Шепот Господа в твоем сердце

В оратории пятнадцать частей, и вплоть до девятой в музыке царит блаженная созерцательная «погруженность в себя». Гергиев не сообщает этим звукам молитвенной углубленности, растворенности в вечном. Мы как будто находимся в большом соборе, когда нет службы, кто-то зажигает свечки у любимой иконы, кто-то разглядывает молитвенники на книжной полке. Есть атмосфера общей предрасположенности к экстазу, но о самóм страстном порыве перед взлетом вверх пока речи нет. В тексте есть моменты уныния, стыда, отчаяния, и баритону (Владимир Мороз) приходится выходить из себя, чтобы мы ему поверили. Но я лично проникался скорее мастерством композитора, с радостью узнавал ее язык, но в глубины нравственного высказывания не погружался. Оркестр, большой хор, солисты пока еще словно вживались в теологический дискурс.

Но девятая часть именуется «Жгучая ненависть». Баритон (главный солист в прорицаниях) вне себя повторяет: «Гнев овладевает мною. Ненавижу! Ненавижу!» И в эту дикую, нечеловеческую ярость мы начинаем верить. Баритону вторит мощный тенор (Михаил Векуа), по-немецки требуя у Бога расправы над нечестивцами: «Истиной Твоею истреби их» (голос Векуа звучит как у Зигфрида в момент ковки меча). А закончится эта жуткая «поножовщина» расплывчатым вопросом баритона: «Я ненавижу?» В десятой части мужской хор попытается «призвать к порядку» негодующего, станет убеждать, что нужно погасить гнев и ревность в сердце ненавистника. Но баритон снова берется за свое: «Истреби врагов Твоих!» И снова доходит до раскаленного крика: «Ненавижу!»

Мы понимаем, что это наша ненависть. Мы живем в мире с несущимися по небу ракетами, запретами на все что угодно, разными фильтрами перед выборами и внутренними цензурами, и мы ненавидим – прежде всего самих себя. Но «нечестивцев» мы ведь тоже ненавидим. Нас воротит от их вида. И мы не знаем, что делать. А Губайдулина после криков о ненависти предлагает нам текст из Песни Песней, нежный дуэт про ореховый сад и про любезные ласки. Сопрано Натальи Павловой зовет нас к лирическим мягкостям – но тенору Векуа ближе Зигфрид, чем Ленский, и он не идет ни на какие сентиментальности. К тому же тут ему не хватает чистоты интонации (как, впрочем, местами и Морозу).

Следующую часть, которая должна привести нас к очищающему финалу (мы этого ждем!), поет бас – великолепнейший Михаил Петренко. Он начинал ораторию частью «Когда Иисус за нас умер» и вел нас звуком чистым и ясным, честным и прямым. А теперь бас доходит до того самого места из ирландской молитвы, которое и родило всю губайдулинскую ораторию: «Боже, помоги мне. Не в том, чтобы меня утешали, а чтобы я мог утешить. Не в том, чтобы меня понимали, но чтобы я понимал. Не в том, чтобы меня любили, но чтобы я любил». А оркестр и хор сопровождают эти скорбные призывы хоральными наездами, когда кажется, что нас вводят в баховскую церковь Святого Фомы в Лейпциге. Эта «Простая молитва» (так называется часть) доходит до конца с большим напряжением, как будто нет никакой уверенности в том, что в этом мире ТАКОЕ возможно. И даже истовые возгласы сопрано нас не спасают.
Заключительная часть «О, приди, Дух Святой» требует от баса бешеной энергии, но нам и здесь не кажется очевидным, что в мире ненависти и злобы есть шансы спастись добротой и любовью. И когда в самом конце Петренко шпрехгезангом, громкой разговорной речью, просит: «Дух Святой, зажги во мне огонь твоей любви!», никому не кажется, что ответ нам дастся в ближайшем будущем. И руки Гергиева надолго застывают в тягостном ожидании, и только аплодисменты, неистовые, долгие, счастливые, говорят о том, что у публики надежда на спасение есть. Вопреки всему.

На Форуме показывали и гениальных «Пьяных» Ивана Вырыпаева в знаменитой постановке Андрея Могучего, и там долгое рассуждение напившихся вусмерть менеджеров о «шепоте Господа в наших сердцах» заставляло нас и плакать, и хохотать. В оратории Софии Губайдулиной мне иногда не хватало более сегодняшнего, актуального, режущего слух звучания, иногда парадигма композитора казалась мне тесноватой. Но все равно: в этой мощной музыке был слышен Шепот Господа в наших сердцах. Который похож на плач.