Персона
ВД Последний раз мы встречались в далеком 2006-м в Иркутске, когда вы принимали участие в первых гастролях ЗКР под управлением Юрия Темирканова по городам Сибири и играли Рахманинова.
АМ Я помню те гастроли очень хорошо, потому что тогда единственный раз в жизни сыграл Третий концерт с Юрием Темиркановым, потом еще раз исполнил его с Василием Синайским в Швеции и затем вернулся к творчеству композитора лишь два года назад в связи с его юбилеем. Я выучил «Вариации на тему Шопена», Второй концерт, Первый, который почему-то редко играют, «Рапсодию на тему Паганини», а вот до Четвертого у меня руки так и не дошли. Я очень люблю музыку Рахманинова, но он продолжает казаться очень трудным, его, на мой взгляд, адекватно понять почти никто не может.
Подражать Рахманинову действительно нельзя, но не по причине гротеска, а потому, что он за одну секунду решает в своей игре двадцать пять операций.
ВД Давно не доводилось слышать признание пианиста в том, что Рахманинов труден, если учесть, что его не играет только ленивый, начиная с консерваторской, если не с училищной скамьи. В чем же сложности?
АМ Да, играют все, но часто плохо. На мой взгляд, только два пианиста умеют его исполнять – это он сам и Михаил Васильевич Плетнев. И я могу это объяснить, тут нет высоких материй. Когда мы учились в Московской консерватории, нам говорили, что Рахманинов – великий пианист, но не дай Бог ему подражать, потому что это будет гротеск и карикатура. Так говорил, например, Лев Наумов. Подражать Рахманинову действительно нельзя, но не по причине гротеска, а потому, что он за одну секунду решает в своей игре двадцать пять операций – и чтобы голоса по-разному звучали, и идеальная фразировка была, и многое другое. Нормальный же смертный может решить одну-две операции. Я говорю своим студентам, что обычно, если нот мало, на каждую требуется больше внимания. Есть еще один стереотип, когда говорят, что Моцарт – это так сложно, ты сразу как голый за роялем. Хотя в Моцарте проблема в том, что никто не знает толком его музыкальный язык, а не в том, что нот мало. Вообще же, если нот много, как у Скрябина, то можно играть широкими мазками. У Рахманинова нот много, а внимание к ним должно быть такое, будто их мало. Романтическое содержание его музыки на самом поверхностном уровне постижения забивает все остальное. А играть его всем хочется, потому что ощущения от исполнения его музыки действительно очень приятные.
ВД Можно продолжить и сказать, что Рахманинова и петь не умеют так, чтобы отвечало замыслу. Почти все оперные певцы, надрываясь в восторге, голосят на бис с детской непринужденностью романс «Вешние воды», считая, что слушатели только его и ждали. И потому интерпретация Юлии Лежневой романсов и песен Рахманинова на диске так обезоружила своей тишиной, отсутствием пафоса.
АМ Я всю жизнь искал вокалиста своей мечты и, когда впервые услышал Юлию на концерте, сразу понял, что нашел. Она, с одной стороны, пришла из мира старинной музыки, в котором я тоже много кручусь. Когда я предложил Юлии исполнить Рахманинова, она сразу согласилась. Мы и познакомились с ней на этом проекте. И когда на первой репетиции она запела романсы, я понял, что это ровно то, что я искал. Ощущения были похожи на те, когда, например, читаешь Гоголя или Пруста и думаешь, что это именно то, что ты чувствовал, но не мог выразить словами. У Юлии интуитивно заложено глубочайшее понимание Рахманинова, помноженное на ее умопомрачительное мастерство и музыкальный ум. С первой ноты я понял, что у нее, как бы высокопарно ни прозвучало, такое количество и духовного, и интеллектуального багажа для этой музыки, что она много думала, вслушивалась в нее.
ВД Незычный, далекий от оперности звук Лежневой в музыке Рахманинова действительно производит революционный эффект после десятков привычных трактовок его вокальной музыки. И оказывается, исполнять его в такой манере не только можно, но и нужно хотя бы ради оздоровления мейнстримной традиции.
АМ Я подхожу к этому не со стороны широких стилистических систем координат, но с точки зрения непосредственно авторского текста, который, на мой взгляд, только так и можно исполнять. Рахманинов невероятно популярен во всем мире – и в России, и на Западе, концертов с его музыкой больше, чем у какого-либо другого композитора. При этом когда я оказываюсь в высокоинтеллектуальных немецко- или англоязычных кругах, меня не покидает чувство, что его не понимают, начиная с господина Бренделя, который повесил на него ярлыки, или Адорно, у которого сочинения Рахманинова имеют репутацию типа «романтизм, луна и так далее». Играя этого композитора, чаще всего делают упор на громкость и одномерность, а у него все сложнее устроено. Когда я в Варшаве слушал, как Михаил Плетнев исполняет Второй концерт, ловил себя на мысли, будто это другая музыка, другой инструмент, хотя прекрасно знаю этот концерт, этот зал, выступал как солист, когда Плетнев дирижировал. Он играл негромко, но при этом каждая деталь была высвечена.
Нечто похожее происходит с Бахом – все знают гениальные сочинения вроде «Страстей по Матфею» или Высокой мессы, но девяносто процентов самых потрясающих вещей спрятано в кантатах, которые никто не слушает.
ВД Романсы Рахманинова вы записали на Steinway композитора в его доме в «Сенаре». Инструмент помог найти правильную интонацию?
АМ Я играл на этом рояле, вокруг которого было невероятное количество мифов, еще в 2013 году, когда в Люцерне был фестиваль, посвященный России, и организатор попросил меня курировать некоторую его часть. Рояль из «Сенара» тогда вывезли впервые, когда там еще жили наследники. Вообще, «Сенар» оказался капсулой времени. Помню, как зашел в этот дом, где все было не тронуто. Там и сейчас-то все не тронуто, но хотя бы все архивные материалы и рукописи уже вывезены в Библиотеку Конгресса. Рояль там невероятный, на нем Михаил Плетнев записал для Deutsche Grammophon «Вариации на тему Корелли», которые и сочинялись за этим инструментом.
ВД Стены «Сенара» тоже помогали во время записи?
АМ Безусловно, но сама запись была нелегкая. Установить в этой гостиной звук, чтобы все получилось, было пыткой. Да и романсы довольно тяжелые, хотя каждый из них мы по два раза спели и монтаж был минимальный. Я боялся, что Юлия сейчас хорошо споет, а я ошибусь, и будет неприятно. Тем не менее мы записали все за два дня, а пара романсов даже не вошла на диск. Я больше всего люблю романсы ор. 38, которые записывал на Harmonia mundi с Еленой Брылевой, и наряду с Этюдами-картинами ор. 39 и «Всенощной» считаю их вершиной творчества Рахманинова. Но и в ор. 21, 26 и 34, которые мы записали, тоже много чего интересного есть. После концерта в Кёльне, где мы с Юлией расширили программу, добавив ор. 38, ко мне после концерта подошел Андреас Штайер, который, как Любимов и Плетнев, один из важнейших людей на пути моего становления, и сказал: «Слушай, ну какая музыка!» Этого я и добивался, чтобы люди, выросшие в другой культурной среде, наконец, поняли, что это музыка абсолютно первоклассного уровня с точки зрения песенно-романсовой традиции ХХ века, стоящая в ряду с Дебюсси, Форе, если не лучше. Нечто похожее происходит с Бахом – все знают гениальные сочинения вроде «Страстей по Матфею» или Высокой мессы, но девяносто процентов самых потрясающих вещей спрятано в кантатах, которые никто не слушает. Вот и у Рахманинова все знают Второй концерт – его вторую часть и конец третьей, «Вешние воды» и прелюдию до-диез минор, а многие сокровища композитора кроются, в частности, в редко исполняемых романсах.
ВД Какие у вас ожидания от следующего года?
АМ Я получил работу в Lufthansa, это для меня большое событие в жизни, буду работать.
ВД Кем?!
АМ Пилотом.
ВД Это без шуток?
АМ Это вообще без шуток. Я четыре года пытался пробить стену и доказать, что в пятьдесят лет без опыта это возможно. Но все было очень сложно. Я впервые в жизни сделаю то, чего никогда не делал, и профессионально займусь чем-то совсем другим. Моя цель не в том, чтобы перестать выступать, а, наоборот, психологически переставить себя на другие рельсы, чтобы играть лучше. История с авиацией поможет мне вытеснить личные психологические проблемы, и будет время не только мчаться с одного концерта на другой, но немного остановиться и подумать, что я делаю и зачем.
ВД Знаю, что дирижер Дэниел Хардинг тоже служит в авиации в свободное от дирижирования время.
АМ Да, этой мой большой друг, мы с ним постоянно в контакте, но только как пилоты, не как музыканты. Мы все время переписываемся, но не по поводу музыки. Дэниел молодец. Когда меня в очередной раз не взяли в пилоты, я решил с ним посоветоваться, он как раз тогда дирижировал в Берлинской филармонии. Я пригласил его на ужин. У меня дома есть учебный тренажер, так вот, когда он сел за него, я понял, что он очень хороший пилот Air France. Он эту работу как-то немыслимо сочетает с дирижированием, но у него в целом другая ситуация. Теперь и у меня новый вызов – понять, как я все это буду совмещать, но это тоже интересно.
ВД Вы же еще много чего не сказали на фортепиано?
АМ Вопрос сложный. С одной стороны, много чего не сказал, с другой, многое уже пройдено, а с третьей – надо немножко во всем разобраться. Если говорить серьезно, есть вещи в концертной жизни, которые меня не то чтобы не устраивают, но и не привлекают. Одно дело играть, например, с Ольгой Пащенко в четыре руки, музицировать с Андреасом или петь с Юлей – это полное счастье, и тогда я готов оставаться на сцене. А вот играть с каким-то большим оркестром, «большим дирижером» в большом зале, когда все это в крупный помол превращается… Ожидания у публики одни, а ты их совершенно не хочешь удовлетворять. Пока ты молодой, об этом не надо думать, нужно просто чего-то добиваться. Но потом наступает момент, когда ты пытаешься понять, надо ли всю жизнь этим заниматься, и ответ, в общем-то, нет. Я слишком уважаю музыку, чтобы втискивать ее в узкие и неправильные ворота.
