Персона
ИО В рамках цикла, посвященного памяти Булеза, вы дали два концерта; почему второй из них вы решили полностью посвятить фрагментам «Хорошо темперированного клавира» Баха?
ПЛЭ Мы заранее обсуждаем фестивальные программы с Маркусом Хинтерхойзером, отвечающим за их формирование. Вопрос состоял в том, как представить музыку Булеза, которую не так просто совместить с другой, – слишком она специфична, индивидуальна, радикальна. Не хотелось включать в программы композиторов, которых много я исполнял последние годы, – например, Бартока или Шёнберга. И Маркус меня спросил: «А Баха имело бы смысл включить в эту серию?» Я ответил, что с некоторой осторожностью, может быть, и имело: и Булез, и Бах были очень сильными личностями, которые вышли далеко за границы своего искусства, объединив самые разные измерения бытия, синтезировав все самое важное в своем времени. Каждый обладал сильнейшей интуицией, сильнейшим интеллектом и феноменальной композиторской техникой. Я подумал, что в этом может найтись смысл, который побуждал бы к размышлению, хоть Бах и Булез и принадлежат к совершенно разным эпохам… Поэтому у первого концерта был второй концерт-спутник.
ИО Первая программа была не такой уж длинной, но максимально концентрированной: Булез и Дебюсси, Булез с Равелем и Мессианом. «Четыре ритмических этюда» Мессиана, завершавшие концерт, сильно отличаются от большинства его фортепианных сочинений, не так ли?
ПЛЭ Сочинение 1949–1950 годов – для Мессиана это очень особенный момент. Именно тогда он встретил Ивонн Лорио, ставшую любовью всей его жизни, тогда как его жена была очень больна в тот момент. Своего рода «запретная любовь», вдохновившись которой он создал «Турангалилу», «Ярави», «Пять песнопений»; по-видимому, в выражении этой «невозможной любви» он зашел так далеко, что дальше было уже некуда. И вдруг переключился на музыку абсолютно абстрактную – возможно, для него это был способ вернуться обратно. Он начал преподавать, общаться с молодежью, в том числе с такой яркой, как Булез и Штокхаузен, которым было суждено изменить мир музыки. Отсюда его желание попробовать себя в новой технике, поэкспериментировать, что было очень смело и показывало, как восприимчив он был к новому поколению. Мессиан здесь очень радикален, и это впечатляет.
ИО Как вы еще отмечали столетие Булеза?
ПЛЭ Когда речь идет о композиторах нашего времени, я стараюсь использовать юбилеи для того, чтобы их больше слышали, знали, изучали. Подойдя к делу серьезно, в уходящем сезоне я исполнял музыку Булеза в тридцати пяти концертах! Это не считая его пьес, которые я играл на бис, если выступал с оркестром. Старался составлять программы так, чтобы помочь слушателю найти подход к его музыке, как здесь, в Зальцбурге. У Булеза нет фортепианных концертов, и, выступая с некоторыми оркестрами, я исполнял двенадцать «Нотаций» для фортепиано; оркестр же играл те пять из них, что оркестрованы автором, показывая, как фортепианные пьесы стали основой оркестровых. Так возникал диалог между исходным материалом и его развитием в более поздней пьесе.
ИО С момента нашего последнего разговора в 2019 году случились события, которые тогда трудно было себе представить. Как на это реагирует музыкант – и может ли не реагировать?
ПЛЭ Не реагировать невозможно – мы постоянно сталкиваемся с разного рода катастрофами, будь то в личной жизни или в общественной. Чтобы встречать их лицом к лицу, мы вынуждены быть в постоянной готовности – как гражданам и как исполнителям определенных функций в обществе. Моя функция – быть музыкантом, и вопрос в том, как происходящее вокруг может влиять на мое исполнительство. Конечно, к нам имеют прямое отношение события политические, исторические, общественные. Но искусство не политика; важно понимать, до какой степени наше дело может быть независимо от всего, что нас окружает, и защищать его. И насыщать его – в том числе впечатлениями от актуальных событий.
История состоит из трагедий – мы узнаем это по мере того, как учим ее, даже если нам преподают ее в приукрашенном виде.
ИО Вы скучаете по российской публике?
ПЛЭ Концерты, которых больше нет, лишь небольшая часть всего, что мы потеряли, и всей боли, которую мы чувствуем. Эту боль, как всегда бывает с коллективными трагедиями, составляет многое: и связи между людьми, и недостаток того, что могло бы их объединять, и наша надежда на поворот к лучшему. Но история состоит из трагедий – мы узнаем это по мере того, как учим ее, даже если нам преподают ее в приукрашенном виде. История ведь не одна – есть много способов ее толкования, много возможностей для создания нарративов, которые соответствовали бы локальным запросам на то, как она должна быть представлена… Та страна, где я бывал в 1970-е, за прошедшие годы невероятно изменилась, причем несколько раз. Жизнь состоит из перемен, из сюрпризов, мы должны к этому приспосабливаться.
ИО В октябре вы исполняете «Квартет на конец времени» Мессиана. Не кажется ли вам, что конец времени наступил или вот-вот наступит?
ПЛЭ Знаете, что особенного в этом сочинении? Оно родилось в лагере для военнопленных, когда апокалипсис уже практически наступил. Что не мешало художникам отражать его в своем творчестве. А это значит, что рождались новые видение и надежда, рождался новый мир. Для художника апокалипсис – отправная точка, дающая вдохновение, и появляется музыка, в которой по-новому воплощены время, свет, звук. Для меня это важный урок того, как идти по своему пути даже тогда, когда никакой надежды не остается.
ИО На вашем счету много премьер, и недавно вы исполнили концерт композитора, чье имя практически неизвестно в России, – Клары Янотты. Как ее сочинение попало в ваши руки?
ПЛЭ Гарри Фогт, продюсер программ новой музыки Западногерманского радио в Кёльне, предложил мне обсудить новый совместный проект с одним из ныне живущих композиторов; я ответил, что не хотел бы выбирать из тех, с кем работаю постоянно, – результат может оказаться слишком предсказуем. Вместо этого попросил дать несколько имен, которых бы я не знал, предполагая, что знакомство с их сочинениями меня вдохновит. Гарри предложил мне десяток композиторов, я познакомился с их пьесами, некоторых имен прежде не слышал, Клару в том числе. Меня тронула ее музыка – поэтичная, очень личная и далекая от мира фортепиано. Я подумал, что, если она напишет концерт, это весьма обогатит наш репертуар. В итоге родилась пьеса, на самом деле не являющаяся концертом, но фортепиано там представлено очень красиво, запись вы найдете в интернете. Очень эмоциональная, оригинальная и глубокая вещь.
Для меня сочинения Шёнберга – это абсолютная вершина фортепианного репертуара, даже среди других шедевров, когда-либо написанных для рояля.
ИО Были ли у вас еще важные премьеры за последнее время?
ПЛЭ Год назад в Донауэшингене – сочинение …selig ist… Марка Андре для фортепиано и электроники. Длинное, 59 минут, вы тоже найдете его онлайн. Выдающееся произведение, очень глубокое и тонкое. Он написал его для друзей, которые недавно потеряли ребенка, в попытке утешить их и поразмышлять об их потере. Большое событие в моей музыкальной жизни, я счастлив играть это произведение еще – в июле в Граце, в сентябре в Берлине, в декабре в Мюнхене, потом в Амстердаме и, надеюсь, в Мадриде. Это действительно важная музыка нашего времени.
ИО Недавно вы выпустили альбом миниатюр Шуберта: после Бартока и Мессиана этого трудно было ожидать.
ПЛЭ Все началось в пандемию, когда нам пришлось существовать без сцены. Душа просила музыки, которая имела бы смысл в этом контексте: не музыки, эффектно звучащей на концерте, но чего-то, связанного с утраченной интимностью высказывания. Во-первых, Бах: идеальная музыка для занятий, где должны работать пальцы, голова, но в не меньшей степени и душа. Во-вторых, Куртаг: в тот момент эти пьесы невероятно меня обогащали, и запись цикла «Игры» тоже недавно вышла. Наконец, Шуберт – пьесы, с которыми не поедешь в турне. Но в тот момент жизни, когда нет возможности выйти на сцену, они обретают иное значение, поистине экстраординарное. Даже в пьесах по двадцать секунд длиной заключено послание невероятной глубины. А еще это прекрасная музыка.
ИО Планируете ли вы новые записи сейчас?
ПЛЭ Да, конечно. Следующей записью будут все фортепианные сочинения Шёнберга – все, что я исполнял в прошлом сезоне к 150-летию композитора. Для меня это абсолютная вершина фортепианного репертуара – даже среди других шедевров, когда-либо написанных для рояля. Люблю их всей душой и хочу записать – Шёнберга ведь до сих пор в должной мере не любят и не понимают. Причиной этому – ряд недоразумений, и моя задача интерпретатора устранить их. Кстати, в сентябре мы с Владимиром Юровским исполняем «Оду Наполеону» Шёнберга, очень саркастическое размышление на тему власти, боюсь, что вечно актуальное.
ИО Закончилось ли ваше преподавание в Высшей школе музыки в Кёльне?
ПЛЭ Да, два года назад; преподавание я люблю и считаю очень важным – особенно в мире, который столь стремительно меняется. Теперь я стараюсь организовать свою преподавательскую деятельность вне тех или иных институтов: это могут быть мастер-курсы или проект вроде того, что мы делали с издательством Henle в Мюнхене в июне. Сейчас год 150-летия Равеля, и мы сосредоточились на его музыке: отобрали нескольких молодых исполнителей, сделав акцент на инструментальной стороне дела. Поэтому в наших занятиях было задействовано два рояля. Один – современный Yamaha CFX, хорошо соответствующий эстетике Равеля, другой – старый французский рояль равелевских времен. Мой фортепианный мастер Штефан Кнюпфер был с нами всю неделю: готовил инструменты к занятиям, давал мастер-классы по настройке фортепиано, его подготовке, уходу за ним. Мы обсуждали проблемы издания нотного текста, работы с рукописями, черновиками, выбора надежных источников и их соотношения с тем, что мы видим в опубликованных нотах. Так прошла эта неделя: в подобные вещи я верю гораздо больше, нежели в традиционные мастер-классы, которые часто рискуют превратиться в шоу. А в Кёльне я вышел на пенсию и могу больше уделять внимания инструменту.
ИО Среди стран, где вы гастролируете, вы всегда выделяете Китай и скоро вновь туда собираетесь. Продолжает ли он впечатлять вас так же сильно, как и раньше?
ПЛЭ Последний раз я был в Китае два года назад, исполнял в трех городах программу, в основном состоявшую из пьес Дьёрдя Лигети. Это были залы, где, как правило, проходят обычные фортепианные абонементы, в которых подобная музыка не звучит. Тем больше я был впечатлен тем, что в Шанхае и Пекине залы на 1800 зрителей были заполнены – на программах, где не было никаких уступок публике. Думаю, пришли те, у кого есть аппетит к жизни, к наполнению ее открытиями, что кажется мне очень здоровым: человеку это необходимо – двигаться вперед, а не назад.
ИО Вы часто говорите, как на вас влияют впечатления от литературы или живописи. Были ли сильные внемузыкальные впечатления у вас за последнее время?
ПЛЭ Мои самые сильные впечатления последнего времени связаны с природой. Я провел неделю на фестивале в Аспене, спланировав ее так, чтобы у меня было время полюбоваться горами, и много гулял. Я бывал прежде в этой части Америки, но впервые успел детально познакомиться с долинами Колорадо, и их грандиозность меня потрясла. Насколько же эти горы отличаются от любых европейских гор – другие измерения, другие свойства, все другое! Отношение людей к природе, их уважение к ней, которые я видел там, очень обнадеживают сегодня, когда вокруг столько драм, что на экологическую драму мы не слишком обращаем внимания.
