дирижер давал музыке прозвучать просто и без напряжения. Чаще всего он был похож на крепкого первопроходца, который все время ощущает разное по интенсивности сопротивление материала и старается прорубить себе и другим дорогу (то голыми руками, то с помощью дирижерской палочки). Чем больше физических сил вложено, чем больше искр получается высечь – тем лучше. Но, поскольку Олег назван единственным обладателем первой премии и жюри дальновидно различило его реальные и потенциальные возможности, стоит надеяться, что опыт облагородит талант этого прирожденного предводителя оркестров.
Иначе подошел ко Второй симфонии Николай Цинман. Он деликатно раскрепостил рахманиновский мелос. Не торопился, помогал оркестру дышать и петь. Как скрипач почувствовал душу струнной группы, жестом обеспечил аккуратные смены широких смычков. При этом все кульминации прозвучали очень ярко. Случалось, дирижер увлекался. Но все же не переходил разумных пределов. Вторая премия совершенно заслуженна, соразмерна и своевременна его творческому росту. Три года назад, когда он остановился на пороге финала, призовое место могло вызвать сомнения. Но сейчас Николай показал себя очень перспективным продолжателем лучших традиций русского дирижерского искусства.
Самую индивидуальную интерпретацию Второй при, казалось бы, отсутствующем стремлении демонстрировать индивидуальность создал вместе с оркестром Сан Ким (к сожалению, у него только шестая премия). Получилось сдержанно, но не холодно. Adagio, красивейшее у Рахманинова, текло душевно и несентиментально. К этому участнику лучше всего подходит определение: «он любит музыку в себе, а не себя в музыке». Исполнитель обладает особенно органичным чувством темпа. Не задумываешься над тем, дирижирует он быстро или медленно. Это почти всегда убедительно в соотношениях и связях. Может быть, так сказывается творческая биография дирижера (он начинал как хормейстер и сейчас работает в оперной компании), но исполнению Второй симфонии он подарил непрерывный дыхательный пульс. Ему есть что сказать, но не хватает средств, как сказать. Если бы он обладал жестом более свободным и целенаправленным, то наверняка достиг бы большего.
Техническую оснащенность почему-то недооценивают, как будто дирижирование – целиком интуитивная профессия без намека на правила и закономерности. Из участников финала наиболее благополучны в мануальном плане Николай Цинман и Алексей Асланов (это особенно проявил аккомпанемент фортепианных концертов). Но в целом существует тенденция пренебрегать дирижерским мастерством. Из-за этого конкурсанты зачастую неловко владели звуком и провоцировали на неопрятную игру даже такой высококлассный и гибкий коллектив, как оркестр Мариинского театра.
Наконец, чисто внешние проявления дирижерского темперамента. Если они излишни и не соответствуют артистическим задачам, то будто навязывают себя и перетягивают внимание слушателей. В самоупоении легко забыть о деталях и показывать самые очевидные и эффектные вступления меди, ударных… Это «наряжает» музыку, она становится внешне блестящей, но поверхностной. Вспомним народную мудрость: «Не все то золото, что блестит».
Если в Первой и Второй симфониях «лобовые атаки» еще могут пройти, то в Третьей, которая досталась Филиппо Десси и Юрию Демидовичу, такими средствами к цели не приблизиться. Эта симфония может засверкать только при искусном владении полутонами, агогикой, балансом, штрихом. Понятно, что ближе к полуночи, когда вышел Филиппо, оркестр, публика (которой уже не было), члены жюри – все утомились. Но тут-то и нужно было захватить инициативу и представить свой достаточный, но не избыточный артистизм. Увы, мы увидели интеллигентную «раздачу» вступлений. Почему-то уже первая часть зазвучала в стиле голливудских фильмов. Рахманинов в ту пору жил в Америке, но музыка повествует о другом… Юрий Демидович всем своим видом выражал: как же здорово быть дирижером, как хорошо выходить на сцену! Такая непосредственность способна завоевать симпатии. Но она еще вся – на поверхности, не заплывает на глубину. Поэтому симфония предстала в виде последовательности моторных реакций, крупных ускорений и замедлений, на неослабевающем подъеме и в постоянном исполнительском тонусе.
Лучшие силы подарили дирижерам пианисты, солировавшие в концертах. Здесь фортуна распорядилась по-своему. Как определить, больше ли повезло тем, кому выпало исполнять знакомые широкой публике и любимые концерты – Второй (дирижировали Сунь Исин и Алексей Асланов, солировал Арсений Тарасевич-Николаев) и Третий (дирижировали Сан Ким и Олег Худяков, солировал Алексей Мельников), а также «Рапсодию на тему Паганини» (дирижировали Ляо Брайн и Юрий Демидович, солировал Станислав Корчагин)? Или отличиться лучше в трактовке менее популярных концертов, Первого (Филлипо Десси и Константин Хачикян) и Четвертого (Николай Цинман и Алексей Мельников). В каждом свои радости и трудности. Во всех случаях солисты были расположены к сотрудничеству, иногда напрямую обращались к оркестру, помогали дирижерам, прислушивались к ним.
Прислушиваться должен и критик, чтобы высказать злободневное суждение, в которое верит, исходя из своих знаний и упущений, достоинств и слабостей. Критик спешит за письменный стол, едва участники сойдут с дирижерского возвышения. Но хорошо понимает, где кончаются его полномочия. Только время расставит все по местам. Будем ждать…
