Персона
ЕК Александр Витальевич, вы нас заинтриговали формулировкой «пятьдесят лет в строю». От какого момента идет отсчет творческой карьеры?
АС В десять лет я поступил в Московскую военно-музыкальную школу. И тут игра слов и смыслов: я действительно стоял в строю, как юный музыкант. И несу эту вахту служения искусству вот уже полвека. Горжусь, что первый отклик обо мне в прессе был на страницах журнала «Музыкальная жизнь», кажется, в 1978 году – мое фото мальчика-трубача в статье о нашей школе.
Тот год вообще для меня оказался судьбоносным – каким-то чудом я попал в Большой зал Московской консерватории на концерт Юрия Темирканова с ГАСО СССР. Я даже помню, что он дирижировал музыку Прокофьева к кинофильму «Поручик Киже». Я был очарован и отчетливо помню, как сказал себе, что хочу быть дирижером. Этот момент отпечатался у меня в подсознании.
ЕК Кто помогал вам на первых порах? Вам везло на учителей?
АС Безусловно. У меня были прекрасные педагоги, особенно мне хотелось бы сказать о Валентине Васильевне Волковой, выпускнице Московской консерватории. Она преподавала у нас теоретические дисциплины и всегда давала мне гораздо больше, чем это надо было по программе, – научила меня писать трехголосные диктанты, открыла все секреты методики Московской консерватории. И по гармонии она очень серьезно со мной занималась.
Кроме того, мы постоянно с ней играли в четыре руки – симфонии Моцарта, Бетховена: она прививала мне исполнительский азарт. На трубе особо себя не выразишь, а вот на рояле я много играл и был околдован фортепианной музыкой. Как-то я зашел в класс и услышал, как Валентина Васильевна играла Первый этюд Шопена – эти божественные секвенции. Я взял у нее ноты и через несколько дней принес ей этот этюд, исполнив его наизусть. Помню, когда был выпускной экзамен по фортепиано в школе, мне разрешили сыграть сверх программы, и я практически дал сольный концерт.
ЕК Вы сразу решили быть музыкантом?
АС Были, конечно, и другие идеи: стать лингвистом, потом хирургом. Но в итоге именно влияние Валентины Васильевны сыграло решающую роль в том, что я связал себя с музыкой. Она была моей «музыкальной мамой».
ЕК А ваше увлечение игрой на рояле – оно сейчас имеет продолжение? Когда дирижеры учат партитуры, они их играют на фортепиано?
АС Сейчас в этом нет никакой необходимости. Раньше, конечно, я всю классику, симфонии Бетховена, Чайковского изучал за инструментом, но со временем вообще необходимость в этом отпала, так как много материала было наработано непосредственно при взаимодействии с оркестром. Конечно, мы проходили курс чтения партитур в Московской консерватории, на факультете военных дирижеров, который я закончил после школы. И потом в Петербургской консерватории, где я учился как симфонический дирижер у Владислава Чернушенко. Так что, когда мне надо глубоко вникнуть, услышать все подголоски, «пощупать» фактуру тактильно, руками, я сажусь за инструмент, но так, чтобы никто не слышал. Это очень интимный момент, где я для себя нахожу то, что я не могу, допустим, услышать в записи.
ЕК Знаю, что вы увлекались раньше оркестровками…
АС Приходилось. Нас этому учили серьезно, и кроме того, это был хороший способ заработка. Я ведь после ухода из армии в начале 1990-х работал в концертном агентстве в Германии, возил оркестры, ансамбли.
ЕК Можно сказать, были продюсером?
АС Скорее, менеджером. Я сопровождал коллективы, благодаря этому хорошо выучил немецкий язык, узнал всю географию Германии, изъездив вдоль и поперек. И плюс к этому у меня были заказы, я делал оркестровки – в основном для духового и эстрадно-симфонического оркестров, для джаз-бендов.
ЕК Нет ли желания тряхнуть стариной?
АС У меня есть одна задумка, но пока не буду о ней говорить. Я ведь увлекался аранжировками партитур, которые в Советском Союзе тогда еще не были известны. Например, «Дивертисмент» Бернстайна. Американские оркестры приезжали в Петербург, по моей просьбе оставляли очень много партитур, и я по ним учился, осваивал стилистику Голливуда – характерные высокие валторны, полифонические подголоски, общее бравурное звучание…
Иногда я по слуху «снимал записи»: тогда не были доступны партитуры Джона Уильямса, его «Звездные войны», например. Или моя любимая «Индиана Джонс». И я делал переложения таких сочинений для Оркестра штаба Ленинградского военного округа, в котором я служил. Играть просто марши или вальсы было неинтересно, и я все время что-то придумывал.
Щедрин был требовательным, не допускал ни единой фальшивой ноты или нюансов: в такие моменты он становился колючим.
ЕК Если вернуться к вопросу о работе с партитурами. Вы можете позволить себе сделать ретуши в сочинениях классиков?
АС Никогда. И даже когда я слышу, что у кого-то есть свои версии, я их избегаю. Я всегда стараюсь придерживаться уртекста. Но в случае с современными композиторами часто в практике бывает, что мы играем премьеры, и я могу предложить подкорректировать, исходя из слухового опыта и понимания оркестрового баланса. К примеру, мы делали премьеру Третьей симфонии Александра Владимировича Чайковского. И я наблюдал, как он, слушая репетицию, очень лихо вырывал «ненужные» страницы. Как-то ко мне обратился Андрей Павлович Петров, с которым мы были знакомы по Петербургу. Он тогда писал для Темирканова, для Заслуженного коллектива России какую-то специальную партитуру и попросил моего совета как знатока духовых инструментов – пригласил меня домой, и мы с ним очень долго сидели, он спрашивал: «А как вот здесь духовые, а так можно?..»
ЕК В вашей дирижерской артистической в БКЗ имени Сайдашева в Казани на стенах много памятных фотографий с выдающимися композиторами. Например, фото с Родионом Щедриным…
АС В 2002 году Родион Константинович отмечал семидесятилетие, и они с Майей Михайловной прилетели в Петербург на открытие фестиваля в его честь. Мы провели вместе целый день: он присутствовал на репетиции, потом мы обедали, затем – концерт, прием, проводы на Московском вокзале со слезами на глазах от счастья такого теплого общения. Родион Константинович был требовательным, не допускал ни единой фальшивой ноты или нюансов: в такие моменты он становился таким, я бы сказал, колючим. Хотел, чтобы дирижер максимально точно выполнял то, что указано в нотах, без импровизаций. Близкий подход у Алексея Львовича Рыбникова – он еще более, наверное, эмоциональный. А вот Борис Иванович Тищенко, напротив, всегда держался спокойно, практически ничего не подсказывал. Играл я и сочинения Сергея Михайловича Слонимского – с ним у меня тоже связаны многие памятные концерты. Мы замечательно общались с Андреем Яковлевичем Эшпаем: он хотел, кстати говоря, чтобы я его юбилейный вечер, до которого он в итоге не дожил, дирижировал, но не сложилось. Он к нам в Казань приезжал, тоже есть фотографии – у нас с ним сложился чудесный контакт… Я считаю себя счастливчиком, ведь мне повезло лично общаться с этими великими творцами. Фотографии напоминают о них, и скажу больше – от этих снимков ко мне идет колоссальный энергетический заряд.
ЕК Вы не упомянули Софию Губайдулину…
АС Наши контакты с ней были очень содержательными. Когда Губайдулиной исполнилось восемьдесят лет, мы ее чествовали в Казани, она прилетела из Аппена, и мы играли ее музыку. Потом с Юрием Башметом неоднократно исполняли Альтовый концерт. Последний раз она была с нами на свое 85-летие, тогда президент Татарстана наградил ее орденом «Дуслык». Мы были вместе в тот момент. Я просил ее написать сочинение для Госоркестра Республики Татарстан, но она тогда честно призналась: «У меня так много работы, боюсь, не успею». И вот не успела, такова жизнь. Но осталось много великолепной музыки, которую мы часто включаем в наши программы.
И тогда уже скажу о Гии Александровиче Канчели – это был человек невероятного аристократизма, внешне спокойный, но мог тоже вдруг взорваться. Он не любил, когда в его музыке паузы делали короче, чем он себе представлял: у нас с ним тоже возникали на эту тему дискуссии. Когда я дирижировал «Стикс» в 2003 году – это было второе исполнение после премьеры с Джансугом Кахидзе, мы все очень волновались, но был успех. Потом Юрий Абрамович Башмет пригласил меня повторить «Стикс» с ним в Ростове, и так и пошло – мы играли с ним много раз, и эта партитура стала одним из моих любимых современных сочинений.
ЕК Вы выступали со многими топовыми российскими оркестрами, но последние два сезона в вашу орбиту вошли два полярно разных оркестра. Я имею ввиду musicAeterna Теодора Курентзиса и Заслуженный коллектив России Санкт-Петербургской филармонии, с которым у вас сейчас началась активная полоса взаимодействия. С musicAeterna вы дебютировали, а вот с ЗКР у вас ведь давнее знакомство?
АС Это выдающийся оркестр. У нас дома, в маминой фонотеке были записи симфоний Чайковского с Евгением Мравинским – с них началось мое знакомство с творчеством ЗКР. К сожалению, живьем я Мравинского с этим коллективом не слушал – впервые был на концерте ЗКР, когда они приезжали в Москву с Арвидом Янсонсом примерно в 1982 году и играли «Ленинградскую» симфонию. Это было незабываемо. Потом, когда в 1990 году отмечали 150-летие со дня рождения Чайковского, Юрий Темирканов делал глобальный проект – приглашал Бориса Березовского, Йо-Йо Ма, Джесси Норман и Ицхака Перлмана. Его снимал канал «Арте», и в конце исполнялась Увертюра «1812 год», где я сам участвовал в духовой банде в составе Оркестра штаба Ленинградского военного округа. Вообще, оказавшись в Петербурге, я попал в эту удивительную синергию и, конечно, постоянно ходил на концерты Темирканова и Янсонса. А спустя уже достаточно много лет, когда выиграл Конкурс Прокофьева, в финале со мной играли темиркановцы – это были Третий фортепианный концерт Прокофьева и его же Третья симфония.
ЕК Вы часто вспоминаете Прокофьевский конкурс, который дал ускорение вашей дирижерской карьере…
АС Это правда. С 2000 года я стал много работать со студенческим оркестром Петербургской консерватории, руководил ее Оперным театром. Причем были проекты, когда мы со всей России собирали ребят, две недели репетировали и потом играли концерты в Европе, на фестивале Young Euro Classic в Берлине. Интересно, что сейчас я встречаю в разных оркестрах музыкантов, которые тогда участвовали в этих турне. Они помнят меня еще студентом, только выигравшим конкурс, который делал с ними первые шаги…
ЕК И вот спустя двадцать пять лет вы вновь вернулись к ЗКР.
АС Конечно, незабываемым событием для меня стало исполнение Третьей симфонии Малера – этот концерт мы посвятили памяти Мариса Янсонса на фестивале «Площадь искусств» в декабре 2024 года. Мы чудесно вместе выступили в «Сириусе» летом, а 20 декабря, вновь на «Площади искусств», мы сыграем потрясающую программу: «Жизнь героя» Штрауса и Фортепианный концерт Бриттена с Энджелом Вонгом.
Если один оркестрант уйдет – это как струна порвалась на рояле. Ее надо чинить, восстанавливать.
ЕК Вы уже пятнадцать лет возглавляете Госоркестр Республики Татарстан. Намного ли изменился состав за эти годы?
АС Конечно, бывает, что кто-то уходит, но основной состав не меняется лет двенадцать.
ЕК Для вас это важно?
АС Конечно, от этого зависит сыгранность: если один уйдет – это как струна порвалась на рояле. Ее надо чинить, восстанавливать. Я своих оркестрантов берегу, каждый день им говорю: «Ребята, вы все на вес золота!» И это искренне. Музыканты не просто играют вместе, они же растут год от года, набирают репертуар, как хорошая футбольная команда. Ротация есть, но она минимальная, основные игроки остаются на ведущих местах. Думаю, что в этом залог нашего успеха.
ЕК Какой город все же главный в вашей жизни?
АС Я прописан в Казани, вырос в Петербурге, а карьеру начал делать в Москве…
ЕК А вы могли бы назвать любимые места в этих городах?
АС В Москве – Патриаршие пруды и Большая Никитская улица. В Петербурге – Площадь искусств и соседние кварталы, где много достопримечательностей. В Казани – Черное озеро. В этом парке я много времени провел: гулял, спортом занимался – это место сейчас совершенно преобразилось, стало еще более прекрасным. А еще Театральная площадь, набережная – когда я приехал в Казань в 2010 году, ее просто не было. А теперь там такой променад невероятной красоты… Казань – это моя вторая родина, здесь я прослужил больше всего времени, и конечно, те условия, которые нам созданы, поддержка и Раиса Республики, Правительства и Министерства культуры Татарстана – абсолютно бесценны. Без всего этого ничего бы не получилось. Я очень дорожу доверием, оказанным мне, и чувствую себя в Казани просто прекрасно.
Александр Сладковский: Ценю в людях не только талант, но и способность созидать
