Евгений Лебедев: <br>У классиков стоит учиться идеальному чувству формы Персона

Евгений Лебедев:
У классиков стоит учиться идеальному чувству формы

Московский джазовый состав LRK Trio можно назвать супергруппой. Трое музыкантов на момент образования коллектива уже имели огромный опыт игры с выдающимися джазменами и популярными рок- и поп-исполнителями. Барабанщик Игнат Кравцов, контрабасист и бас-гитарист Антон Ревнюк, пианист Евгений Лебедев – сами по себе имена на джаз-сцене России. Но им, таким разным по темпераментам, удалось сделать невероятное – «спаять» крепкий состав, придумать свой импровизационный диалект и в конце концов экспортировать российский авторский джаз в Скандинавию и Юго-­Восточную Азию. Было даже так, что записи LRK Trio выходили сперва в Норвегии и только потом в России. При том нельзя сказать, что в их музыке есть нарочитый экзотический «ля рюс» или, наоборот, некая всем понятная музыкальная «средняя арифметическая». Яркие мелодии, интересные гармонии, драйвовая ритм-секция – все несет индивидуальность. Новое слово в формате джазового фортепианного трио? Да. И слово это с русским акцентом.

По идее, с каждым из LRK стоит поговорить, и есть о чем. Как в том анекдоте, где их трое – там четыре мнения. Но мы побеседовали с пианистом Евгением Лебедевым как с самым, наверное, близким человеком к классической музыке. И, кстати, Женя в сообществе российских джазменов пользуется безусловным уважением именно как композитор. Возможно, его пьесы ­когда-­нибудь станут новыми «стандартами», хрестоматийными композициями.

Итак, Евгений Лебедев (ЕЛ) рассказывает Александру Беляеву (АБ) о работе композитора в джазе, сравнивает российское и американское музыкальное образование и решает, кто лучше: Джейкоб Коллиер или Сергей Васильевич Рахманинов.

АБ Женя, давай начнем с простого биографического факта, который определил твой путь в творчестве. У тебя два музыкальных образования – русское и американское. Как ты попал в Беркли?

ЕЛ О колледже Беркли я давно мечтал, еще в училище, потом в Академии Гнесиных. Но просто мечтал, был уверен, что никакими способами туда не попасть и не проучиться. Мой приятель Алексей Гордеев тоже собирался, причем конкретно так собирался, все время о своих планах говорил, но я ему не верил, и не верил, что ­что-то делается. А ­кто-то раз встретил его в метро случайно, как, говорю, дела, а он такой: ну все, чемоданы собрал, завтра рейс… Куда? Да в Беркли ж!

Ну, думаю, теперь мне точно самому надо попробовать. И поехал в Хельсинки. Не один, с ансамблем, в котором играли барабанщик Петя Ившин, саксофонист Коля Моисеенко и контрабасист Андрей Шило. Андрей сейчас больше ивентами занимается, а не музыкой, а Ившина и Моисеенко никому представлять не надо. Так вот, поехали в Хельсинки на прослушивание, потому что это самое близкое к нам. Отыграли, получили гранты на обучение. Но не полные! Я лично получил скидку в семьдесят пять процентов, что много, но ­оставшиеся-то двадцать пять – это все равно большие деньги, ни у меня, ни у моих родителей таких не было. Я и «забил» на мечту. Но мечта меня преследовала. Потому что началась программа Open World, и меня туда рекомендовал Михаил Грин, создатель фестиваля «Джаз в саду Эрмитаж». И я поехал в город Москоу, штат Айдахо. Поселился в доме семьи Вернер. Хорошие люди! А организатор той программы – Луис Рикки, продюсер, великий человек вообще, крутой. Так вот, когда я уезжал, Вернеры меня спросили, какие ­планы-то вообще, я и сказал, что хотел бы в Беркли поучиться, но… Они сразу все поняли, говорят: мы тебе поможем. Люди состоятельные, эта сумма для них не проблема была. Мало того, Луис еще организовал мне помощь от Фонда Джерри Маллигана.

АБ И все – ты упакован, в шоколаде?

ЕЛ Да. Получилось так: первый год в Беркли учусь бесплатно, жилье только за мной. Ну это реально, год так прожить. Я и рассчитывал на год. Но после первого курса мне вдруг дали полную стипендию, единственному иностранному студенту! А она покрывает все вообще. Проучился сколько надо, несколько лет, полный курс прошел.

АБ Ты уже приехал с нормальной музыкальной подготовкой, российским образованием, умел играть, знал всю науку музыкальную… Тут как занимался?

ЕЛ Вот что касается обучения в России, то главным своим учителем считаю Гречищева Евгения Станиславовича. Я попал к нему перед училищем, когда уже понял, что хочу именно джазом заниматься. Так вот именно он привил мне вкус… да и вообще, я всем ему обязан!

В РАМ имени Гнесиных я занимался у Игоря Михайловича Бриля. Там немножко другая методика обучения (улыбается). Большой упор он делал на игру именно классического репертуара. «Хорошо темперированный клавир» мы играли постоянно, и я расстраивался: хотелось джазовый репертуар учить! Но Игорь Михайлович: нет, играй это! Без этого никуда. С­ейчас-то понимаю, что это была школа, школа композиции, школа музыкальности глобальной. Мне кажется, именно благодаря ХТК я научился слышать голоса. У Баха полифония? Так оказалось, что и в джазе это же самое важное: слышать голоса, когда вы в ансамбле играете.

И саксофонисту Александру Викторовичу Осейчуку я очень благодарен. Там – дисциплина настоящая. Вот никогда у меня не было проблем с дисциплиной, но даже мне было чему у него поучиться в этом плане. Преклоняюсь перед его методикой, которая очень четко структурирована. Все, что касается импровизации и владения инструментом, все есть. Да, для саксофонистов, в частности, но и для меня в ансамбле это была огромная школа. Осейчука поругивают, якобы учит всех одинаково. Да ничего не одинаково, просто у него есть система. Для чего вообще нужно обучение, школы и институты? Именно для этого, чтоб систему дать. А в этом плане он супер. Школа. И, кстати, я не считаю, что он дает «одинаково». Тут одинаково или по-разному – это зависит от таланта ученика.

АБ Когда наши музыканты сперва дома изучают классику, потом в Америке джаз – это дает классный результат. Синергия сумасшедшая. Примеров сотня, от Игоря Бутмана, пионера этого дела, до Олега Бутмана, понятно… и тебя. Разница в образованиях какова?

ЕЛ Действительно, везде все по-разному. В Беркли есть такая проблема: тебя не оценивают адекватно, тебя могут захвалить. Там же дорогое обучение, каждый студент – клиент, фактически, и он что ни сыграет, ему все: «Oh, great, great!» А музыкант не развивается, ничего не достигает, в чем же «грейт»? И мне тоже было трудно себя оценить, поначалу я прямо наивно верил, что я и правда great (смеется).

А в России у нас больше такое обучение… не впрямую, так сказать. Вот, Анатолий Ошерович Кролл. Я, просто играя в его биг-бэнде, многому научился. Прежде всего тому, как он общается с людьми – это нечто, он интеллигент настоящий. Он слышит все идеально, и его подход к звучанию мне всегда очень нравился. Он ко всему подходит очень дотошно, чтобы потом все вместе звучало идеально.

Я до сих пор учусь. Люди, с которыми я играю, Антон с Игнатом, – тоже учителя мои. Потому что я за ними тянусь во многих аспектах, и чувствую, что расту. Лучше играть с музыкантами, которые превосходят тебя.

Название трио происходит из первых букв фамилий участников: пианиста Евгения Лебедева, барабанщика Игната Кравцова и басиста Антона Ревнюка

АБ Тебя как композитора уважают другие музыканты, играют твою музыку. Как ты сложился именно как композитор, где учился?

ЕЛ Конкретно композиции я ни у кого нигде не учился – это самообразование урывками. Главное тут, конечно, играть классику, у классических композиторов идеальное чувство формы – это то, чего, бывает, не хватает джазовым музыкантам. Вот это я и стараюсь применять в джазе.

АБ Некоторые так и говорят: ну что такое джазовая композиция – подумаешь, тема и гармония, а дальше импровизируйте, на сколько мозгов хватит. Или: берешь гармонию Паркера и поверх свое ­что-то дудишь…

ЕЛ Нет, ну есть, конечно, и такой метод (смеется). И он не плох совсем. Да и играть стандарты джазовые – тоже хорошо. Джазовые стандарты – это ведь гениальная музыка. Подумай сам: все эти мелодии, которые мы напеваем, даже не замечая, сочинены семьдесят лет назад! Семьдесят! Я не представляю, как сейчас можно написать песню уровня джазового стандарта. Ну, мы туда и не лезем…

А насчет обучения… Вот есть, например, звезда молодая – Джейкоб Коллиер. Мультиинструменталист, звезда YouTube. Он ­где-то учился?

АБ Да. Формально несколько курсов у него есть.

ЕЛ Ну, тоже неудивительно: у него семья профессиональных музыкантов, мама оперная певица, так что он во всем в этом с детства купается. Но ­человек-то совершенно оригинальный!

АБ Да, он всех пленил своими «каверами» необычными, но ­как-то своего мало…

ЕЛ Да я вообще считаю, что его надо запретить! Некоторые люди неприлично талантливы (смеется). Люблю его искренне. Слушай, даже если Херби Хэнкок говорит, что Коллиер его вдохновляет, как ­когда-то его вдохновляли Майлс Дейвис и потом Уэйн Шортер, то кто мы такие, чтобы отрицать?

АБ Тогда объясни, в чем «фишка» Коллиера? Микротональный слух?

ЕЛ Конечно: он же модулирует на четверть тона.

АБ Вообще, что сейчас предлагать джазово-­ориенти­рованной публике: поп-каверы, стандарты, электронику, нойз, свое в русле традиции? Как всем угодить?

ЕЛ Не знаю, мы в LRK – традиционалисты! Так вот прямо заниматься новаторством и всяким шокированием – это не наш путь. Мы старомодные: нам важна мелодия, посыл, программность в музыке. Многочастность композиций. Современный композитор скажет: надо быть новатором, без этого смысла нет, и все стараются быть новаторами. Или сыграть ­что-то необычное и необычно. Но дело в том, что новаторская музыка не всегда хорошая музыка. Самый яркий пример – Рахманинов. Он творил в XX веке, когда уже додекафония вовсю, а он все по старой школе работает. Он как бы не заметил всех этих влияний. Остался с языком Чайковского. Сочинял свое, к чему душа лежала. И что, где теперь те композиторы-­новаторы? А весь мир играет и слушает Рахманинова, хотя он – старомодный!

АБ Кто твои кумиры из джазменов?

ЕЛ Да тут набор стандартный, примерно как у всех, неинтересно. Давай лучше скажу, кто мой кумир в глобальном смысле.

АБ Кто?

ЕЛ Иоганн Себастьян Бах.

АБ Ты ж ненавидишь ХТК?

ЕЛ Во-первых, не ненавижу, во-вторых, я говорю про него как про личность, образец для подражания. Он воплощение творческого трудяги: все время работал, хотя при жизни не был признан как композитор, гораздо больше его ценили как органиста. А он писал и писал, и теперь целые библиотеки можно собрать из разборов его произведений, сколько там смыслов сокрыто. В общем, более всех меня восхищают люди, которые постоянно ­что-то делают.

АБ Ты сам мультизадачный: лидер, сайдмен, отец… Расскажи о семье?

ЕЛ Я очень благодарен своей супруге Ксении, которая подарила мне двоих детей. Мальчиков. Одному четыре скоро, второму двенадцать. Для моего сознания их рождение – перелом. Я оба раза присутствовал на родах, и уверен: любой мужчина должен там быть. Первый раз, когда рождался Миша, у меня, как у клоуна в цирке, из глаз слезы лились фонтанчиками!

АБ Слушают папу? В смысле – музыку?

ЕЛ Мою музыку они слушают не особо, ну только когда я дома занимаюсь. Они как будто ревнуют меня к инструменту! Особенно во время карантина младший – тогда приходилось его сажать на колено, рукой правой поддерживать, играть левой. Так я улучшил свою левую руку (смеется). Но да, я тоже комплексовал по поводу того, что недостаточно внимания детям уделяю.

У старшего вкус есть, радио «Джаз» в его комнате постоянно включено, хотя я никогда это радио ему не советовал и не навязывал. Он не играет, но любит и разбирается. Это для меня самое главное.

С младшим, Ростиславом, интересно вышло. Я его повел в клуб на концерт Варвары Ревнюк, дочери Антона, нашего басиста. Типа интересно, надо сходить, а он сперва ­как-то неохотно, отбрыкивался… Но я его привел, и он весь концерт высидел. А дома достал детское пианино, которое я купил ­когда-то, но потом оно просто лежало, никто его не трогал, а тут вдруг: «Пап, давай играть!» Теперь вот несколько недель играем вместе. Получаем удовольствие от процесса! Мне вот это пока что важно. Так посмотрим, что с этим делать.

АБ В твоем репертуаре есть «Колыбельная» – такая пикантная композиция, непростая, где как бы минимализм, Дебюсси и Япония… Она что, правда должна была убаюкивать?

ЕЛ Да, но эта «Колыбельная» – мой самый большой композиторский провал! (Смеется.) Сочинил около десяти лет назад, и именно как колыбельную для сына, который был тогда совсем маленьким и с трудом засыпал по вечерам. Сочинил, назначил домашнюю премьеру на следующий же вечер, кстати, точно помню дату: 23 февраля. Когда укладывали плачущего ребенка спать, я начал осторожно наигрывать «Колыбельную», и… Она не просто не сработала: после «премьеры» Миша плакал еще сильнее. Больше эту пьесу я дома не играю. На взрослых людей, кстати, она должна действовать лучше. Я сам быстро засыпаю под сольных пианистов!