События
Петербургская филармоническая публика, не остыв еще от случившегося месяц назад интереснейшего по программе и качеству исполнения концерта Филиппа Чижевского с оркестром Курентзиса (игрался Контрапункт XIX из «Искусства фуги» Баха в инструментовке Берио и Третья симфония Брукнера), в этот раз смогла оценить маэстро в оперном репертуаре. Концертное исполнение «Волшебной флейты» Моцарта благодаря филармоническому фестивалю «Площадь Искусств» привлекло отличный состав: не только Чижевского, но и оркестр и хор московского театра «Новая Опера», а также сборную команду солистов из трех городов – это и Москва, и Петербург, и даже Нижний Новгород, который благодаря усилиям Дмитрия Синьковского довольно сильно продвигается сегодня в старинном репертуаре.
Заявленное как сугубо концертное, без минимального антуража на сцене и без театральных костюмов, исполнение превратилось в динамичное действо со своими изюминками. Как чисто музыкального, так и лицедейского свойства. На хорах филармонии в этот вечер разместились двое чтецов – театральные артисты Анастасия Волынская и Дмитрий Гизбрехт. Элегантное решение освободить вокалистов от бремени речевых реплик и части музыкальных речитативов, отдав это актерам, обернулось интересной игрой: оба жонглировали многими ролями (причем у Анастасии оказывались и мужские реплики) и так виртуозно и качественно, со вкусом к языку преподносили это по-немецки (перевод одновременно транслировался на экране), что такие моменты не только не расхолаживали восприятие, но скорее придавали действию новый интерес. Впрочем, внимание к этой части оперы подогревалось и новым переводом, сделанным специально для московской постановки Егором Перегудовым – худруком столичного Театра имени Маяковского. Его цель, видимо, была приблизить текст «Волшебной флейты» к нашему дню. В итоге в нем на удивление оказались смешаны и простые, буквально разговорные, привычные обороты (причем почти у всех персонажей, будь то простак Папагено или высокородный принц Тамино), так и речевые архаизмы, словно перенесенные из старинных либретто. Впрочем, Перегудов порой пускался и в занимательную языковую игру, то смешивая немецкий и русский («Пфай? Дас ист пфай?» – спрашивает Папагено у Тамино. «А, тьфу!» – догадывается тот), то остроумно, с помощью набора %^&%&%$ передавая мычание птицелова в сцене, когда его рот буквально закрыт на замок.
Но самым волнующим в этот вечер было музыкальное прочтение оперы. Филипп Чижевский словно стряхнул с партитуры пыль, предпочтя и более витальные темпы, что в целом характерно для московских артистов, и контрастные звуковые и даже темповые перепады внутри номеров, оправдывая это сказанной им самим фразой, что «играть Моцарта – это как лихачить за рулем…». Он действительно продвигался вперед без чинных остановок между номерами, подчеркивал танцевальные моменты при каждом удобном случае, облегчал звучание большого оркестра, который очень чутко реагировал на пожелания дирижера. В идеальной акустике Большого зала филармонии музыканты нигде не нарушали паритет с певцами. Чижевский уделил большое внимание детализации текста, разнообразию штрихов не только у оркестра, но и у певцов, и при этом учитывал специфику голосов, выгодно подав каждого артиста в его амплуа. Вокальный состав этого вечера был многообещающим. Антонина Весенина с блеском провела сложнейшие колоратуры Царицы ночи, Ярослав Абаимов представил Тамино страстным героем, продемонстрировав широкую амплитуду настроений. Николай Диденко прекрасно подошел по своим вокальным данным для Зарастро, а Константин Сучков обуздал богатый голос, чтобы создать образ легкомысленного весельчака Папагено.
На фоне крупных голосов манера Галины Круч, солистки Нижегородской оперы, показалась поначалу даже камерной, не оперной. Однако именно этими тонкими красками, словно уведя нас из зала в приватный домашний круг, она смогла передать глубину характера Памины, ее близость к романтическим героиням. Ария-прощание из второго действия и последующая сцена с трио мальчиков (Артём Волчков, Савелий Родин и Матвей Лысяков), составивших просто-таки недетскую конкуренцию трио фрейлин Царицы ночи, стали одними из самых проникновенных и исполнительски совершенных моментов концерта.
Возникшая романтизированная трактовка, поддержанная Чижевским, не мешала проявиться и другим стилям в «Волшебной флейте» – и барочному в знаменитом дуэте стражников «под Баха» (где Моцарт-католик даже обращается к цитате протестантского хорала), и практически бетховенскому в хоровых финалах (недаром младший из классиков ставил «Флейту» выше всех других опер Моцарта). Такая игра стилями, которая наблюдалась у композитора (в опере – редкий микс разнородных музыкальных ингредиентов), тоже отчетливо угадывалась в интерпретации дирижера.
Но так же, как и Перегудов в своих языковых играх, Чижевский позволил себе добавить щепотку театральных вольностей: то обрушивал на слушателя звуковой кластер – перед появлениями Царицы ночи, то в танцевальном номере свиты Моностатоса делал загадочные «зависания» на паузах… Однако самым неожиданным и нестандартным ходом стало расширение партитуры фактически новой партией – партией фортепиано (хаммерклавира). Как знать, может, и Моцарт в первом представлении в роли дирижера и клавириста примерно так же мог дополнять оркестр?
Спрятанный в недрах оркестра инструмент обратил на себя внимание уже в увертюре. Благодаря талантам Александры Кореневой, виртуозно владеющей техникой импровизации, хаммерклавир проявился во многих местах оперы, вплетая пассажи, мелодии в привычную партитуру – да так, что порой это слушалось как концерт для фортепиано с оркестром. Или буквально комментируя реплики чтецов кусочками то начала «Лакримозы», то медленной части Двадцать третьего концерта, то и вовсе вердиевской арии «Сердце красавиц…», когда Папагено практически соглашался жениться на старухе. Да, такой «Флейты» у нас еще не было, хотя летом эту версию уже увидели зрители «Новой Оперы», и в интернете можно найти следы дискуссии об уместности подобного эксперимента.
Нет сомнений, что Чижевский наверняка сохранит статус персоны грата в Петербургской филармонии. Любопытно, с каким репертуаром и во главе какого коллектива он появится в следующий раз. Это остается интригой.
