Релизы
Этот альбом – дебютная совместная запись сопрано Юлии Лежневой и пианиста Александра Мельникова, сделанная на вилле «Сенар» на Steinway самого композитора, что обусловило название – «Посещая Рахманинова». Но, пожалуй, главная новостная составляющая этого релиза – это первый сольный альбом Юлии Лежневой на русском языке. Все предыдущие записи «русской Бартоли» были посвящены музыке барокко и раннего классицизма и звучали на итальянском, английском, немецком, латыни. В прошлом году Юлия исполнила партию Ангела в недавно заново открытой оратории Хассе «Огненный змий в пустыне», записанной на Erato, где ее окружило контратеноровое созвездие из Карло Вистоли, Филиппа Жарусски, Бруно де Са, Якуба Юзефа Орлиньски, а также оркестр Les Accents под управлением Тибо Ноайи. Свой последний сольный альбом уроженка Южно-Сахалинска выпускала аж в 2017 году – запись оперных арий Карла Генриха Грауна с оркестром Concerto Köln под управлением Михаила Антоненко, признанная сенсацией. В этот раз Юлия рискнула зайти на совсем другую территорию – территорию русской музыки.
Певица в своих последних концертах в России перед тем, как надолго уехать в Европу, стала постепенно включать в программы и романсы Глинки, и Lied Шуберта, приучая себя и слушателей к ее другому звуку и другому темпу после барочных контрастов, после сияющих agilita и virtuosita. Решиться на Рахманинова ее заставило, вне всяких сомнений, время и желание об этом времени высказаться средствами музыки и слова. На вилле «Сенар» Рахманинов проводил каждое лето с 1932 по 1939 год и вырастил там маленький русский рай, спроектировав сад по образу и подобию усадьбы в Ивановке. Композитор думал быть здесь похороненным, но после отъезда за океан так и не вернулся.
Александр Мельников не случайно выбрал «Вариации на тему Шопена», где повод для 22 вариаций дает до-минорная прелюдия ор. 28, где отчетливо слышен не столько «величественный хорал», сколько еще один шопеновский траурный марш. Шопен тоже был изгнанником и тосковал по Польше до конца дней, вернувшись туда лишь в виде сердца в костел Св. Креста. Один из любимых пианистов Юрия Темирканова в рахманиновском репертуаре, Александр давно увез с собой Россию, став преуспевающим музыкантом в Европе. Совсем скоро ему вновь предстоит выступить с Теодором Курентзисом. Пианист признается, что эти вариации напоминают «Симфонические этюды» Шумана и свидетельствуют о взаимовлиянии пианизма и симфонизма рахманиновского мышления, тут же доказывая это своей игрой.
Юлия Лежнева открывает иной звук вокального Рахманинова – без массивности и зычности, какой привычно ждать от певцов, берущихся за этот репертуар. И такой подход обескураживает, обезоруживает и завораживает, особенно когда рядом такое партнерство в виде идеально чутких пальцев Александра Мельникова. В чем-то ее откровения можно было бы сравнить с Линой Мкртчян, если бы не барочный опыт, давший Юлии уникальные возможности тончайшей нюансировки в расцвечивании слов, придания им чувственно осязаемых, зримых форм и пространственных параметров через искусство филигранной интонации. Достаточно послушать «Отрывок из Мюссе» с феноменально ясно простроенной драматургией, особенно на словах «моя келья пуста… О, одиночество, о, нищета». Юлия сдала здесь еще один экзамен на аттестат зрелости – и сдала на «отлично». В избранных романсах 21, 26 и 34 опусов есть хорошо известные «Сирень», «Здесь хорошо», «Ночь печальна», «Христос воскрес», есть реже звучащие «Кольцо», «Сумерки», «Пред иконой». Жаль, что нет символистского опуса 38, но здесь о другом – о реальной хрупкости, слезах, тоске, боли, отчаянии и надежде, концентрация которых – в мрачном и беспросветном «Мы отдохнем», открывающем альбом.
В этой маленькой женщине – колоссальная духовная сила, будь то праведный гнев в «Я затеплю свечу воску ярого», порыв и мощные потоки ветра перемен в «Нас было много на челне». Безоговорочным шедевром – акварельным, филигранно прорисованным «листком из альбома», живописью на шелке – слушается миниатюра «На смерть чижика» Жуковского: «Он для любви на свете жил. Он нежной песенкой приветной за ласку нежную платил», завершающаяся словами «Но в свете страшно и любить: ему был дан дружок крылатый; чтоб милого не пережить, он в гробе скрылся от утраты».
