События
В декабре ежемесячный #Нелекторий «Петя и волки», который Союз композиторов России и Музей-квартира С.С.Прокофьева проводят в формате встреч с парой музыкально-поэтических деятелей актуального направления, познакомил с, пожалуй, самой нестандартной парой «волков». Гостями стали два участника инди-группы OQJAV в лице ее создателя – поэта, певца, музыканта Вадика Королёва и недавно влившегося в обновленный трио-состав клавишника Ярослава Тимофеева.
Для начала ведущий #Нелектория Петр Поспелов (шеф-редактор издательства «Композитор») с выражением прочел триллер-балладу Алексея Толстого «Волки». За ее пугающей кульминацией: «На селе ж, когда спящих/ Всех разбудит петух,/Ты увидишь лежащих/ Девять мертвых старух» воспоследовало чтение манифеста Александра Тимофеевского, в начале нулевых призывавшего к отказу от иронии и к приятию пафоса. «Пафос, – по мысли Тимофеевского, – выше иронии потому, что содержателен и уязвим сразу». Намеком нам было предложено угадать, кто из волков на поверку окажется патетичнее, следовательно, содержательнее, следовательно, уязвимее.
Игра стартовала представлением карьерно успешного, многогранного, что касается форм его деятельности, Ярослава Тимофеева. Самый юный в истории старейшего журнала страны тридцатилетний главный редактор «Музыкальной академии» со скромным стоицизмом выслушал блиц-перечень своих талантов: музыкальный критик, победитель конкурса «Резонанс», искусный интервьюер, блистательный лектор, штатный звонарь «Геликон-оперы», в свободное от работы время азартно предающийся пианизму (об этом ведущий поведал с высоты особо сокровенного знания). Напоследок было помянуто не выпячиваемое им композиторство: все-таки с недавних пор – соавтор и аранжировщик песен группы OQJAV.
В своем выступлении Ярослав Тимофеев не преминул явить почти все вышеперечисленные дарования. В звонарском сюжете о себе он увлекательно, с ремарками знатока (в частности, о несовпадении колебаний колокольного звука с акустическим временем голосов и инструментов) вспомнил, как в результате телефонного звонка к нему режиссера Дмитрия Бертмана в обиходе бертмановской «Геликон-оперы» возникла настоящая звонница с принятым лично Тимофеевым колоколом воронежского мецената; как управляемый им звук колоколов поднимался в небо Ярославля, сопровождаемый оркестром народных инструментов; как на транслировавшемся российским ТВ (вкупе с каналом Medici.tv) концерте звезд на Красной Площади, посвященном Открытию Олимпийских игр, никто без его подсказки так и не догадался о долях секунды, которые требуются колокольному звону, чтобы долететь до сцены и синхронизироваться с голосами певших и с тембрами игравших под управлением самого Валерия Гергиева.
Бонусом было содержательное, с подходами к рояльной клавиатуре эссе о колокольных гармониях в опере Мусоргского «Борис Годунов» и спрятанном в них «дьявольском интервале» тритоне. Делясь опасной догадкой о якобы подразумеваемой Мусоргским природе российской власти (а колокол на Руси всегда был ее инструментом), исследователь включал видеофрагменты с собою на звонницах. Половина фрагментов фиксировала разной пышности официальные торжества регионального, столичного и даже общегосударственного масштабов. Ничего дьявольского не усматривалось, но за притихшего в сторонке Вадика Королёва становилось немного тревожно. Уступая ему «сцену», волк №1 сознался, что вообще-то хотел парой себе на #Нелектории видеть Веру Полозкову, а Вадика позвал, потому что Вера тут уже выступала.
Ревет Колтрейн,
Я думал, это ты меня зовешь, похоже.
Ревет Колтрейн,
Взяла и перепутала меня с прохожим.
Будь Вадик вооружен клипом своей песни «Татарка» с вот такими словами в припеве, ему удалось бы элегантно парировать только что прозвучавшему признанию волка №1. Но у поэта была в руках лишь книжечка стихов «Камыш». Не то чтобы нервничая, но и не слишком спокойно, он, чуть задыхаясь, прочел с десяток стихотворений. Тут автора данного отзыва, признаться, «накрыло»: лирика, простота, нежность уязвимых мальчишьих воспоминаний, где рыбацкую гармонию «Дедушкиной сказки» смещала данность «папа упал пьяный», не дистанцировались от слушателя вообще. Смутными и живыми дворовыми маршрутами бескожая поэзия эта бродила по чердаку старого дома (с угнездившимися там подростковыми фантазиями о том, что там – хорошо бы! – случилось), спрыгивала на землю, болтаясь вблизи автобусных остановок и скамеечных объяснений. Все – о любви. Все – с какими-то пацанскими заусенцами и ссадинами, но… без катастроф. По-воробьиному чирикали то простодушно дилетантские, то изысканные рифмы, за которые совсем не прятался человек по имени Вадик. И никакой авторской манерности! В агрегатном состоянии не сформулированных чувств даже, а ощущений, схваченных, будто кошка, за хвост, казалось, строки эти вот-вот сойдут с территории речи, начнут испаряться и, не дай Бог, исчезнут, словно не было их вовсе. А если запоются, то очень тихо, очень по-здешнему, очень невесомо и очень странно.
Настал, казалось, момент включить трек из альбома «Март» или показать клип «Цирк», где у Вадика такое же хорошее лицо, как у героев оттепельных фильмов «Застава Ильича» или «Я шагаю по Москве». Но он пришел «безоружный». Отвечая на вопрос о любимых авторах, не дуря, но будто и не очень всерьез назвал Пушкина и Введенского. Не назвал при этом родоначальника екатеринбургского рока, земляка Илью Кормильцева, чьему крепко лирическому герою 1990-х как будто бы предложил расслабиться и через вдох-выдох вернуться к забытой, без прикрас и артистического налета обычной мужской норме. Вспомнился стих Кормильцева «Иван Человеков», который без страха и упрека оставил записку Смерти с точной датой ее прихода. Показалось, умерший и воскресший Иван Человеков – этот самый Вадик и есть.
Под занавес встречи квартет участников ансамбля «Интрада» под рояльный аккомпанемент Тимофеева исполнил переложения «Липы» Шуберта, «Вертограда» Даргомыжского и песню Королева о любви, к объекту которой героя «тянет очень, как балерина тянет вверх носочек». Уже вернувшись домой и слушая песни OQJAV, удалось отметить, что в них, как ластиком, стирается та смысловая и звуковая определенность, которой маркировались культовые группы 1990-х и нулевых. «Наутилус Помпилиус», «Мумий Тролль» или «АукцЫон». Им всем хотелось быть разными, и они такими и были. Собранное Королёвым в 2013 году екатеринбургское трио OQJAV (Королев – Катя Павлова – Daniel Shake) – принципиально за гранью установленных предшественниками «разностей». В попытке нахождения нового, нетривиального, безмятежно сплывающего с жанровой определенности куда-то в полусон-полуреальность, OQJAV в короткий срок стало группой стильной и сильной, умудряющейся, как написано в одной из рецензий (автор – Михаил Идов), «играть песни глобальной крутизны и глобальной легкости, не притворяясь при этом, что живут где-то еще, кроме России».
Главной причиной даже не виделся, а распознавался Вадик Королев. Считать его поэзию «хорошей» или «плохой» – дело вкуса. Но о такой, как у него, поэзии, обычно говорят, как говорят о хороших людях: «Настоящий/Настоящая». Это очень греет, в первую очередь тем, что все настоящее патетично, содержательно и уязвимо. Так же, как пафос уязвим рядом с иронией. Все же прав был Шура Тимофеевский, чей давний манифест, оказывается, совсем не зря прозвучал в самом начале #Нелектория.
