Александр Титель:
Мы являемся свидетелями напасти библейского масштаба

ЕК Александр Борисович, недавно ваши молодые коллеги собрали онлайн-конференцию и всерьез обсуждали, что будет, когда вновь разрешат культурно-массовые мероприятия. Они уверены, что зритель будет бояться возвращаться в залы, что театры, концерты будут не востребованы. А как думаете вы?

АТ У меня ощущение, что мы являемся свидетелями напасти библейского масштаба. Истинные размеры и последствия того, что происходит, мы пока не в состоянии оценить. Можно только предполагать, что дело не ограничится двух-трехмесячным карантином и проблемами для магазинов, ресторанов, театров. Есть более отдаленные последствия всего, что связано с пандемией: экономика, энергетика, сельское хозяйство. Очевидно, что люди в богатых странах получат проблемы, людям в развивающихся странах (в том числе и в России) придется потуже затянуть пояса, в бедных странах – возможен голод. Это оптимистический сценарий. Пандемия еще раз показала, до чего хрупка наша цивилизация, и что она, быть может, не самая совершенная. Что, возможно, существовали иные пути развития нашей планеты, более щадящие и природу, и население.

Когда мы ставили «Снегурочку», то попытались представить ситуацию гипотетического техногенного катаклизма, а теперь человечество взаправду переживает вирусную атаку.

ЕК Можно сказать, что на вас снизошло предвидение?

АТ Да нет, тут вовсе не надо быть провидцем. Возможные опасности существованию человечества очевидны. Хотя, конечно, могут быть и такие, о которых мы даже не подозреваем. Знаете, мы слишком много о себе воображаем, и в спешке, погоне за эфемерной видимостью успеха многим жертвуем и не обращаем внимания на очень важные вещи. Но, возвращаясь к театральным будням, я скорее оптимист. Уверен, что люди будут возвращаться в театр за иными эмоциями, которых они не получают от онлайн-трансляций, поглощая оперы, балеты из разных театральных домов мира, доставляемые в квартиру, почти как фрукты, гречка, пицца. Перед компьютером, телевизором ты один, ну вдвоем, втроем. В кинотеатре тоже каждый зритель сам по себе, и опасения тех, кто работает в киноиндустрии, мне понятны. Но в театр люди ходят еще и за коллективной эмоцией, за тем, чтобы ощутить себя частью социума, собравшегося здесь и сейчас и объединенного выбором данного театра, спектакля, конкретного состава артистов, с которыми вместе публика сможет похохотать или испугаться, наслаждаться или сострадать. Людям осточертеют их треники и халаты, они захотят нарядиться в шикарные платья, туфли на каблуках, облачиться в костюмы и галстуки, даже те, кто их сто лет не надевал. Прийти и выпить вместе с другими зрителями в этом буфете бокал шампанского или рюмку коньяка, а потом сесть в зал и смотреть и слушать живых актеров. Потому что живое пение, игру оркестра ничто не заменит. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Что потребность вновь устроить себе праздник жизни никуда не исчезнет, праздник, которого так не хватает сегодня – реального, разделяемого сотнями людей. Тут даже количество имеет значение: многотысячная или многомиллионная электронная аудитория – это одно, а тысяча нарядных людей в одном с тобой зале – совсем другое. Это же такое счастье!

ЕК В мае вы планировали выпустить премьеру оперы Вебера «Вольный стрелок». Название вроде бы известное, но, как оказалось, в трансляциях не встречающееся, не говоря уже про афиши театров. Чем обосновывался ваш выбор?

АТ Музыкой. Это первое и главное условие для выбора. У Вебера она такая свежая, непосредственная, в чем-то наивная, вызывающая чувства, вроде бы, давно забытые. Опера оказалась к тому же младшей сестрой «Волшебной флейты» Моцарта и старшей – «Руслана и Людмилы» Глинки. Поскольку «Флейту» и «Руслана» я уже ставил, мне захотелось дополнить список «средней» сестрой. Во всех трех партитурах есть общность и драматургических ходов, и музыкальных характеристик. Везде есть молодая героиня, борьба и становление влюбленного в нее героя, и добрый волшебник – Зарастро, Отшельник, Финн, – благодаря которому все заканчивается благополучно. Но в отличие от Тамино и Руслана герой «Вольного стрелка» – Макс – испытания не выдерживает. Только чудо и добрая воля Отшельника спасает его и дает надежду на счастливый конец. Ну, и немаловажно, что «Вольный стрелок» уже сто с лишним лет не шел в Москве.

ЕК Вы предполагали ее ставить не как сказку? Ведь вряд ли сейчас могут заинтересовать события из жизни охотников в чешской деревушке?

АТ Я искал прием, который позволил бы вновь окунуться в атмосферу азартной игры, опасного приключения. Говоря самым общим образом, это будет нечто вроде компьютерной игры.

ЕК И мы как будто попадем внутрь нее?

АТ Да.

ЕК Вам не кажется, что у Вебера герои выражают чувства несколько старомодно? Когда слушаешь записи, то ария Макса в первом действии или Агаты – во втором оказываются статичными для современного слушателя.

АТ Возможно. Хотя если их поют мастерски, со всеми нюансами, с мыслью, которой все пронизано, то ариями из «Вольного стрелка» можно наслаждаться и без мизансцен, на филармонической эстраде. Но в театре необходимо действие, спровоцированное конфликтом, – это и делает происходящее увлекательным и сочувственным. Это один из главных козырей театра: возможность и необходимость затянуть зрителей в спектакль, возбудить их воображение, поставить их перед выбором заодно с героями.

ЕК В мае мы отмечаем 180-летие Петра Ильича Чайковского. Вы планировали его отмечать?

АТ У нас был намечен на 12 июля большой концерт, Чайковский-гала, для которого заранее составлялась программа, сочинялась сценография, работала команда – дирижер Феликс Коробов, режиссер Людмила Налётова, художник Владимир Арефьев. А вот состоится ли? Мы хотели, чтобы прозвучали фрагменты из редко ставящихся опер. Вы сами знаете, из его десяти дошедших до нас опер (от юношеской «Ундины» осталось только пять фрагментов) обычно идут три: «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Иоланта». Иногда мелькнет «Мазепа» или «Орлеанская дева», еще более редкий гость – «Чародейка». А где «Черевички», «Опричник», «Воевода»?

ЕК Как вы объясняете такое положение вещей?

АТ Много причин. Драматургические и текстовые изъяны либретто – очевидно, Петр Ильич не был столь же придирчив к драматургии и языку, как Римский-Корсаков или Мусоргский, сам писавший свои либретто и обладавший незаурядным литературным даром. Также певческими трудностями и сложностью интерпретации, ведь как раз эти оперы привязаны к определенным историческим периодам в России или Франции (если брать «Орлеанскую деву»). Это создает известные сложности в реализации спектакля. Делать его в кокошниках, с хоругвями и челобитьем невозможно, перекладывать в «сегодня» – неимоверно трудно, швы часто вылезают наружу, материал сопротивляется и тактически, и стратегически, и текстом, который поется, и музыкой. Вероятно, эти оперы не столь совершенны, как «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», но в каждой есть очень яркие, сильные сцены. В конце концов, и у Моцарта не все равноценно триптиху с да Понте, и у Верди не всё – «Травиата» или «Отелло». Но сегодня ставят всего Моцарта и всего Верди. И мы должны ставить всего Чайковского.

ЕК Как бы вы сформулировали, почему вы любите Чайковского?

АТ Не очень легко кому-либо или чему-либо исторгнуть из меня слезы восторга, сострадания и ощущения, что я не просто так живу на этом свете. А Чайковскому это удается. Его музыка дает нам возможность душевного роста, осознание своей предназначенности, миссии человека и человечества вообще.

ЕК Если бы вам позвонили из какого-нибудь театра и пригласили поставить любую оперу Чайковского, какую вы бы выбрали?

АТ Любую из тех, что не ставил. Возможно, сделал бы другую «Чародейку». У меня еще тогда, во время постановки в Большом мелькнул в голове другой спектакль. Хотя, с другой стороны, и заказ дает очень сильный стимул. Мы знаем, как выдающиеся композиторы создавали на заказ гениальные партитуры – Россини, Доницетти, многие другие. Случайность задачи мобилизует какой-то дополнительный ресурс в тебе. Если бы мне предложили: поставьте «Опричника», у нас есть певцы, способные его одолеть, – то я бы, конечно, «в лепешку разбился», но придумал интересный ход, чтобы спектакль не ассоциировался с историческим затрапезом. Чтобы могли говорить, что это не только «про них», но и «про нас».

Я ставил «Онегина», «Пиковую даму» дважды и «Чародейку», и в них не было прямого следования времени и месту, слепой попытки воспроизвести «седую старину». Как и не было насильного водворения в «актуальное сегодня». При этом постоянно раздаются голоса: «Вот человек впервые придет в оперу и захочет посмотреть то, как сам композитор задумал, а ему предложат трактовку, где Жанна д’Арк работает в соседнем банке?!» Но есть не менее страстные голоса и с другой стороны: «Я видела эту оперу восемь раз, меня не интересует прошлое, я не понимаю, что такое Грязной – опричник, вот Грязной – офицер Росгвардии – это я пойму. Где концепция?!»

Нельзя отказать в логике первым, как и в своем праве вторым. При этом, трезво глядя на сцену, мы можем заметить, что ни верность «традициям», ни «актуальность» не гарантируют попадание в «десятку», возникновение эффекта резонанса слышимого и видимого, музыки и действия. На перекрестных путях «они и мы», «сегодня – тогда» ищется неожиданный эффект, любопытное столкновение, из которого рождается спектакль.

ЕК Вернемся в наши дни. Вы не только действующий режиссер, но и наставник молодых, профессор в ГИТИСе. Как проходит учебный процесс в удаленном доступе?

АТ У студентов сохраняются лекционные предметы онлайн, и мы с педагогами мастерской решили, что будем проводить уроки актерского мастерства в той мере, в какой их можно осуществлять через программу Zoom. Нам важно, чтобы первокурсники не расслаблялись, не теряли с нами связь. Конечно, ни репетиции, ни спевки невозможны – это смешно, нелепо. Но какие-то упражнения, актерские и режиссерские задания первого курса можно выполнять, мы их скорректировали с учетом специфики общения. Должен сказать, что студенты с азартом и радостью откликнулись на призыв продолжать заниматься, делать все, что мы можем в дистанционном режиме.

ЕК Мы ведь понимаем, что это паллиатив, который не должен заменить лекции в классе. Хотя и есть мнение сверху, что дистанционное обучение – благо.

АТ Дистанционное обучение актерскому мастерству – это профанация, блеф. Даже лекционные предметы, когда лекции проходят в аудитории, имеют совсем другой результат, чем онлайн, поскольку есть эффект реального общения, невозможного в сети. Это опасно, когда люди переносят свою жизнь в интернет. Это там они учатся, работают, влюбляются, совершают подвиги. А что же в жизни?! В вопросах образования, как и во многих других, нельзя спешить с решениями. Нужен совокупный вывод из переживаемого нами сегодня опыта. Философский вывод. Сейчас меняется мировоззрение, меняются взгляды. Мы пока не знаем, что дальше. Мы в начале пути. Конечно, мы существуем, вроде бы, не после Потопа. А все-таки, Библию мне перечитать интересно. Напоследок хочу обратиться к артистам, певцам, музыкантам, к зрителям: самое главное – не падать духом. Надо быть в форме – и физически и духовно – для того, чтобы противостоять нашествию неклеточных.