События
Произносить словосочетание «дансантная музыка» уже далеко не первое десятилетие нужно с большой осторожностью, ведь за XX век хореографы успели нам убедительно показать, что танцевать можно, в принципе, под что угодно (ну или почти под что угодно). Оркестровые работы Чарльза Айвза (из «Айвзианы» Баланчина), органные штудии Дьёрдя Лигети (из «Сна в летнюю ночь» Ноймайера), электронная музыка Микаэля Карлссона (из балетов Экмана) и множество других произведений, использовавшихся в балетном театре, вообще никак не вписываются в классический канон удобной для танцевания музыки. Дело здесь не в атональности, расширенных звучностях или использовании электроники, а в том, что в таких произведениях зачастую отсутствуют выраженная мелодическая линия и четкий ритм, что заставляет хореографов идти на нестандартные пластические решения (а они и рады).
В этом смысле музыка немецкого романтика Макса Бруха («Шведские танцы» и «Сюита для оркестра на русские народные мелодии»), выбранная Игорем Булыцыным для его нового балета «Брух. Сюита», образцово-консервативна. В ней полно и пафосной романтической героики, и длиннющих мелодических линий, и залихватских танцевальных ритмов. Такой выбор – уже относительно смелый артистический жест. Да, музыка Бруха кажется широкому зрителю интуитивно более «понятной», чем «сложные» опусы композиторов XX–XXI веков, но задачу хореографа это нисколько не упрощает. Работая с романтической музыкой, не получится спрятать отсутствие пластических идей за бесформенными околоимпровизационными колыханиями тел на сцене: нужно или делать хореографию, или, как подобает романтическому герою, погибнуть, пытаясь.
Игорь Булыцын, безусловно, попытался. Начал он с того, что убрал все лишнее: из декораций в спектакле – только задник в духе живописи цветового поля с ездящей по нему вверх-вниз неоновой полосой (о которой чуть далее), а артисты одеты в монотонно-серые трико с желтой горизонтальной линией на груди (слегка грубоватый реверанс в сторону упоминавшегося задника). Эта же здравая аскетичность прослеживается и в структуре спектакля. Он, точно как и музыкальная комбинация двух бруховских сюит, состоит из четких контрастных номеров, последовательно сменяющих друг друга, – классичнее некуда. Но здесь и начинаются проблемы. Булыцыну стоит отдать должное в том, что он не пытается копировать и подражать, а явно старается нащупать собственный стиль и неоклассический язык. Однако пока часть номеров смотрится откровенно пустовато: в двух адажио хореограф явно не до конца знает, что делать, поэтому артисты просто прислоняются друг к другу и стоят, а в обеих мужских вариациях и Андрей Сорокин, и Марсель Казыханов теряются на фоне бравурной громады оркестра (дело здесь не в них самих, а в хореографии). При этом номера с большим количеством участников (трио, общий финал) получаются удачнее: в них возникают внутренние пластические связи и переклички, да и с количеством движения практически все в порядке.
Отдельно необходимо сказать пару слов о постановочной части балета. Если квазимонохромный оранжевый задник хоть и не претендует на многое, но хорошо выполняет свою задачу, то вот уже упоминавшаяся неоновая полоса оставляет ряд вопросов. Постановщики, усердно срисовывавшие ее с «Большой фуги» Ханса ван Манена и Dyad 1929 сэра Уэйна МакГрегора, явно не поняли, зачем она там нужна. В «Брух. Сюите» эта полоса ездит и вверх, и вниз, но ни режиссерской задумки, ни связи с пластической идеей в этих случайных блужданиях нет.
Игоря Булыцына очень хочется похвалить за истинно-романтическую смелость: смелость не прятаться за бессмысленным рамплиссажем избытков пластической и сценической фактуры, за смелость работать по требовательным правилам неоклассических моделей, за смелость искать собственный стиль. Выбранная им музыка Бруха не шокирует богемную публику своей интеллектуальностью, а аскетичное оформление не заставит искать подтексты, референсы и аллюзии. В «Брух. Сюите» хореограф решил показать себя без парика, макияжа и больших темных очков: так обнажаются все проблемы и недоработки, но вместе с тем явственно проступают и сильные стороны. Посмотрим, что он придумает в следующий раз.
