События
«Риголетто» Верди и «Паяцы» Леонкавалло – в числе самых популярных сочинений, которые имеют сотни, если не тысячи различных режиссерских решений. С этими произведениями любой театр всегда ждет аншлаг.
В Перми выбрали вариант концертного исполнения, представив оперы сначала на родной сцене, а затем отправив в столицу. Идея продемонстрировать их в таком виде – шаг одновременно и странный, и смелый. Странный – ведь зачем показывать публике то, что она может услышать в Большом, МАМТ, «Новой Опере» и «Геликоне» в полноценной версии? Смелый – так как тут певцам не спрятаться за визуальную и режиссерскую стороны. В концертном исполнении внимание приковано только к музыке, и логично ожидать, что театр должен собрать дрим-касты, чтобы впечатлить взыскательную московскую аудиторию.
Пермякам это удалось наполовину.
В «Риголетто» оркестр, ведомый Владимиром Ткаченко, был на первом плане. Оглушающие драйвовые tutti, заставлявшие сжиматься от страха в драматических эпизодах, акварельные краски в сценах с Джильдой, лукавые проблески а-ля Моцарт и Россини в невесомых пассажах струнных – эмоциональному динамическому разнообразию игры и стилистическому чутью пермских музыкантов может позавидовать любой столичный коллектив. Витальность прочтения заключалась и в моментальных темповых переключениях, на которые певцы своевременно реагировали. В этой интерпретации опера во многом лишилась надоевшей мрачности, преувеличенных страстей: в центре была легкость звучания, текучая прелесть вердиевских мелодий, тонкость фразировки. Любопытно, что в третьей картине Ткаченко добавил в партитуру дополнительные инструменты: ластру, создающую звук громовых раскатов, и ветряную машину. Эти вроде бы абсолютно театральные эффекты в контексте общей трактовки придали сочинению старинную наивность.
Филигранную работу показал мужской хор театра (хормейстеры – Валерия Сафонова, Константин Погребовский): например, коронный Zitti, zitti прозвучал идеально по артикуляции и детально по нюансировке.
На роль Риголетто пригласили варяга из НОВАТ – молодого баритона Павла Анциферова. Пока сложилось ощущение, что партия ему сильно на вырост. С точки зрения техники певец в принципе ее осилил, хотя местами и подхрипывал, и чувствовалось, что уставал к концу каждого акта. Но Риголетто – не тот образ, что нуждается только в качественном вокале. Его нужно прожить, наполнить эмоциями, болью и слезами отца, потерявшего дочь, одновременно животным страхом шута и его жаждой мстить своим хозяевам. Все это даже в формате концертного исполнения вполне можно было выразить через динамику, кропотливую работу над фразировкой. Но Анциферов провел весь спектакль всего лишь на нескольких градациях нюансировки – от mezzo forte до fortissimo. Даже настоящего piano как будто и не было. А ведь сколько красок можно внести, например, в знаменитое La ra, la ra во втором акте… Певец не сумел раскрыть себя и актерски: статика присутствовала как в вокале, так и в мимике артиста.
Баритона в этот раз в прямом смысле переиграли и перепели басы – Гарри Агаджанян в партии Спарафучиле и Рустам Касимов в роли графа Монтероне. Первый своим раскатистым голосом крайне остроумно, иронично-колко и, конечно, зловеще изображал мерзковатую личность бандита. А его фирменные низкие ноты – к примеру, фа большой октавы, которое он решил показать во всей красе, даже намеренно передержав нужные восемь четвертей, – впечатляли своим почти профундовым звучанием.
Благородный тембр Рустама Касимова как нельзя кстати подошел к партии Монтероне: певец всего за несколько минут сумел создать законченный образ оскорбленного отца, посылающего проклятия Герцогу и Риголетто, и при этом, в отличие от многих других исполнителей этой роли, пробил громогласное tutti оркестра.
Ожидаемо блистал в партии Герцога один из лучших ее интерпретаторов на сегодня в России Алексей Татаринцев. За таким очаровательным соблазнителем – хоть на край земли. Артист регулярно поет Герцога в родной «Новой Опере», поэтому, конечно, подглядывать в ноты ему совершенно не нужно – он обаятельно и естественно играл, показывая, каким чарующим может быть распутство. Прекрасно оно и благодаря его голосу: такой регистровой свободы, свободы на верхах, итальянской пластичности звуковедения мало у кого сейчас найдешь. Конечно, кульминацией партии стала знаменитая песенка La donna è mobile, в конце которой Татаринцев феноменально долго и ровно держал ноту си.
Ирина Байкова в партии Джильды поначалу несколько стушевалась, когда вышла на великую сцену, – лишь к Caro nome ее голос обрел полный фокус и силу. Но дальше все пошло как по маслу. Байковой хватило и технической выдержки, и внутренней наполненности, чтобы насытить роль Джильды особой невинностью и девичьей чистотой. Все это можно было почувствовать через богатство тембральных красок артистки, ее умное, осмысленное пение. Была уместна и ее мягкая актерская игра. Изюминку интерпретации добавила и внешность певицы, явно отсылающая к образу кинодивы Роми Шнайдер.
Исполнение оркестром «Паяцев» Леонкавалло расцвечивалось всеми красками. Тут тебе и лукавая стилизация под старину в спектаклике бродячей труппы, где звучат менуэт и гавот, и томно-страстные мелодии в дуэте Недды и Сильвио, и тонкие пасторальные эпизоды вроде свадебного хора. Но чего, пожалуй, не было в этот вечер – так это итальянского вулканического темперамента. Дирижер спрятал его под оболочкой сдержанности и определенной мягкости трактовки: никаких страстей в клочья и мелодраматизма. Эта идея коснулась и пения вокалистов, с которыми Ткаченко, чувствуется, также хорошенько поработал: аффектации, выкриков, декламации у них было ровно столько, сколько написал композитор в нотах, поэтому традиционной «кровавой» истории не получилось. Зато с огромным вдохновением и любовью были исполнены лирические эпизоды: оркестровая фактура словно дышала ароматами полей Южной Италии, где происходит действие.
Как и в «Риголетто», прекрасно, богато нюансами пение хора – теперь уже полноценного по составу. А вот с солистами, в отличие от того, как пели оперу Верди, дела обстояли лучше.
Михаил Пирогов демонстрировал феноменальную стабильность и ровность своего красивейшего драматического тенора в партии Канио: полетность звучания, шикарные, берущиеся без запинки верхние ноты восхищали. Конечно, несколько не хватало безудержного темперамента, но таковы правила игры дирижера.
Зарина Абаева спела Недду по-примадонски уверенно и свободно, эффектно показывая свой в меру плотный и в меру лирический голос: окутывали тонким шелком pianissimi, а теплота и проникновенность тембра дарили интерпретации изысканные, завораживающие романтические краски в балладе героини и ее сцене с Сильвио.
Не разочаровал Энхбат Тувшинжаргал: в его Тонио сочетались беспредельные чувства к Недде и зловещее коварство, которое и привело к трагедии.
Другой баритон, Евгений Бовыкин, исполнявший Сильвио, демонстрировал тонкую динамику в большом дуэте с Неддой и завидную кантилену, мягкость звучания: его голос расцветал весенней нежностью. Запомнилось и выступление молодого тенора, еще студента Уральской консерватории Павла Межова – Беппо, спевшего серенаду Арлекина с отчетливым пониманием итальянского стиля и покорившего публику оформленным, пластичным тембром.
Итоговый счет, конечно, в пользу «Паяцев», хотя и в пермском «Риголетто» было много приятных неожиданностей и открытий.
