Неравнодушное созерцание вечности

Благодаря партитурам Алексея Ретинского, Максима Шалыгина, Максима Коломийца и Святослава Лунёва антология музыкальных образов Девы Марии, рождающихся под пение, звуки гонгов, тибетских чаш, арфы и большого барабана, сильно вышла за границы представлений о литургической традиции в область трансцендентных переживаний и здоровой человеческой эмпатии.

«Мариология» рождалась почти год в четырех разных странах: Шалыгин писал ее в Голландии, Ретинский – в Австрии, Коломиец – в Германии и Лунёв – в Украине. Соответственно каждая из стран так или иначе повлияла на композиторское мышление (если не на уровне ландшафта и архитектурного ритма, то уж точно – на уровне школы, ведь первые три автора уехали в эти страны учиться). Вербальной основой для каждого из композиторов стали четыре канонических гимна: Alma Redemptoris Mater (Матерь-Кормилица Искупителя), Ave Regina Caelorum (Радуйся, Царица Небесная), Regina Coeli (Царица Небесная) и Salve Regina (Славься, Царица). Все эти тексты, в которых непосвященному сложно уловить оттенки белого, для погруженного в западную традицию музыканта – четыре разные планеты, опоясанные десятками и сотнями сателлитов-партитур (первые из них, анонимные распевы, появились еще в VII веке). Летать и изучать этот космос или же исследовать гравитацию на самой поверхности – один из центральных вопросов, вставших перед композиторами.

Первая серия ответов на него была дана в июне 2017-го, когда впервые – с большими купюрами – вокалисты презентовали проект в Костеле св. Александра. Тогда в сопровождении видео­арта исполнили наиболее радикальные (особенно для действующего храма) части, среди которых – Salve Regina Максима Шалыгина с медленным дождем сползающих ртутных глиссандо и Ave Regina Caelorum Максима Коломийца с позвякиванием ножниц, превращенных в ударный инструмент. Еще одна неполная версия прозвучала на фестивале Contemporary Music Days в Виннице. В третий раз цикл исполнили 3 ноября в Национальной филармонии. На данный момент это оказалась самая широкая его репрезентация, хотя и снова не полная (у каждого автора прозвучало по три части из четырех). Филармония осторожничала, присматривалась и прислушивалась к проекту, прежде чем поставить его в свой план. Но даже в таком варианте Мариология стала чересчур смелым шагом для самого консервативного (вслед за Национальной оперой Украины) концертного зала Киева.

Первым звучал Максим Шалыгин. Аккорды, зажигающиеся как лампочки, затем кластерами вытекали из неоновых труб. «Мне хотелось показать (углубить, прочувствовать, расширить, осветить, оплакать, умолчать, запечатлить) дуальность противоположных процессов, таких как восхождение и падение, а также то, что находится между ними и за их пределами», – так он сам описывает музыкальные события в аннотации. Шалыгин тут – мистик. Наиболее гипнотизирующая и нереальная часть – это, конечно, Salve Regina. Стекающие глиссандо настолько противоречат привычному восприятию живой ткани, что напоминают реверс – пленку, прокрученную задом наперед. И это ощущение такое всеобъемлющее, будто движение вспять воронкой засасывает в себя все окружающие предметы.

Следом шел абсолютно не похожий на него Максим Коломиец. Его Мариология – «гимн несломленному человеческому величию, благородству и, одновременно, песнь об одиночестве, личной драме и безутешном горе потери любимого человека». У Коломийца антифоном вокальному ансамблю выступает гобой, звучащий за сценой. Его партия, в общем-то, напоминает плач-причет, а оттого кажется трагичной, одинокой и очень земной. Самая насыщенная хоровая фактура из всех четырех авторов одновременно и самая материальная, почти физически ощутимая на ощупь и на вкус – рыхлая и терпкая.

Святослав Лунёв в этой когорте выступает, пожалуй, как наиболее погруженный в традицию автор. «Когда композитор берется за такую тему, “величие замысла” ему обеспечено, – комментирует он. – Остается только смириться с собственным несовершенством». Он как раз из тех, кто четко различает эмоционально-смысловую разницу между частями: 1 – радостная тайна, 2 – светлая тайна, 3 – скорбная тайна и 4 – славная тайна. Лунёв берет за душу не изобре­тательностью, а угадываемостью особого рода, где мелодию никогда не удастся ухватить за хвост. В этом фальшивом воспоминании – всё волшебство.

Наконец, Алексей Ретинский – автор самой длинной Мариологии. Его цикл длится в 2–2,5 раза дольше, чем у любого из коллег. Свою работу над гимнами он сравнивает с трудом (а точнее – с ленью) садовода: «Мне пришлось лишь создать необходимые условия для будущего дерева, почти непричастно наблюдая за его самостоятельным ростом». Цикл Ретинского красочный и плетущийся, словно Дева Мария попала в тропический лес. А рождение звуков и их смерть настолько тесно связаны, что нет места для трагедии, есть лишь неравнодушное созерцание вечности.