События
Самой яркой точкой четырех событий вояжа стал показ постановки «Замок герцога Синяя Борода» в Концертном зале имени П.И. Чайковского. Опера Белы Бартока – это про эмоции и состояние. Сюжетная часть «Синей Бороды» не пестрит событиями и поворотами. Но вкупе с музыкой опера обладает таким вездесущим ощущением саспенса и неизменно приближающейся трагедии, что она бесцеремонно пролезает тебе под кожу, продирается сквозь плоть и вольготно играет на нервах, как на кифаре. Спустя всего пять минут музыки неподалеку сидящая женщина прошептала своей соседке: «Боже, это ужас какой-то!»
Такая реакция была весьма ожидаема, ведь за день до этого зал Московской филармонии звучал поздним романтизмом. Первые за полтора года гастроли Пермского театра начались с одной из успешнейших их программ – Вагнер, Малер, Штраус. «Пою и пью, не думая о смерти!» – этими строчками Евтушенко можно описать дух концерта. И если «Песни странствующего подмастерья» Малера и «Четыре последние песни» Рихарда Штрауса еще пытаются прикрыть фатализм меланхолией, то сцена смерти Изольды из оперы Вагнера и заключительная сцена из «Саломеи» того же Штрауса открыто обдают лицо могильным холодом. Экскурсоводами по кладбищу выступили солистки Пермского театра Анжелика Минасова, Зарина Абаева, Наталья Буклага и Надежда Павлова, которая впервые примерила на себя образ Саломеи и безукоризненно в него попала.
У Павловой была еще одна важная роль в этих гастролях – стать противопоставлением. Концерт «Озарения» в «ГЭС-2» дал слушателям перспективу – ее исполнение Les Illuminations Бенджамина Бриттена прошло контрапунктом к барочным произведениям Пёрселла, Монтеверди, Вивальди и Скарлатти, спетых Екатериной Проценко. Оба концерта дирижировал Владимир Ткаченко, чьи интерпретации поначалу казались весьма пресными и монотонными. Но анализируя спустя время, начинаешь осознавать, сколько в этой гладкой на вид фактуре сокрыто трещинок, надломов, срывов, создающих очень благородную фактуру.
Вместе с последним концертом гастролей в Музее Скрябина с тяжелым и звучным названием «С репертуара снять. Хранить вечно» (там исполнялась малоизвестная, можно сказать, потерянная в веках музыка) программа поездки оставила ностальгическое, декадентское впечатление. Но даже так хедлайнер Перми «Замок герцога Синяя Борода» сильно выбивался по духу.
Аншлага не было – московскую публику смыло дождем. Да и заходя в КЗЧ, освещенный леденящим морозно-голубым светом, хотелось выбежать в фойе погреться. Разогреть зал смог лишь Ярослав Тимофеев. И в этом он настолько преуспел, что оркестранты симфонического оркестра театра начали перешептываться и улыбаться – оттаяли, наверное. Но вот свет наконец сменился на привычный теплый сценический, Федор Леднёв встал за пульт, и стало спокойнее и легче. Ненадолго. Ведь литаврами грянуло оркестровое вступление.
Вообще, с «Синей Бородой» в Перми было принято множество хороших решений. Самое важное из них – запросить у Валерия Воронова пролог и эпилог к опере, избавив от необходимости комбинировать базово небольшую постановку с чем-либо еще. Возможно, именно это помогло спектаклю получить «Золотую Маску». Также правильным решением было привезти «Герцога» в Москву, никак не изменяя состав исполнителей: трио из Гарри Агаджаняна в роли Синей Бороды, Наталии Лясковой в роли Юдит и оркестра в роли «художника-импрессиониста» осталось нетронутым.
Художника? Да, поскольку музыка Бартока не рассказывает сюжет, а раскрашивает его, выстраивая в голове недостающие образы. Можно сказать, что «Замок герцога» – расширенная версия сцены ковки волшебных пуль из «Вольного стрелка», только вместо зачарованных патронов здесь проклятые двери. И Воронов уловил этот описательный дух оперы, ведь пролог оперы – «Путь к замку» – это одно большое оркестровое крещендо с выдержанным тоном. Последний передается от инструмента к инструменту, словно тень поместья Герцога, нарастая и нависая над залом в общей звуковой массе.
И вот когда мы оказываемся уже у самых стен, на сцене появляются и сами герои оперы. Надо сказать, работа, проделанная Агаджаняном и Лясковой, колоссальна: венгерский язык не очень удобен для иностранцев не то что для пения, а даже для произнесения. Они же в этих местами заковыристых партиях умудряются не только передать все переживания своих персонажей, но и добавить колорита некоторым сценам, интуитивно или осознанно смещая позиции звука голоса – он то далекий и приглушенный, то кажется, что певцы его уже почти «жуют». И вроде все хорошо: там, где должно быть страшно, – страшно, там, где должно быть спокойно, – все равно страшно. Но в этот раз слушателям трансляции все же повезло больше: в зале оркестр местами серьезно перекрывал вокалистов. Да и первая октава стабильно не звучала что у Герцога, что у Юдит. За исключением этого и пары спорных акцентов в самом начале пермская «Синяя Борода» – потенциально эталонное исполнение.
Помогло и оформление: московский показ с чьей-то легкой руки был назван полусценическим. Это не совсем верно. Если бы солисты театра вышли на сцену в костюмах, это была бы полноценная постановка. Поскольку и в самой Перми опера не отличается динамикой движений, «Синяя Борода» идеальна для гастролей. Все действие на сцене берут на себя видеопроекции, подготовленные Евгенией Сафоновой. Для столицы из них убрали сцены с Герцогом и Юдит в костюмах, но все пугающе-лиминальные эпизоды на экранах оставили, превращая статичное пение в триллер, иногда даже в сравнимый с Кроненбергом боди-хоррор. А в хорошем ужастике не обойтись без скримера, один такой «крик» – мунковский, по версии Ярослава Тимофеева, – звучит в эпилоге Воронова. Это вопль Юдит, теперь вечно звучащий в стенах замка Герцога, в Пермской опере, в Московской филармонии.
