Победителей (не) судят

А теперь – собственно рассказ о происходящих событиях. По условиям второго этапа третьего тура участники должны были исполнить два концерта для фортепиано с оркестром, один из которых написан Рахманиновым, а другой – принадлежит его эпохе (создан в период с 1887 по апрель 1943 года). Не возбранялось, впрочем, и исполнение двух концертов Рахманинова. Выбор конкретного репертуара на этом этапе стал, таким образом, показателем творческой позиции конкурсанта, склонности его к риску и нестандартным решениям. Большинство вполне предсказуемо ограничились только сочинениями Сергея Васильевича (пятеро из восьми финалистов), и чаще других звучал Третий концерт. Сюаньи Мао и Александр Ключко в пару к этому сочинению взяли концерты Равеля (Первый и Второй соответственно), а Арсений Тарасевич-Николаев сделал наименее конвенциональный выбор – сочетал Второй концерт Рахманинова и Бурлеску для фортепиано с оркестром Рихарда Штрауса. Жаль, что никто из участников (не только финалистов, но и тех, кто не прошел отсев предыдущих туров) не заявил в своих программах концерты Метнера, Скрябина, Аренского, Пуленка или Мийо – представляется, что по принципу контраста это могло бы быть удачным и выигрышным сочетанием.

Сопровождал финалистов на третьем туре ГАСО им. Светланова под управлением Юрия Ткаченко. Коллектив и дирижер запомнились тактичным и деликатным аккомпанементом на Третьем Grand Piano Competition. На «взрослом» состязании они были столь же внимательны, но, безусловно признавая мастерство дирижера и высокий статус ГАСО, нельзя не отметить некоторую неровность игры с разными участниками. В отдельных случаях не достигался звуковой баланс между солистами и оркестром (отметим, что не по вине первых). Впрочем, прослушивания в первые два дня оркестровой фазы  заканчивались после  одиннадцати часов вечера, что требовало огромной выдержки коллектива.

Первый день начался со странного происшествия – неожиданного вторжения в БЗК колоритного слушателя, пожелавшего поближе познакомиться с Денисом Мацуевым уже во время звучания музыки. Нарушителя общественного порядка выдворили из зала, но Константина Хачикяна этот курьез нисколько не смутил – он легко и без каких-либо проблем исполнил Первый и Третий концерты Рахманинова. Интерпретацию пианиста отличала легкость построения фразировки и словно бы намеренное избегание сильных эмоциональных порывов, присущих традиционной исполнительской концепции этих сочинений; в своей трактовке Хачикян был органичен, но насколько она соответствует базовым принципам стиля – вопрос, который не имеет однозначного ответа.

Арсений Тарасевич-Николаев, как уже было отмечено выше, выделялся среди других финалистов выбором программы. Редко звучащая Бурлеска Рихарда Штрауса на первый взгляд была «попаданием в десятку», но, к сожалению, не в условиях конкурса с весьма ограниченным по объективным причинам числом оркестровых репетиций. Солисту и оркестру явно не хватало согласованности в интерпретационных нюансах, а обилие мелких деталей в Бурлеске настоятельно требовало этого. Второй концерт Рахманинова прозвучал намного убедительнее: как и в первых двух турах, молодой исполнитель поразил глубоким, сильным и мягким звуком, и «набатное» вступление первой части буквально приковало к себе слушательское внимание.

Завершавший первый день Иван Бессонов представил Второй концерт и Рапсодию на тему Паганини Рахманинова, причем последняя была исполнена без преувеличения блестяще: было достигнуто удивительное единство с оркестром, пианист уверенно выдержал предложенные им сверхвиртуозные темпы.

Второй день финального этапа открывал бразилец Эстефан Вергара Яцекив. К сожалению, его выступление стало главной неудачей финала: молодой пианист с большим трудом доиграл Второй концерт Рахманинова и явно не справлялся с Третьим: ощущалось, что в кульминациях он находился на грани технического срыва. В этих условиях присужденное ему шестое место (при отсутствии пятой и четвертой премии) абсолютно справедливо. В то же время, возникает закономерный вопрос о правомерности его нахождения в финале в принципе. Решение жюри о расширении числа финалистов (восемь человек вместо шести) уже не кажется однозначно гуманным и добросердечным: актом сурового милосердия по отношению к этому исполнителю, слушателям и, что самое главное, музыке Рахманинова было бы непрохождение его в третий тур, тем более, что во втором туре Яцекив уже показал отсутствие должного ресурса в исполнении крупной формы на примере Первой фортепианной сонаты Рахманинова.

Самым ярким явлением финала, по мнению автора данных строк, стал Илья Папоян. Оба концерта Рахманинова (и Первый, и Третий) были сыграны вдохновенно, технически совершенно и подчеркнуто-индивидуально с точки зрения деталей интерпретации. Пианист тонко и органично взаимодействовал с оркестром и покорил капризную столичную публику: столь бурные овации стены БЗК слышат в последние годы редко.

Исполнение Евы Геворгян (Второй концерт и Рапсодия на тему Паганини Рахманинова) произвело парадоксально-неоднозначное впечатление. С одной стороны, сыграно все виртуозно и стабильно с точки зрения качества: видна фундаментальная работа пианистки и ее безусловная готовность к конкурсу. Вместе с тем, не хватало сильного и глубокого звука, прорывающего изнутри оркестровую ткань: он словно терялся на сцене, не распространяясь волнами по залу. Это не может не удивлять, учитывая волевую, в определенной степени «мужскую» природу исполнительской индивидуальности Евы.

В последний день конкурса на сцену БЗК вышли Сюаньи Мао и Александр Ключко. В игре китаянки, исполнившей Первый концерт Равеля и Третий Рахманинова, был очевиден примат отточенной, блестящей виртуозности: интерпретация, при всем техническом совершенстве, не производила впечатление ярко-индивидуальной. Отметим, что использование подобного стиля на конкурсах нередко приводит к успеху, ибо техническая безупречность в сочетании с традиционной интерпретацией завоевывают совокупные высокие баллы жюри. Александр Ключко рискнул вынести на конкурс Второй концерт Равеля (для левой руки) и в целом достойно выдержал испытание вынужденной «однорукости». В Третьем концерте Рахманинова, исполненном в добротной романтической манере, несколько не хватало гармоничного взаимодействия с оркестром, но в целом – выступление несомненно успешное.

Ожидание итоговых результатов после окончания третьего тура, к счастью, не затянулось надолго, и вот Денис Мацуев, стремительно выйдя на сцену, делает интригующие паузы, артистично притворяясь, что не может прочесть плохо напечатанный текст на сложенном пополам листке. Вслед за оглашением итогов – неизбежная буря обсуждения в кулуарах и соцсетях. Жюри словно бы перемещается от судейского стола на интернет-скамью подсудимых, где каждый прохожий – бескомпромиссный обвинитель и дознаватель. Остаться в этих условиях объективным весьма сложно, но автор попробует.

С одной стороны, отсутствие пятой и четвертой премии совершенно справедливо: таким образом наглядно неудачное выступление Яцекива словно отделяется от остальных финалистов, принципиально превосходящих его и теснящихся поэтому на пьедестале первой, второй и третьей премий. С другой стороны, значительная часть слушателей из профессиональной среды выражала единодушное недоумение по поводу сравнительно низкого результата Ильи Папояна: пристрастные столичные меломаны видели его и только его на высшей ступени пьедестала. В определенной степени автор данных строк склонен согласиться с подобной эмоциональной реакцией. Действительно, петербургский пианист показал себя исключительно тонким, глубоким и зрелым музыкантом, будто бы набиравшим силу от тура к туру и пришедшим к своему творческому пику в финале: разделение первой премии между ним и Иваном Бессоновым было бы более чем уместно. Александр Ключко при этом мог вполне справедливо претендовать на второе или третье место: при всей значительности таланта ему все же не хватало яркого, органичного артистизма Бессонова, Папояна и Тарасевича.

Не будем забывать, однако, что любой конкурс является преходящим этапом тернистого пути самосовершенствования, на который обречены музыканты. В этих условиях премия престижного состязания становится скорее не наградой, а своеобразным кредитом творческого доверия. «Вернуть с процентами» его намного сложнее, чем получить.