Персона
В Галерее Нико состоялся концерт-презентация хаммерклавира, являющегося репликой оригинала 1795 года венского мастера Антона Вальтера: на редком инструменте выступили Алексей Любимов, Юрий Мартынов, Мария Успенская и Алексей Шевченко. Событие привлекло внимание многих ведущих столичных музыкантов, однако широким кругом любителей сама тема аутентичного (или исторического) исполнительства воспринимается подчас как некая экзотическая диковинка. Александр Куликов (АК) побеседовал о тернистом пути возрождения в нашей стране культуры исторических фортепиано с Алексеем Ставицким (АС), одним из ведущих специалистов по старинным клавишным инструментам и создателем единственного в России Музея-мастерской фортепиано в Рыбинске.
АК Начать хотелось бы с презентации в Галерее Нико. В чем уникальность представленного там инструмента?
АС Так сложилось, что в России практически отсутствуют исторические фортепиано рубежа XVIII–XIX веков: несколько есть на факультете исторического и современного исполнительского искусства в Московской консерватории, но этого мало. Алексей Любимов неоднократно обсуждал со мной эту проблему, и в результате долгих дискуссий было решено привезти в нашу страну реплику исторического инструмента Вальтера, сделанную в мастерской лучшего на данный момент специалиста в мире – Пола Макналти. Алексей Любимов съездил в Прагу и лично выбрал фортепиано. Изначально предполагалось, что Вальтер отправится с Любимовым на осенние гастроли, но инструмент везли целых пять месяцев, и презентация смогла состояться лишь в декабре.
Переоценить значение этого события сложно, ибо хаммерклавир Вальтера относится к венскому типу фортепиано, который представляет собой своеобразную «утерянную ветвь» в генеалогии инструмента. На венских фортепиано играли Моцарт, Бетховен, Шуберт, однако уже в XIX веке победу одержал английский тип конструкции инструмента. Для понимания контекста эпохи знакомство с венскими инструментами обязательно – они обладают совершенно особым колоритом звука и непривычной для современного пианиста механикой.
АК Если говорить о репликах исторических инструментов, то насколько значима разница между оригиналом и его современной копией с точки зрения пианиста?
АС Пол Макналти – профессионал высочайшего уровня, и он создает точные реплики исторических инструментов. Конечно, подлинное антикварное фортепиано может быть невероятно ценно своей историей, но инструменты Макналти в силу их «юного» возраста хорошо переносят переезды, длительные репетиции и концерты. Состояние многих подлинных инструментов не позволяет использовать их в концертной практике, даже если они способны полноценно звучать. Таким образом, для активных гастролей современные копии исторических фортепиано незаменимы.
АК Где на оси времени располагается точка, разделяющая историческое и современное фортепиано?
АС На мой взгляд, рубежный момент произошел в восьмидесятых годах XIX века. В то десятилетие Стейнвеем был создан прототип рояля, который с некоторыми изменениями воспроизводится по сей день: это точка отсчета для инструментов, которые конструктивно можно считать современными. В первой половине XIX века развитие механики шло параллельным курсом с развитием фортепианной музыки и исполнительства, инструменты разных фабрик могли сильно отличаться друг от друга: вспомним, что и Клементи, и Плейель были как композиторами, так и успешными фабрикантами. Современный же рояль – продукт чисто коммерческого фактора, и нынешний выбор между продукцией Steinway, Yamaha и Kawai подобен выбору между разными фирмами-производителями принтеров: одно устройство печатает чуть быстрее, у другого надежнее картриджи, но принципиального различия, по моему мнению, нет вовсе. Есть вопросы и к долговечности современных роялей. Так, в наших концертах мы использовали фортепиано Erard, которому уже 178 лет, и оно сохранилось в оригинальном состоянии! Никто не поверит, что новый Steinway, к примеру, в принципе прослужит так долго.
АК Не кажется ли вам, что современный фортепианный массмаркет в конечном итоге уже победил, и культура исполнения на исторических инструментах, вопреки всем усилиям энтузиастов, так и останется своеобразной «резервацией» для ценителей?
АС Я верю в изменчивость человеческой природы, многое является лишь следствием определенной моды. Мне кажется, что пианисты уже начинают уставать от современных роялей, и на презентации хаммерклавира в Галерее Нико мне радостно было встретить таких авторитетных музыкантов, как Ксения Кнорре, Павел Нерсесьян, Екатерина Державина. Отношение же слушателей тесно связано со спецификой концертных залов. В начале XIX века большим считался зал, который вмещал 300-400 слушателей, помещения были изумительными с точки зрения акустики и пропорций, и клавиры того времени идеально звучали в этой обстановке. Постепенно объемы залов росли, не так давно дело доходило и до стадионов, и для подобных условий нужны были соответствующие инструменты. Сейчас же у процесса – обратный вектор. То, что массмаркет «уже победил», это в большей степени реальность мегаполисов, в провинции я вижу благодатную почву. Так, в моей практике случаются неожиданные открытия, к примеру, потрясающий зал в Воронежском художественном музее имени Крамского, равного которому я, кажется, не встречал. Сейчас именно в провинции активно гастролирует Алексей Любимов, он разделяет мой энтузиазм: мы в этом деле необходимы друг другу. В конечном счете я воспринимаю это как разные ипостаси фортепианного искусства: оба направления будут существовать, и историческое, и современное.
АК Реставрация исторического артефакта – это всегда поиск баланса между желаемым и возможным. Насколько восстановленные инструменты с точки зрения звука или экстерьера соответствуют их первоначальному состоянию? Или реставрация – это всегда определенные допущения и компромиссы?
АС Реставрация «реставрации» рознь. Я много езжу по России и наблюдаю за тем, как восстанавливают значимые с точки зрения культурной истории фортепиано. Мудрые музейные работники, особенно в маленьких провинциальных учреждениях, в принципе стараются ничего не делать с имеющимися инструментами, и это правильно, ибо часто восстановление превращается в «реновацию». Так изуродовали рояль Чайковского в Воткинске, а недавно я как приглашенный эксперт наблюдал плачевные результаты работы над роялем Александра Коновалова, последнего руководителя страны в эпоху Временного правительства. Подлинная реставрация – это процесс максимально бережного сохранения всего, что возможно, и лишь после – точечные дополнения, позволяющие фортепиано зазвучать. Инструмент не должен быть похож на полированную новую итальянскую мебель! В дальнейшем уже возможны разные сценарии: рояль может использоваться в концертах, а может и занять свое место в экспозиции музея. Так, у Петра Айду на первых этапах существования его коллекции была концепция «молчаливого пространства», и рояли практически не звучали. Сейчас, как мне кажется, настало другое время, и нужно сохранять и восстанавливать именно культуру «звучащего» прошлого, от которой остались лишь крупицы.
АК То, что сохранилось так мало исторических инструментов у нас в стране, – следствие политических катаклизмов XX века?
АС Безусловно. Печальный рекорд – фортепианная промышленность России погибла дважды на протяжении XX века. Была уничтожена и ценнейшая документация фортепианных фабрик. Петербургский мастер-настройщик кандидат филологических наук Максим Сергеев ведет активную работу по изучению истории фортепианных производств в нашей стране, но он практически единственный исследователь этой темы, других нет. Фактически все дело движется вперед энтузиазмом Алексея Любимова и его коллег, как и единственного на всю Россию нашего Музея-мастерской фортепиано в Рыбинске. Другие культурные институции пока предпринимают лишь робкие попытки.
АК С чем связан выбор Рыбинска для размещения вашего музея?
АС История переезда моего музея из Москвы была по-настоящему мучительна. Я объездил шесть-семь городов в поисках возможностей, но именно в Рыбинске нам предоставили прекрасное помещение в самом центре города, и музей ныне принят местной культурной общественностью. Тем не менее моя цель – «размножить» музей, хотелось бы, чтобы подобное пространство появилось в каждом городе, и мы можем на начальном этапе делать это лишь силами наших коллекций: в Рыбинске мы объединили собрания Алексея Любимова, Петра Айду и мое.
АК В вашей коллекции немало уникальных инструментов. Какие из них особенно дороги и значимы для вас?
АС Из последних поступлений – рояль Duysen, принадлежавший профессору Московской консерватории Льву Николаевичу Наумову. Он был практически уничтожен многочасовым использованием: два преподавателя в одной семье эксплуатировали его с утра до вечера на протяжении нескольких десятилетий. Впоследствии роялем владела одна из учениц профессора, и уже у ее семьи инструмент выкупили мы. Средства на приобретение были даны взаймы московскими грузчиками фортепиано, и я до сих пор им должен. В музее была проделана кропотливая работа по его восстановлению, сейчас Duysen – полностью готовый к концертной жизни инструмент. То, что рояль Наумова оказался на ярославской земле, мне кажется особенно символичным, ведь Лев Николаевич родом из Ростова Великого. У меня есть планы по проведению фестиваля в этом замечательном древнем городе, который сейчас, к сожалению, полностью потерял свое музыкальное «лицо». Имя легендарного отечественного профессора могло бы дать Ростову новое дыхание в этой сфере, а инструмент – стать важной частью фестиваля.
Другой интересный экспонат, связанный со знаковыми именами, – рояль Seiler, стоящий при входе в экспозицию: он поступил к нам от семьи музыковеда Натана Фишмана, но ранее, как считается, принадлежал Константину Игумнову. Именно у Игумнова училась Мария Челищева, создавшая первую музыкальную школу в Рыбинске. Таким образом, вновь получается мистический круг!
АК Я слежу за вашей деятельностью по публикациям в социальных сетях и хорошо представляю, с каким количеством ежедневных проблем и тягот вам приходится бороться. Что мотивирует вас продолжать этот подвижнический труд?
АС Хочется ответить словами доктора Гааза: «Спешите делать добро!» Есть люди, на которых хотелось бы равняться, например, Альберт Швейцер – мои свершения мизерны в сравнении с его подвигами. Пока есть силы, нужно продолжать свое дело. Необходимо воссоздавать непрерывность культурной истории России, а исторические инструменты – важнейшая ее часть. Я работаю с инструментами прошлых веков ради будущего.
 |
Юрий Мартынов, пианист, клавесинист, профессор Московской консерватории |
Алексея Ставицкого я знаю очень давно, он подлинный пассионарий, болеющий за свое дело и готовый положить жизнь за него. Появление в Москве венского хаммерклавира Вальтера – событие по-настоящему рубежное, открывающее новые горизонты в нашем общем деле исторического исполнительства. В России до последнего времени было всего три подобных инструмента, по одному в Москве, Санкт-Петербурге и Перми, и каждый новый хаммерклавир в этих условиях – огромный шаг вперед.
В моей собственной творческой практике исторические и современные инструменты – две равных по значению сферы. Не думаю, что одному следует принципиально преобладать над другим: как говорится, «пусть расцветают все цветы»! Я считаю, что у любого хорошего инструмента, как исторического, так и современного, есть свой голос, свои плюсы и минусы, он может стать великолепным собеседником, открывающим новые грани в исполняемом. Не могу согласиться, что сонаты Бетховена, к примеру, нужно исполнять лишь на историческом хаммерклавире: не менее убедительно они прозвучат и на современном Steinway. Оба направления могут и должны сосуществовать. Подчеркну, однако, что знание механики и особенностей аутентичных хаммерклавиров дает современному пианисту более глубокое понимание музыкального стиля рубежа XVIII–XIX веков, и популяризацию исторических инструментов можно поэтому только приветствовать.
 |
Мирослав Култышев, пианист, доцент Санкт-Петербургской консерватории |
На историческом рояле Blüthner 1868 года мне довелось выступить в октябре 2022 года в рамках «Рахманинов-феста» в московском «ГЭС-2». Этот опыт был очень интересен: объективное ограничение красок, палитры, оперирование другим звучанием сильно «прочищает уши», позволяя по-новому взглянуть на привычное современное фортепиано. На историческом рояле особое значение приобретает микроагогика: репетируя несколько дней на этом инструменте, я во многом переосмыслил те сочинения Шопена, которые тогда исполнял. Скажу, однако, что адептом исторических роялей я все-таки не стал. Тем не менее очень благодарен организаторам фестиваля за предоставленную возможность. Деятельность Алексея Ставицкого, его подвижничество и преданность историческим фортепиано, на мой взгляд, заслуживают только восхищения.
