События
В Москве этот мегахит, созданный британским композитором в 2005 году, еще не исполнялся. Как, впрочем, и многие другие сочинения Дженкинса, который пользуется невероятной популярностью во многих странах, а каждое новое сочинение немедленно завоевывает высшие строчки в хит-парадах и плейлистах.
Причина – в чутко уловленном спросе на доступные, легко усваиваемые мелодии. Дженкинс не громоздит циклопических конструкций, отвергает многотемность и развитие. Он сочиняет паттерн и многократно его повторяет, пока он прочно не засядет в ушах слушателей. Из таких минималистских по технике номеров и составляется крупная форма, в данном случае – Реквием. Второе ноу-хау – обогащение европейской стилистики этническими элементами. У него уже встречались африканские, арабские, индийские, китайские, кельтские мотивы. К традиционному оркестру Дженкинс добавляет экзотические инструменты: в Реквиеме это японские дарбука, тайко и другие.
Оригинальной оказалась и сама идея прослоить каноническую форму заупокойного богослужения японскими хайку, создав уникальное экуменическое произведение. Владимир Спиваков, взявшийся осуществить московскую премьеру, еще больше подчеркнул столкновение цивилизаций, одев певиц Евгению Курову, Анну Немзер и Ангелину Зеленскую в японские кимоно и традиционные головные уборы.
На существование Реквиема обратил внимание Спивакова митрополит Иларион. Предваряя концерт, он рассказал со сцены Светлановского зала, как услышал эту музыку в трансляции по радио, как она его «зацепила». Причина очевидна – ведь есть много общего в подходе Илариона-композитора, автора «Страстей по Матфею», «Stabat mater», и Карла Дженкинса. Это прежде всего стремление говорить с публикой на понятном ей языке, через доступные интонации, не гонясь за фетишем новизны.
У Дженкинса в Реквиеме преобладают нежные, просветленные состояния. За исключением части «Dies irae», где инфернальный, вызывающий дрожь образ Судного дня передан через напористую токкатность. Скандирование слогов у хора, бесконечная повторность краткой мелодической формулы напоминает ритуалы шаманов, приводящих в гипнотический транс окружающих. Владимир Спиваков вместе со своим Национальным филармоническим оркестром России и «Мастерами хорового пения» явно испытывали кайф, все нагнетая и нагнетая хоррор.
В одной из частей Дженкинс позволил себе постмодернистскую реплику, открыто «процитировав» своего старшего коллегу сэра Эндрю Ллойда-Уэббера. У него, как известно, также есть Реквием, в который он (вслед за Форе) ввел часть «Pie Jesu». Возвышенная, благородная кантилена поручена сопрано и дисканту – мальчишескому голосу, как напоминание о давних канонах христианской Церкви. Вот и Дженкинс написал нечто похожее, а оперная звезда Анна Аглатова и Егор Парфенюк солировали в этом трогательном эпизоде.
«Если бы я не был дирижером, я бы стал актером», – перефразируя известное изречение Прокофьева, мог бы сказать о себе Владимир Спиваков. Несколько раз доводилось быть свидетелем, как маэстро читал стихи или что-то рассказывал публике в качестве комментариев в каких-то особых программах. Говорил он великолепно, прекрасно осознавая, какой мощный эффект вызывают тембральные модуляции его голоса. Здесь он счел нужным прочесть переводы японских хайку – как бы «простеньких» трехстиший, вмещающих в себе изящные метафоры и философские подтексты.
В финале Реквиема в «Agnus Dei» японские и латинские слова звучали антифонно, диалогизируя и одновременно дополняя друг друга. «Агнец Божий, принявший на себя грехи мира, даруй им покой», – возносили мужские голоса молитву Всевышнему. «Прощаюсь навеки, дела свои завершив. Я – роса на траве», – звенел в ответ женский хор в ангельской вышине.
Реквием завершился благостно и умиротворенно, излучая свет и покой, но Владимир Спиваков предусмотрел свой вариант финальной точки, повторив на бис «Dies irae». Ведь день, когда состоялся концерт-закрытие, совпал с трагической датой снятия блокады Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Для маэстро, чья мать пережила эти страшные месяцы в осажденном городе, эта тема – кровоточащая, незаживаемая рана, и понятны чувства, вложенные в музыку Дженкинса, желание «бить в набат», чтобы помнили!
