Персона
КК Джеральд, за последние тридцать пять лет вы пели и на торжественном открытии Proms, и на финальном концерте, и на остальных мероприятиях фестиваля. Неужели вы все еще волнуетесь перед тем, как выйти на сцену Альберт-холла?
ДФ Быть просто участником этого фестиваля – привилегия, но выступить на открытии или закрытии – это особо трепетный момент в жизни любого музыканта. Думаю, что каждый лелеет мечту – попасть в число артистов, приглашенных на Proms, потому что это грандиозный праздник, в который вовлечено невероятное количество людей. Публика Proms может часами напролет стоять у стен Альберт-холла, получая удовольствие от предвкушения события и попутно заводя знакомства.
Я дебютировал на Proms в 1990 году в глайндборнской постановке «Кати Кабановой» Яначека, но в качестве слушателя попал на фестиваль намного раньше – в свой первый визит в Великобританию. Дата моего приезда по счастливой случайности совпала с заключительным вечером Proms. Это было (кашляет) в 1979 году – в ту пору я только собирался поступать в Королевский музыкальный колледж. Знакомый, у которого я остановился, сказал: «Эй, давай попробуем пройти на концерт». Вы не можете себе представить, каково было молодому канадцу, только что сошедшему с трапа самолета, окунуться в этот бурлящий мир! Я подумал тогда: «Если в Лондоне такая музыка, то я хочу здесь остаться!»
Каждый раз, выходя из здания колледжа, я смотрел на противоположную сторону улицы, где возвышался Альберт-холл – он стоял, словно ожидая новых музыкантов. Через 4-5 лет после моего приезда в Лондон я вошел в это священное место и почувствовал себя возбужденным и одновременно чудовищно ничтожным по сравнению с пространством зала. Я участвовал в проекте Дэвида Уилкокса Messiah from Scratch: за несколько недель до Рождества тысячи певцов-любителей приезжают в Альберт-холл, чтобы без единой репетиции исполнить «Мессию» Генделя. Начинающие артисты задействованы в качестве солистов. Фантастический опыт! Ощущаешь себя так, словно поешь для небес. Будучи молодым певцом, можно поддаться искушению и форсировать звук, чтобы придать ему дополнительную мощь, но это контрпродуктивно и совершенно не нужно. Помню, один коллега рассказывал мне, что слышал, как Дитрих Фишер-Дискау – мой великий кумир – начинал Liederabend в Альберт-холле с одной из самых тихих песен Шуберта в репертуаре – Meeresstille. Пять тысяч человек в зале ловили каждое его слово, и все было прекрасно слышно, потому что Фишер-Дискау хороший певец. Обладая правильной техникой, можно быть уверенным: даже пение на пианиссимо здесь прозвучит как нужно.
КК На открытии Proms в этом году вы исполнили Sancta Civitas Ральфа Воан-Уильямса. Расскажите о вашем отношении к этому композитору и его произведению.
ДФ Музыка Воан-Уильямса вошла в мою жизнь еще в молодости, позже я cпел партию Пилигрима в опере «Путешествие пилигрима», что кажется мне некой кульминацией в этом репертуаре. Теперь я также выступаю с вокальным циклом «Песни о путешествиях», написанным Воан-Уильямсом на стихи Роберта Льюиса Стивенсона, так что все это взаимосвязано. Sancta Civitas – масштабное произведение с мощным составом исполнителей: хор мальчиков в отдалении в сопровождении медных духовых за сценой, солирующие тенор и баритон, а также полный оркестр, двойной хор и полухор на сцене. Помимо Восьмой симфонии Малера или «Военного реквиема» Бриттена, существует не так уж много произведений в музыкальной литературе, требующих такого колоссального количества участников. Воан-Уильямс был мастером по части подобных величественных хоровых полотен – вспомнить хотя бы его «Морскую симфонию». Sancta Civitas он написал между 1923 и 1925 годами, премьера состоялась в 1926-м, когда еще доносились отголоски Первой мировой войны: люди нуждались в луче надежды для поднятия духа после пережитого ужаса в период, когда только-только пошла на убыль эпидемия испанского гриппа, но все еще шла всеобщая забастовка.
В произведении описывается падение Вавилона и явление Небесного Иерусалима, о чем хоры и духовые возвещают с большим драматизмом. Эффект усиливается гимнами поклонения, которые так хорошо написал Воан-Уильямс. Моя роль во многом напоминает пророка, наблюдающего за событиями. Затем он передает слово хору, который интонирует знаменитую строку из Откровения Иоанна Богослова: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». В конце произведения тенор поет слова «Я пришел к тебе с миром и любовью» откуда-то сверху, что создает стремительный, невероятно трогательный финал после всех эпохальных драматических событий. В наше сложное время это прекрасная возможность поразмышлять о надежде и о торжестве светлой стороны человеческой сущности над темной.
КК Недавно вы сыграли в спектаклях «Антоний и Клеопатра» Джона Адамса и Festen Марка-Энтони Тёрниджа. Как вы оцениваете свою работу в каждой постановке?
ДФ Интересно то, насколько сильно различаются методы работы этих двух авторов. Как только у Джона появляется в голове музыкальная тема и он приходит к пониманию, как организовать свои идеи, его уже не остановить: музыка, кажется, просто льется из него потоком, а это значит, что он сразу же выдает черновой вариант всей оперы. «Доктор Атом» был моим первым опытом работы с ним (Финли спел партию физика-ядерщика Роберта Оппенгеймера. – Ю.Ч.), и я никогда не забуду, как открыл для себя арию Batter My Heart из первого акта – она стала одной из культовых баритоновых арий XXI века.
Процесс работы над Festen был иным, с большим взаимодействием с композитором – с Марком мы провели 4-5 воркшопов. Он что-то постоянно менял во время репетиций, а затем уходил, чтобы внести дополнительные правки в перерывах между сессиями. Либреттист Ли Холл также был открыт для дискуссии с артистами, занятыми в постановке, но, ради всего святого, этот парень – автор сценария к фильму «Билли Эллиот» и не нуждался в моих наставлениях! Мы приложили невероятные коллективные усилия, то есть в создание оперы была вовлечена вся наша группа. В течение семи недель по шесть часов в день мы проводили в одном помещении, так что мне довелось почувствовать на себе, что такое cтокгольмский синдром. Но в итоге мы пришли к пониманию, что все вместе сделали нечто потрясающее. Хотя, конечно, это было наше субъективное суждение, а реакция критиков и зрителей всегда непредсказуема.
Репетиции под один лишь фортепианный аккомпанемент проходили тяжело, но как только появился оркестр, произведение словно ожило! Здесь присутствуют элементы джаза и киномузыки, прекрасные сольные партии для гобоя д’амур и невероятные, практически лишенные инструментального сопровождения пассажи для певцов… Каждый день сопровождался каким-то новым открытием. С Джоном Адамсом, наоборот, с самого начала знаешь, как будет выглядеть оркестровка, потому что он отправляет полный MIDI-файл в первый же день! Для меня огромная честь быть знакомым с этими двумя выдающимися творческими умами нашего времени.
КК А чем вам запомнилась постановка «Антония и Клеопатры»?
ДФ Я не задавался целью найти для себя вторую Batter My Heart, но когда пролистал всю партитуру, то обнаружил, что первый акт заканчивается tour de force моего персонажа: Антоний сражается с противником, и хотя Клеопатра присоединяется к нему, он вдруг видит, как она внезапно отступает… У него мало времени на раздумья, и он решает, что выйдет из боя и последует за ней, что фактически равносильно его поражению. Все заканчивается хором, обвиняющим Антония в бездействии и выводе войск. В общем, это сильный эпизод.
Во втором акте рассказывается о военной доблести и чести Антония как полководца, и у него здесь еще два фантастических монолога перед двойным самоубийством в финале (Антоний наносит себе смертельную рану, Клеопатра использует ядовитого аспида. – Ю.Ч.). В этой партитуре меня поразило то, с какой силой разворачивается психологическая драма с ее моментами противостояния героев и эпизодами саморефлексии. Это произведение сильно изматывает, но в то же время и покоряет своим невероятным драматизмом и пафосом в духе Джона! Я считаю, что это отличная опера, и надеюсь, что мы сможем представить ее в каком-нибудь виде в Великобритании.
КК Возвращаясь к «Доктору Атому», что вы думаете о фильме Кристофера Нолана?
ДФ Эта кинокартина меня заинтриговала, но три с половиной часа… боже, это безумно долго! Киллиан Мёрфи, на мой взгляд, проделал невероятную работу, у него было огромное преимущество передо мной в плане физической подготовки. Но у Оппенгеймера в моей версии свои плюсы: для меня стали настоящим подарком эмоциональные источники, которые формируют характер персонажа, его музыкальный портрет – это строки из «Бхагавад-гиты» и поэзия Джона Донна и Бодлера, с необычайным мастерством сопряженные Джоном с музыкальной тканью оперы. «Оппенгеймер» же я воспринимал скорее как документальный фильм, чем как исследование личности американского «отца ядерной бомбы». Помимо прочего, в сценарии Нолана совсем другие временные рамки. Наш «Доктор Атом» посвящен исключительно трехнедельному периоду непосредственно перед испытаниями на полигоне в Нью-Мексико. Поэтому я не стал изучать полную биографию Оппенгеймера, не хотел, чтобы мои знания о нем опирались на ретроспективный взгляд. Для меня это обычная практика: стараюсь сконцентрироваться на событиях и связанных с ними переживаниях, о которых идет речь непосредственно в пьесе, и удерживаю себя от излишнего увлечения дальнейшей историей персонажей, оставшейся за скобками. Что касается Антония (а также Яго, Фальстафа и Макбета), то, конечно, необходим глубокий анализ литературного первоисточника, но, прочитав Шекспира, я все же переключаюсь на композиторское видение представленного сюжета.
КК В Festen Тёрниджа вы играете главу семейства – бизнесмена Хельге. Как готовились к такой тревожной роли?
ДФ Я уже говорил о темной стороне человеческой сущности. Festen последовательно и неумолимо исследует нашу способность к разрушению и самоуничтожению. Я посмотрел одноименный датский фильм, снятый Томасом Винтербергом в конце 1990-х, когда проект впервые обсуждался, но принял решение взяться за эту партию только удостоверившись в том, что сюжет полностью вымышленный. И хотя в пьесе говорится о выдуманных персонажах, мне с трудом дался этот материал. И несмотря на то, что в основе – выдуманная ситуация, для меня это был довольно травматический опыт – примерить на себя роль такого типа, как Хельге (на празднестве по случаю юбилея патриарха семьи звучат обвинения в адрес Хельге в растлении собственных детей и доведении дочери до суицида. – Ю.Ч.). В этот раз процесс вживания в образ злодея проходил совсем не так, как обычно. Когда играешь литературных, исторических негодяев-подлецов с психопатическим оттенком, будь то Скарпиа, Яго, Ник Шэдоу или даже Дон Жуан, к каждому из них нужен индивидуальный подход, но ты так или иначе понимаешь, что это мрачные собирательные образы. С Хельге было иначе. Здесь требовалось проявить осторожность. Наш режиссер Ричард Джонс дал мне полезный совет – обратиться к романам современного английского писателя и журналиста Эдварда Сент-Обина о Патрике Мелроузе. Этот полуавтобиографический литературный сериал повествует о вещах, схожих с теми, на которых выстроена фабула в Festen. Очень остро ощущается, что написание книг стало для автора своего рода необходимым терапевтическим курсом (романы Сент-Обина посвящены борьбе с последствиями жестокого обращения в детстве, включая случаи сексуального насилия со стороны отца. – Ю.Ч.).
В самом начале работы я спросил Марка, не должен ли Хельге обратиться к своим домочадцам с финальной извинительной речью, как это происходит в фильме. Но он отмел мою идею. И этот момент меня поначалу беспокоил: когда я дочитал либретто до конца (где герои просто обменивались дежурными банальными репликами вроде «Доброе утро, как спалось?»), я подумал: «Зрителям будет трудно понять, почему у истории нет логического завершения». Но замысел заключался в следующем: мы никогда не узнаем, простит ли семья Хельге, подвергнет ли его остракизму или просто замнет случившееся. В этом сильная сторона подобного открытого финала.
КК За последние десять лет вы неоднократно появлялись в операх Вагнера. Не думаете ли вы взяться за партию Вотана?
ДФ Вы не первая, кто спрашивает об этом, до вас этот вопрос задавали мне некоторые уважаемые дирижеры. Отвечу коротко: я не говорю «никогда», я просто говорю «пока нет»… Вагнеровские партии, которые мне довелось петь – Амфортас, Сакс и совсем недавно Голландец, – это невероятные исследования человеческого опыта, сострадания, борьбы и уязвимости. Но участие в «Кольце нибелунга» – нечто совсем иное. Не думаю, что кто-то, берясь за партию Вотана, думает: «Пойду попробую и посмотрю, что получится». Нет! Нужно много заниматься и самому прийти к пониманию того, что это тебе абсолютно необходимо.
Мне сложно предугадать, когда придет самое удачное время для «Кольца». Такие роли, как Сакс и Вотан, требуют вокального мастерства и опыта. Выучить Сакса – все равно что запомнить две с половиной концертные программы. Когда мне было чуть за пятьдесят, я дебютировал в роли Сакса, и Дональд Макинтайр, помнится, говорил, что жалеет, что не выучил эту роль в этом возрасте.
Мне предлагали поучаствовать только в «Золоте Рейна», не во всем цикле, но я воспринимаю это так же, как если бы актера позвали сыграть Гэндальфа (или Дамблдора) только в первом фильме из всей эпопеи! «Кольцо» неумолимо поглотит большую часть карьеры, а мне бы хотелось совершенствоваться в партиях, которые люблю и пою уже много лет. Кроме того, есть ряд замечательных певцов, которые способны дать Вотану свои таланты и навыки. В общем, я опасаюсь поддаться искушению… Это как тот бокал прекрасного красного вина: ты никогда его не пробовал, но если сделаешь хоть один глоток, захочется опустошить всю бутыль до дна!
КК Как насчет ролей, которые прошли мимо?
ДФ У меня так и не сложилось с «Билли Баддом» Бриттена – из трех постановок, запланированных на разные сезоны, ни одна не состоялась, потому что у оперных театров поменялись планы. Такое периодически случается, но это довольно унизительно. На данном этапе жизни я бы с удовольствием сыграл Мефистофеля и злодеев в «Сказках Гофмана», но, скажу без лукавства, мне очень повезло с ролями – в начале карьеры у меня был период Баха и Генделя, затем наступил период Глюка, далее – Верди, Вагнера и вот теперь – невероятных ролей в операх современных композиторов. Мне совершенно не на что жаловаться.
