События
Легендарный музыкант Жорди Саваль и его оркестр Le Concert des Nations представили в Концертном зале «Зарядье» программу-антологию «Бури, грозы и морские празднества».
Для столичных меломанов, поклонников музыки барокко, приезд Жорди Саваля – явление исключительное. Прославленный дирижер и исполнитель на виоле да гамба, он был одним из тех, кто с бесстрашием первых мореплавателей отправился к открытию некогда нового материка аутентичного исполнительства. Сегодня за его плечами более полувека творчества, в котором он счастливо соединил разные грани своей натуры – тонкого музыканта, скрупулезного исследователя, мудрого педагога и проницательного творца столь же оригинальных, сколь и успешных культурных проектов. Перечень званий и наград 78-летнего маэстро впечатляет не менее коллекции его музыкальных записей, многие из которых уже сегодня признаны культовыми (в том числе, ставшая хрестоматийной постановка «Орфея» Клаудио Монтеверди на сцене театра Лисео).
Для московского выступления Жорди Саваль выбрал инструментальные сочинения XVII–XVIII веков, объединив тематическим заглавием «Посвящение земле. Бури, грозы и морские празднества в барочную эпоху». Впервые эта программа была исполнена пять лет назад и получила широкую известность благодаря трансляции на телеканале Mezzo. Концерт-антология, как и большинство авторских проектов «великого каталонца» (эпитет «великий» в случае Саваля не выглядит преувеличением), – результат личных изысканий, которыми дирижер-ученый вместе с музыкантами оркестра Le Concert des Nations щедро делится со слушателями. Следуя генеральной линии творчества, он настойчиво обогащает палитру барочного репертуара, включая новые имена и названия, предлагая свежие аналогии, расширяя горизонты привычного взгляда на историю музыки.
Свою программу, как музыкальный круиз, Жорди Саваль выстраивает со знанием опытного капитана. Сердцевина первой части маршрута – Концерт для флейты с оркестром «Буря на море» Антонио Вивальди (RV 433), покоривший феноменальной виртуозностью солиста Пьера Амона (во время этого сочинения дирижер покинул свой пост и внимал музыке из зала). Вторая часть музыкального путешествия была устремлена к оркестровой сюите Георга Филиппа Телемана «Музыка на воде: гамбургские приливы и отливы» (TWV 55: C3), которая по яркости театральных образов соперничала с эффектно завершавшими вечер фрагментами театральной музыки Жан-Филиппа Рамо («Галантные Индии», «Ипполит и Арисия», «Зороастр»). К ним были добавлены два темпераментных биса – контрданс из «Бореад» Рамо, исполненный под ритмизованные аплодисменты публики, и «Авиньонское бурре» Андре Филидора Старшего.
В качестве «новых берегов» дирижер избрал опусы композиторов «второго ряда», преображая их магией эталонного исполнения и побуждая слушателей совершить собственные открытия. Например, в музыке к шекспировской «Буре» англичанина Мэтью Локка можно расслышать истоки творчества его младшего современника Генри Пёрселла. А в хореографической симфонии «Стихии» Жан-Фери Ребеля (ученика Жан-Батиста Люлли) величественный дух танцевальной эпохи Людовика XIV неожиданно соседствует с оркестровым кластером как этаким «гостем из будущего».
Одними из самых пронзительных страниц концертной программы прозвучали пьесы из оперы «Альциона» Марена Маре – культовой фигуры для Жорди Саваля. Их имена связала не только легендарная кинолента Алена Корно «Все утра мира», где образ Маре в кадре воплотил Жерар Депардье, а за кадром озвучила виола да гамба Жорди Саваля (фильм получил семь премий «Сезар», в том числе за лучший саундтрек к фильму). В свое время именно встреча с сочинениями Маре стала для Саваля судьбоносной, обнажив родство двух музыкантских душ, чье служение искусству начиналось в детские годы с пения в церковном хоре, а затем перешло в страстное поклонение искусству игры на виоле да гамба.
В какой-то степени концерт предстал увлекательным исследованием топосов барочной музыки – и тех, что заявлены в эффектном названии программы, и тех, что скрыты в недрах танцевальных сюит. Картины бушующих природных стихий, для воплощения которых понадобилась даже винтажная ветряная машина, сменялись очаровательными идиллиями, галантные па менуэта чередовались с упругой поступью марша, а щемящая печаль чаконы контрастировала зажигательным ритмам жиги.
Музыкальный вечер, который дирижер и его коллектив разделили со счастливчиками-слушателями (аншлаг был обеспечен задолго до даты концерта), отличался совершенством и взвешенностью. Если это и были музыкальные бури, то бури без натиска, поражающие не шквалистой силой темперамента, но чарующей живописностью. Выразительность и тонкая виртуозность, которую продемонстрировали музыканты Le Concert des Nations в течение концерта, напомнила старинные полотна, поражающие современных зрителей тонкой передачей нюансов, гармонией общей композиции, соответствием художественных образов высоким идеалам.
Подобному настрою отвечал и мастер-класс, который Жорди Саваль блестяще провел утром в день концерта с солистами московского коллектива Pratum Integrum. На примере Сонаты для струнных и бассо континуо Георга Филиппа Телемана (TWV 44:5) музыканты постигали, с одной стороны, сугубо «материальную» часть исполнения – начиная от предложенной дирижером симметричной расстановки музыкантов с бассо континуо по центру (и выстраивания, тем самым, диалогичности, столь важной для барочной музыки) до скрупулезной работы над фразировкой, штрихами, артикуляцией. Однако в наблюдениях, комментариях и рекомендациях Жорди Саваля было немало философии. Например, о важности тех самых идеалов, без стремления к которым невозможен прогресс в искусстве – не только всеобщем, но и собственном, каждодневном. Не обошлось без остроумных сравнений и тонкого юмора (чего только стоит сопоставление игры non legato с пастой, приготовленной до состояния al dente).
В самом облике маэстро покоряло многое, в том числе тот редкий дар, который другой великий аутентист Николаус Арнонкур соотносил со средневековым понятием Gesamt Musiker – «целостный» музыкант (в противовес строгой автономии теоретика и практика). Действительно, когда требовалось добиться нужной фразировки – Саваль выразительно пел. Чтобы показать нужный штрих – брал в руки смычок. Отправляясь в область музыкальной поэтики – рассуждал, демонстрируя мастерское владение словом (при том, что говорил на английском). И, быть может, к этому универсализму личности была примешана небольшая толика магии? Иначе как объяснить алхимию совершенной интерпретации, секреты которой постиг Жорди Саваль.
