Персона
В феврале 1877 года на сцене Большого театра состоялась премьера «Лебединого озера» Петра Ильича Чайковского. Постановка не имела особого успеха и была признана неудачной. Лишь спустя восемнадцать лет в хореографии Мариуса Петипа балет обрел свой подлинный облик и вошел в анналы истории, вдохновляя бесчисленные балетные труппы по всему миру. К 140‑летию со дня премьеры «Лебединого озера» Владимир Юровский приурочил исполнение полной партитуры произведения. Об этой работе с дирижером побеседовала Юлия Чечикова.
ЮЧ Какое место, на ваш взгляд, занимает «Лебединое озеро» в наследии Чайковского?
ВЮ Это пограничное сочинение. Здесь Чайковский по‑настоящему обретает себя как композитор, дарит истории первый симфонический балет и открывает титульный лист блестящей плеяды из трех балетов. Если очень приблизительно, то их можно сопоставить с последними симфониями того же автора: то есть «Лебединое озеро» соответствует положению Четвертой симфонии, «Спящая красавица» – Пятой, «Щелкунчик» – Шестой. Если говорить о значимости «Лебединого озера» для последующих поколений, то это первый акт драмы или даже трагедии, завершением которой стали «Щелкунчик» и Шестая симфония.
Несмотря на то, что из всех трех балетов «Лебединое озеро» – самое раннее сочинение, его невозможно обвинить в отсутствии зрелости. Оно невероятно цельное по единству тематического материала, по характеру разработки, по тональному плану, по тому, как произведение выстраивается по методам чередования контрастов. Но эта предельно четкая, замкнутая форма многократно нарушалась разными изысканиями хореографов. Чайковского пытались улучшать, переставляя номера местами, дополняя другими авторами. При всей моей любви к искусству классического балета для меня как музыканта существует единственный вид этого произведения – тот, в котором его написал Петр Ильич Чайковский. Этот полный вариант без купюр мы и представим московскому слушателю.
ЮЧ Какие произведения вы назвали бы предшественниками «Лебединого озера»?
ВЮ К этой категории можно отнести «Жизель» Адана и «Сильвию», а также частично «Коппелию» Делиба. Оба композитора оказали большое влияние на Чайковского. Но, несмотря на наличие этих предшественников, «Лебединое озеро» – уникальный балет в плане симфонической проработки музыкального материала и глубины создаваемых музыкой эмоций.
ЮЧ Почему Чайковский прохладно отзывался о своем первом балете?
ВЮ Это нормальная защитная реакция на неудачу. Премьера не стала для Чайковского успехом.
ЮЧ Да, но это в большей степени было обусловлено слабостью постановочной команды. Посмотрев «Сильвию» Делиба, Чайковский окрестил свое «Лебединое озеро» в письмах фон Мекк «чистой дрянью».
ВЮ Чайковский плохо отзывался и о собственной Пятой симфонии, тем не менее, в момент написания он был убежден, что это лучшее из его сочинений. (Похожая история была и с большим количеством других его сочинений). Я уверен, что он так же изначально думал о «Лебедином озере». Но учитывая сложные взаимоотношения Чайковского со своими собственными творениями, я бы не придавал слишком большого значения негативному отношению автора к своему детищу.
ЮЧ Но почему для сравнения он выбрал именно балет Делиба?
ВЮ Чайковский искренне преклонялся перед ним, и это абсолютно справедливо. Делиб – выдающийся музыкант, до сих пор у нас по достоинству недооцененный. Его держат в разряде композиторов «балетной», т.е. легкой музыки, а на самом деле он настоящий мастер оркестра, прекрасный мелодист, очень тонкий балетный драматург. Что для меня не сопоставимо, так это глубина трагического конфликта в основе балетов Делиба и Чайковского. Последний отталкивался от темы недостижимой идеальной любви, много писал об этом, и чем позже творчество, тем больше ему это удавалось. Если взять наиболее хрестоматийные примеры – это «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», два сочинения о несбыточности человеческих мечтаний, о крушении надежд. И чем прекраснее надежды, тем страшнее их крушение.
 Юлиус Райзингер |
 Лев Иванов |
 Мариус Петипа |
ЮЧ Какие хореографические воплощения перекликаются с вашим пониманием замысла этого балета?
ВЮ Несмотря на то, что истинный успех к «Лебединому озеру» пришел в классической хореографии Льва Иванова и Мариуса Петипа, наибольшее проникновение в психологическую суть этому балету суждено было узнать только во второй половине XX века, когда появились современные трактовки – в том числе замечательная постановка Тома Шиллинга в берлинской Комише Опер, нетрадиционная постановка Мэтью Борна с полностью мужским составом танцовщиков. Я не пытаюсь умалить вклад Петипа и Иванова, непревзойденных мастеров классического балета, но это достаточно абстрактное искусство. Более современные хореографы пытались найти пластическое выражение заложенным в музыке Чайковского глубинным вопросам бытия, которые не могли быть отражены в хореографии Петипа в силу условностей балетного искусства той эпохи. Огромный шаг вперед в этом смысле сделал выдающийся балетмейстер Владимир Бурмейстер. Его версия «Лебединого озера» шла на сцене Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко, и хотя «лебединый» акт оставлен практически без изменений, он нашел важные драматургические ключи. Эта постановка и стала первой в моей жизни – я ее увидел впервые в возрасте 6 лет и с тех пор смотрел ее бесчисленное количество раз (мой отец регулярно дирижировал этим спектаклем в театре Станиславского). Но впоследствии я испытал нечто вроде шока, когда впервые увидел постановку Т. Шиллинга с оригинальным, то есть трагическим финалом! Не будем забывать, что по замыслу Чайковского возлюбленные гибнут в пучине. В традиционных советских постановках любовь торжествовала над смертью, погибал лишь злой волшебник Ротбарт, а влюбленные спасались, что само по себе есть серьезнейшее нарушение первоначального замысла автора. Если искать параллели, то это равносильно тому, как Прокофьев пытался сочинить счастливый финал к «Ромео и Джульетте», но потом сам отошел от этой идеи. И я абсолютно убежден, что единственно правильный логический выход из трагедии «Лебединого озера» – гибель возлюбленных и разрушение чар злых сил как результат принесенной жертвы. Это то, что я слышу прежде всего в самой музыке Чайковского.
ЮЧ Для вас это будет первое исполнение партитуры «Лебединого озера»?
ВЮ Да, но у меня была возможность хорошо ознакомиться с произведением. Думаю, не будет преувеличением сказать, что к исполнению этой партитуры я готовился всю свою сознательную жизнь! Как я уже сказал ранее, я вырос на этой музыке и на этом балете (в постановке В. Бурмейстера), смотря и слушая спектакли в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. Я изучил все существующие версии партитуры, а недавно мне попал в руки и только что изданный «Балетный репетитор», где напечатано переложение всего балета для… двух сольных скрипок, изготовленное Чайковским при подготовке первого исполнения балета в 1877 году. Я многократно видел разные постановки на Западе, дирижировал отдельные фрагменты в программах концертов, но мне, к сожалению, никогда еще не доводилось дирижировать музыкой всего балета. А ведь только играя ее в оригинальном и несокращенном виде, к тому же не подгоняя естественные темпы музыки «под ноги» танцовщиков, можно осознать подлинное величие гения Чайковского. Мы с ГАСО имели возможность испытать подобное, работая над «Спящей красавицей» несколько сезонов назад, когда мы тоже сыграли всю музыку балета от первой до последней ноты.
ЮЧ Спящую красавицу» принято позиционировать как балет-симфонию, и для него логична форма концертного исполнения. А «Лебединое озеро» скорее попадает в разряд балета-драмы, где театральные законы превалируют над музыкальными.
ВЮ Для меня как раз «Лебединое озеро» – балет-симфония, а не «Спящая красавица», хотя то, о чем вы сказали, напрямую относится и к трем последним симфониям Чайковского, где законы драмы начинают довлеть над чисто музыкальными законами. В Четвертой симфонии автор, не нарушая классической стройности форм, находит возможности для воплощения самого драматического содержания, в то время как в предыдущих симфониях классическая форма всегда вставала у него на пути. Это отмечал российский музыковед Лев Мазель: начиная с Четвертой симфонии темы Чайковского ведут себя подобно героям оперы и балета, и совершенно необязательно, что они появляются в репризе в том виде, в котором мы видели их в начале, и причиной тому – драматические перипетии, влияющие на них подобно самой жизни, влияющей на внешний вид человека. Подобного рода перипетии есть и в «Лебедином озере»: например, си-минорная «лебединая» тема, появляющаяся в скромном одеянии сольного гобоя с аккомпанементом валторн и фаготов, претерпевает в течение балета серьезнейшие изменения, и в конце балета звучит в полном оркестровом облачении, да еще и в мажоре! И это при том, что герои по замыслу автора гибнут! Это, кстати, заставляет задуматься о том, насколько благополучен и триумфален мажор в музыке Чайковского – ну хотя бы в финалах Четвертой и Пятой симфоний!.. Так что для меня это именно балет-симфония. Конечно, речь идет не о бетховенском симфонизме, а о симфонизме романтической эпохи в его преломлении через призму Берлиоза, Листа и частично Вагнера. Но совершенно очевидно, что принципы тематической разработки, которыми пользуется здесь Чайковский,– плоть от плоти бетховенского метода! И уже потому «Лебединое» – революционное произведение.
ЮЧ Какое место по отношению к нему занимает «Спящая красавица»?
ВЮ Если «Лебединое озеро» – смелый прорыв вперед, то «Спящей» часто отводится скорее арьергардная позиция. Да, в ней тоже налицо симфонический принцип, но он распространяется лишь на определенную часть балета. А дальше за этим следует развернутая дивертисментная часть, сознательно выдержанная в духе рококо. Подобный прием Чайковский использует и в «Пиковой даме», когда вставляет в середину пастораль «Искренность пастушки». Но это на самом деле тоже движение вперед – от романтизма ХIX века к неоклассицизму века ХХ-го… В «Спящей красавице» Чайковский сознательно уходит от драмы к эпосу, к некоторой созерцательности и отстраненности. Ничего подобного не наблюдается в «Лебедином озере». Даже последовательность блестящих национальных танцев в третьем акте воспринимается как своего рода наваждение, навеянное злыми силами. Третий акт проходит под знаком черного лебедя и злого волшебника Ротбарта (этот ход мне очень нравился в постановке Бурмейстера).
Здесь Чайковским гениально угадана карнавальная природа этой музыки. Комплекс побочных тем первой части или же середина второй части в Четвертой симфонии, скерцо, написанное как поток сознания, или же пляска Финала этой Симфонии – все это те или иные проявления карнавального начала, не нарушающие, а наоборот, обогащающие его инструментальное и чисто симфоническое творчество. Этим он отличается от такого мастера западной музыки как Брамс, для которого подобного рода «вольности» в симфоническом творчестве были непозволительны. Чайковский же их не стесняется и тем самым идет впереди своего времени – прямой дорогой к симфониям Малера и Шостаковича.
Симфонизм Чайковского не абстрактен, он всегда направлен на разрешение животрепещущих проблем человеческой души. Чайковский – лирик во всем: в симфониях, операх и балетах. Лирическим балетом можно считать и адановскую «Жизель», но она выдержана, скорее, в акварельных тонах. Чайковский же рисует драму густыми масляными красками, по крайней мере, в «Лебедином». С годами его стиль стал менее лапидарным, с тяготением к более строгому отбору оркестровых красок. Различия в инструментовочном стиле, скажем, Четвертой и Шестой симфоний, очевидны, равно как и в балетах, но удивительно, что Чайковский уже в первом своем балете полностью обрел себя как автор.
ЮЧ Сам Чайковский это осознавал?
ВЮ Думаю, что нет. Такое чувство, что он писал балет в состоянии полузабытья, на одном дыхании, подобно «Пиковой даме», созданной за рекордные 44 дня. Работа над «Лебединым озером» была отягощена различного рода техническим требованиями к вариациям, pas de deux, pas de trois и т.д. Но гений такого мастера как Чайковский проявился в том, что результатом трудов, обусловленных коммерческим характером и статусом заказа, стало уникальное творение. Впоследствии ему приходилось писать по чужому плану: поддавшись уговорам Балакирева, он взялся за «Манфреда» (изначально придуманного Балакиревым для Берлиоза, эту идею не принявшего) и испытывал крайнее раздражение от продиктованных ему указаний. Тем не менее, он почти полностью выполнил их и создал одно из самых вдохновенных сочинений. Видимо, такова его странная натура – в беспрепятственном творческом полете Чайковский не чувствовал себя свободным и нуждался в принуждающих обстоятельствах.
ЮЧ Какие личные переживания Чайковского тех лет отражены в партитуре «Лебединого озера»?
ВЮ Это еще сравнительно счастливый период его жизни – год до свадьбы, но грозовое преддверие появляется в его музыке с самых первых творений – даже в Первой симфонии, написанной за десять лет до «Лебединого озера». А даже самый «благополучный» по событиям – 1‑й акт «Лебединого» проходит под зловещим знаком предстоящей женитьбы, которой требует от Принца его вдовствующая мать, и которой сам Принц явно не жаждет, а вместо этого сбегает от матери и придворных в лес и там знакомится с Одеттой. То есть тема запретной, несанкционированной семьей и обществом любви занимала Чайковского очень сильно – иначе бы не написал он так много волнующей и по‑настоящему щемящей музыки в этом балете! Вместе с тем в «Лебедином озере» много света и жизнеутверждающего начала. И хотя балет завершается трагически, музыка его полна нежности, красоты и даже юмора, с которым Чайковский не расставался никогда.
ЮЧ Претерпев огромное количество непохожих друг на друга хореографических трактовок, в каком виде до наших дней дошла партитура балета?
ВЮ Как я уже говорил, в театральной практике с самых первых своих шагов она подверглась варварскому вмешательству. В нее не так много добавляли (в триумфальную версию Петипа-Иванова вошли поздние фортепианные произведения самого Чайковского в оркестровке Риккардо Дриго), а в основном изымали и переставляли местами, тем самым нарушая музыкальные, драматическо-психологические контуры. На премьерном исполнении некоторые оригинальные вариации были заменены. Сам Чайковский предлагал сочинить по заданному танцовщицей плану собственную музыку, лишь бы не вставляли чужую. Но танцовщицы того времени так не считали – им казалось, что Минкус, к примеру, пишет более удобно и эффектно для танца.
Наталия Дудинская – Одиллия |
Галина Уланова – Одетта |
ЮЧ В дополнение к теме ассоциативности – чем вы объясняете тот факт, что именно «Лебединое озеро» получило ярлык предвестника политической нестабильности и грядущих существенных перемен?
ВЮ В исторические моменты, подобные событиям 1991 года, необходимо то, на что всегда можно положиться, то есть на классику. Когда жизнь вокруг создает ощущение крайней нестабильности, ты должен на что‑то опираться, что всегда с тобой, что не подведет, что не меняется. Классический балет, как и советская опера в ее имперском понимании – то, что всегда одинаково. На фоне ватного снега Ленский всегда выходит в бобровой шапке и поет голосом Лемешева или Козловского свою арию, и в этом вся суть классики. Мона Лиза не меняется, Медный всадник остается прежним – и это есть хорошо.
«Лебединое озеро» считалось одной из брендовых этикеток советского балета, и за него хватались инстинктивно, так как было понимание, что в нем не возникнет ненужных ассоциаций – ни сезонных, не политических, никаких. Это просто вечная красота. Когда умирали политические лидеры, с утра до ночи на радио гоняли любую классическую музыку. Также инстинктивно прибегли к «Лебединому озеру», когда в 1991 году ГКЧП попытались повернуть курс назад.
Я думаю, никто из власть предержащих всерьез не задумывался о несуразности и двусмысленности использования именно «Лебединого озера» с его неоднозначным решением темы противоборства добра и зла, любви и предательства, долга и страсти в качестве символа нерушимой советской мощи. В 1994 году была выпущена последняя часть комедии «Полицейская академия» с перенесенным в Москву сюжетом, с обгорелым Белым домом после второго путча 1993 года и сценой в Большом театре, публика которого смотрит «Лебединое озеро», в которое уморительно вторгаются (конечно же, в классических белых «пачках») незадачливые герои фильма. Для западного человека этот балет – не только великое произведение русской классики, но и символ советского официоза и Холодной войны. Это конвертируемая валюта, вечный советский экспорт. Частично в этом виноват и сам Чайковский, потому что создал такой невероятный кладезь ярких и запоминающихся мелодий! Поневоле его все цитируют.
