Персона
АГ Во-первых, хочу от всего сердца поздравить вас с выходом книги. С какими чувствами вы встретили этот день и как ощущается завершение грандиозного проекта, готовившегося в течение многих лет?
АБ Этот день я встретила со смешанным чувством удовлетворения и стыда. Удовлетворения, потому что закончился гигантский труд, начатый Мариной Павловной Рахмановой сразу после смерти Юрия Марковича (а на самом деле еще до этой смерти, то есть больше десяти лет назад), и доставшийся мне, моему брату и другим поддержавшим нас людям в наследство.
Думаю, что идея книги о Юрии Буцко появилась еще при его жизни, по крайней мере, на ее закате (отец умер в апреле 2015 года, после двух лет тяжелой болезни). Буквально в первые же недели после смерти отца, к которой мама внешне отнеслась удивительно спокойно, сдержанно и явно подготовленно, она начала собирать эту книгу, сортировать гигантский, неразобранный на протяжении десятилетий архив, расшифровывать пленки, пересматривать старые письма и электронные мейлы, списываться с людьми. И работала над этой книгой все последующие семь лет жизни, которые были ей даны, несмотря на болезнь, постоянную боль, на сложные для нее и кризисные во многих отношениях времена.
Марина Павловна, вышедшая замуж в неполные восемнадцать лет, потеряла человека, который составлял смысл и суть ее жизни: вместе они пробыли почти полвека и не дожили буквально несколько месяцев до своей золотой свадьбы, о которой, правда, совсем не думали.
На момент своей смерти (в июле 2022 года) мама оставила книгу готовой примерно на восемьдесят процентов. В последнее общее наше лето в деревенском доме, по сути, созданным отцом, мы отсматривали с ней уже больше тысячи распечатанных страниц, в которых еще много что менялось. Но, как мы знаем, «дьявол кроется в деталях». Массу всего надо было доделывать, а мы – я и мой брат – журналисты, не музыковеды и не специалисты в области книгоиздания. Это была гигантская работа, казавшаяся порой почти непосильной, на нее ушли последующие, к сожалению, слишком долгие три года. Стыдно за то, что это было так долго, и в результате, может быть, не все абсолютно идеально. Зато радостно, что дело завершено.
АГ «Свидетельства жизни» – первая монография, посвященная жизни и творчеству Юрия Марковича. Как вы думаете, какое значение ей придавала Марина Павловна?
АБ Это был гигантский груз ответственности. Но я бы назвала эту книгу не столько монографией, сколько собранием материалов с разной степенью документальности или художественности. Марина Павловна была движима одной целью: сохранить, зафиксировать, передать дальше знание, информацию, часто ей одной известную, расставить акценты.
Мама долго думала над названием и нашла идеальное, как мне кажется: она собрала именно «свидетельства жизни», которые представлялись ей ключевыми и нужными для последующего исследования творчества Юрия Марковича, будь то его собственные статьи или работы о нем, исторические документы, переписка (точнее, выборка из нее – отец вел достаточно интенсивную корреспонденцию в разных интонациях, с непохожими людьми и в разные эпохи). Это не просто набор материалов, а попытка архивации, систематизации для будущих исследователей – тех, кто, может быть, наконец, напишет настоящую монографию о Буцко. До сих пор существует только ряд эпизодических исследований, относящихся к отдельным сочинениям или жанрам, но монография пока отсутствует. Я думаю, что это вопрос ближайшего будущего.
Они были слеплены из одного эмоционального теста, одного понятия о честности, бескомпромиссности в искусстве.
АГ Можно задать вам очень личный вопрос: каково было расти в семье двух самых настоящих гениев – композитора Юрия Буцко и музыковеда Марины Рахмановой?
АБ Это были две выдающиеся личности, находившиеся в диалоге, но и в постоянном поле напряжения. Все мое детство и юность, да и вся последующая жизнь прошли в размышлениях о том, как оно там, у родителей. Во взаимной любви, поддержке, потребности они невероятным образом черпали энергию друг друга. Не будем называть это «пиратством». Они были соединены в общее поле со всеми плюсами и минусами, как черное и белое, инь и ян.
Расти между ними было сложно. Было много и прекрасного, и ужасного, тяжелого. Меня не покидало ощущение, что это два человека, которым нужно и собственное пространство, и диалог друг с другом, а мы, дети, может быть, и лишние при этом.
АГ Благодаря публикации писем, включая недавно вышедшую в «Музыкальной академии» выборку, мы можем получить представление о том, как Юрий Маркович тяжело переживал несправедливое во всех отношениях забвение или неприятие его творчества в поздние годы и своего рода внутреннее диссидентство на кафедре в Московской консерватории. Отражалось ли это в беседах в семейном кругу и на домашней атмосфере, о которой вы сейчас сказали?
АБ Фактически нет. По крайней мере, не в общении со мной. В какой-то момент у меня появился свой модус отношений с отцом: я ему стала интересна, уже будучи взрослой личностью. Он меня очень любил маленьким ребенком, но следующая фаза моей жизни прошла достаточно независимо от него. И уже потом, когда у меня появилась своя, пусть совсем молодая, но взрослая жизнь, мы снова друг друга нашли. Юрий Маркович очень нуждался в том, чтобы его понимали, говорили с ним о его музыке, творчестве, видении мира, но и об искусстве, о темах и странах, которых он не видел, впечатлениях, которых он был лишен, – о Помпеях, о Булезе в Байройте, о скандале со Штокхаузеном, о выставках в Бильбао, но не о том, что он переживал как творческая личность в рамках Московской консерватории или какого-то другого композиторского круга.
Этот человек, знавший каждую фреску Помпеи «в лицо», ни разу не видел Помпеи в жизни.
Марина Павловна больше об этом знала просто потому, что она была ближе к нему. И вот эта очередная снятая с исполнения симфония, не подходящий к телефону дирижер, обиды на кафедре, эти гнев и отчаяние человека, который только что пришел домой из враждебного мира, – они доставались, конечно, маме. Конечно, и мы это воспринимали, потому что это очень сильно влияло на личность Буцко.
В детстве и юности я помню его светящимся, как на фотографиях тех лет, бесконечно радостным, исполненным юмора человеком. Говоря словами его любимого художника Константина Коровина, он «любил простые вещи: искусство, дружбу, солнце». Эти солнце и радость потемнели, условно, после шестидесяти лет, что, конечно, совпало еще с непростыми десятилетиями в истории России – его любимой страны, нашей родины. Это чувствовалось в основной тональности его жизни и даже его голоса. Единственное место, где он расцветал, оттаивал и снова становился прежним, как в детстве, – в его любимом загородном владении в деревне с неблагозвучным названием Боняково в Шуйской области, где он долго пребывал летом. Где чистота, красота и уединенность природы, посаженные им липы и дубы, лес, река, русское небо и простор снова воскрешали в нем те чувства и эмоции, с которыми он родился и с которыми, будем надеяться, ушел в мир иной.
АГ Спасибо вам большое, что вы упомянули близость, которая была между Мариной Павловной и Юрием Марковичем. В связи с этим я как раз хотел бы задать следующий вопрос: научные и художественные интересы Марины Павловны и Юрия Марковича заметно пересекались. Как вы думаете, кто на кого в большей степени влиял, или они были словно сообщающиеся сосуды?
АБ Сложность и богатство этой весьма специфической пары, Буцко и Рахмановой, заключалась в том, что они имели автономные сферы интересов и профессиональной компетенции. Марина Павловна очень хорошо понимала масштаб личности и дарования Юрия Марковича и, безусловно, делала абсолютно все, что могла, дабы поддержать его в практическом воплощении этого дарования. Но я знаю множество людей, которые даже не подозревали, что музыковед Марина Рахманова имеет какое-то отношение к композитору Юрию Буцко. Они знали ее именно как музыковеда, специалиста по Мусоргскому, Римскому-Корсакову и, конечно, по русской духовной музыке, в частности, довоенной и послевоенной музыке XX века.
Примером прямой поддержки можно считать то, что Марина Павловна в течение десятилетий перепечатывала послания Юрия Марковича – он обладал очень выразительным, но абсолютно нечитабельным почерком и так и не научился пользоваться компьютером или печатать на машинке. Все письма, включая ругательные (в том числе и те, что размещены в журнале «Советская музыка» и недавно были опубликованы в «Музыкальной академии»), напечатаны руками Рахмановой на старой машинке «Эрика».
Но в целом они были как два космоса или, по крайней мере, две планеты, каждая со своей системой притяжения, со своими сателлитами, атмосферами. Юрий Маркович порой интересовался тем, что делает Марина Павловна, но не чрезмерно. Он «почитывал и прослушивал». Марина Павловна была глубоко погружена в его музыку, которую она очень хорошо знала, относилась к ней с уважением, но без лишнего восторга, часто критически. Я думаю, именно это и сделало их тандем столь продуктивным и продолжительным.
АГ Тем не менее, даже несмотря на то, что, по вашим словам, она подчас критически относилась к музыке Юрия Марковича, подготовка этого колоссального тома свидетельствует о беззаветной преданности Марины Павловны творчеству ее супруга. Что это, по вашему мнению: свидетельство в первую очередь уважения, восхищения близкими ей идеалами в искусстве или же плод пронесенной через жизнь любви к спутнику?
АБ Я думаю, и то, и другое. Повторюсь, они прожили очень большую жизнь: пятьдесят лет – «дистанция огромного размера», выражаясь словами классика. И за эти полвека было, разумеется, всякое: кризисы, взлеты, падения, размежевания и схождения на каком-то новом уровне личностного и профессионального становления каждого из них. Думаю, что основным чувством, которое двигало Рахмановой, было не чувство ответственности в практическом, бытовом смысле этого слова, а ощущение миссии, данности, с некоторым оттенком фатализма – надо было завершить общее дело, начатое когда-то, полвека назад вместе. Кроме нее никто просто не сумел бы это сделать.
В юности и такое было: ссорились до слез и обид после таганских спектаклей, квартирников и общих походов на концерты.
Это с одной стороны. С другой же, конечно, это форма любви. У любви, как мы знаем, много ликов, языков. Каждый, кому приходилось терять близкого человека, знает, что эту любовь мы продолжаем проживать кто как может, умеет, часто какими-то ритуалами: кто-то заботится о вещах или могиле, кто-то – об общих домашних животных, так или иначе – о детях, не к ночи будут помянуты. Но, конечно, все это – формы проживания любви, которая уже на уровне ДНК стала частью тебя.
Марина Павловна не могла жить без этого. Она не слишком много об этом говорила, лишь один раз я от нее услышала что-то вроде: «Отца мне очень сильно недостает». Но это были прочувствованные слова. И, конечно, эта книга – доказательство этой мощной любви, получившей такое выражение. Любовь правит миром. В том числе после земной жизни.
АГ То есть в каком-то роде это не только «свидетельство жизни», но еще и свидетельство любви…
АБ Безусловно.
АГ А были у ваших родителей творческие разногласия? И если да, то в чем они заключались?
АБ Были. Марина Павловна в какой-то момент попала под «тлетворное влияние Запада» в моем лице. Начала ездить на фестивали музыки Вагнера в Байройт, новой музыки в Донауэшингене, в Зальцбург на современный музыкальный театр и вообще смотреть на мир несколько иными глазами, чем Юрий Маркович. Он же был в силу ряда причин лишен этой возможности. Этот человек, знавший наизусть каждый уголок Венеции, ни разу ее лично не посетил, знавший каждую фреску Помпеи «в лицо», ни разу не видел Помпеи в жизни.
Лишь в преклонном возрасте он увидел отсвет своей любимой античности, приехав на организованный одной из его учениц фестиваль в маленький хорватский городок Пула. Смог увидеть первый и единственный в своей жизни настоящий амфитеатр. И восторги Рахмановой, открывавшей для себя какие-то новые миры, вызывали у него некоторый скепсис. Может быть, момент ревности или непонимания, но не на уровне агрессии. В основополагающих взглядах на мир, музыку, русскую культуру и искусство у них никогда не было никаких разногласий. Просто потому, что они были слеплены из одного эмоционального теста, одного понятия о честности, бескомпромиссности в искусстве, о том, что было бы приятно назвать истинно русским, если бы это понятие не было настолько девальвировано.
АГ А бывали случаи, когда после какого-то концерта или квартирника они абсолютно не соглашались друг с другом?
АБ Достоверные источники рассказывают, что в юности и такое было: ссорились до слез и обид после таганских спектаклей, квартирников и общих походов на концерты. К сожалению, не могу об этом компетентно рассказывать, я была тогда слишком маленькой и воспринимала такие ситуации на уровне «мама с папой спорят, поскорее бы они помирились…».
АГ Многие из нас знают, что в поздние годы Марина Рахманова интенсивно работала не только над книгой «Юрий Буцко. Свидетельства жизни», но и над целым рядом проектов. Не могли бы вы немного приоткрыть завесу и назвать материалы, находящиеся в процессе подготовки?
АБ Уже после смерти Марины Павловны вышли в большой степени подготовленные ею два тома энциклопедии русской духовной музыки, а именно вторая часть восьмого тома, если я не ошибаюсь, и вторая часть девятого тома, а также ряд других публикаций.
АГ Марина Рахманова говорила, что музыка Юрия Буцко все еще ждет своего момента и слушателя. А как вы видите будущее его художественного наследия, значительная часть которого все еще, к огромному сожалению, остается малознакомым не только любителям академической музыки, но и профессионалам, исследователям?
АБ Мне кажется, что, по крайней мере, часть этой музыки обладает не только очень большой объективной красотой, но и важным для становления и развития нашей нации высказыванием. Может быть, это относится не к ста процентам сочинений Юрия Марковича. А какой творец в каждом из своих сочинений доходил до максимума? Собственно, и он сам, и Марина Павловна тоже это так видели, но в каждом его сочинении звучит неповторимая интонация, его знак.
Безусловно, в том, что Буцко удалось расслышать, осознать и транслировать, есть важное слово, необходимое для русского самосознания, для этой культуры. И деятельность Фонда Буцко, и издание этой книги я вижу как шаг в этом направлении. Пусть время и люди, которым эта культура и эта страна небезразличны, прочитают, услышат и выберут нужное. Мы видим, как время расставляет все на свои места, отсеивает лишнее, выявляет важное. Существует заслуженное забвение и такое, из которого кто-то снова воскресает – иногда через десятилетия, иногда через века, будь то Монтеверди, Бах или Шёнберг. Наша задача – сохранить, донести архивы и дать времени возможность разобраться.
АГ Крамольный вопрос: насколько я знаю, одним из любимых, если не самым любимым композитором Юрия Буцко был Сергей Рахманинов. А была ли у него резкая антипатия к музыке каких-то композиторов, может быть, современников?
АБ К некоторым фигурам он относился с отвращением, пожалуй, даже с ненавистью: Тихон Хренников и Родион Щедрин. Но это была скорее неприязнь к функционерам, общественным деятелям с определенным стилем поведения, чем как к музыкантам. Без какой-либо симпатии Буцко остро интересовался Карлхайнцем Штокхаузеном, но одновременно отец с большой приязнью относился к Пьеру Булезу – и как к общественной фигуре, и как к композитору, обожал Мессиана, хотел у него учиться, даже писал ему (и получил ответ вроде «простите, но я уже слишком стар»). То есть это не было отторжением новой музыки как таковой. Также Юрий Маркович безгранично любил Рихарда Штрауса, в частности, «Метаморфозы» и «Женщину без тени», но слегка иронично относился к Рихарду Вагнеру, что коробило нас с Мариной Павловной как вагнерианок…
АГ …что довольно интересно, учитывая эстетическое сходство Вагнера и Рихарда Штрауса. Как вы думаете, почему такое было возможно?
АБ Отчасти это было слегка насмешливое отношение к двум домашним вагнерианкам с их ежегодными дамскими паломничествами в Байройт, то есть ко мне и Марине Павловне. Безусловно, он очень уважал, даже не просто уважал, а восхищался «Парсифалем». Как можно им не восхищаться, особенно будучи музыкантом? Я помню, как привезла чуть ли не на коленке записанный бутлег позднего исполнения «Парсифаля» Пьером Булезом: не 1970-х, а 2004 года. Это была запись, на которую Булез потом наложил вето в силу своего скверного характера, но мне как радийщику удалось ее добыть. Отец слушал ее бесконечно много часов и спрашивал, как же он (Булез) создает эту удивительную плазму из музыки Вагнера. Однако присущее Вагнеру, что и превращает нас в вагнерианцев, других делает антивагнерианцами. Но это не исключает уважения к этому композитору и любви к Рихарду Штраусу, в котором звучит совершенно другая эмоциональность при всем техническом параллелизме и очевидной связи двух авторов.
АГ В письмах вашего отца не раз проскальзывает мотив внутренней эмиграции. Сам он это так не называл, но из текстов можно вынести очень глубокое чувство протеста и неприятия действительности. Как бы отреагировал Юрий Маркович на происходящие вокруг нас события?
АБ Я могу сказать, как отреагировала на это Рахманова. Марина Павловна была уже тяжело больна, она скончалась в июле 2022 года, через несколько месяцев после 24 февраля. Буквально на следующий день после произошедшего она сказала: «Это конец. Началась новая эпоха». У меня сохранились ее дневники, они у меня лежат здесь, на столе. Не думаю, что восприятие Юрия Марковича сильно отличалось бы от ее восприятия в данном случае.
Буцко появился на свет на Украине, в городе Лубны Полтавской области. Родился он там чисто случайно: в этом месте служил его отец, генерал Марк Михайлович Буцко (точнее говоря, на тот момент еще не генерал, а комбриг). Первые музыкальные звуки, которые услышал отец, были песни украинской няни, первый язык, на котором она с ним говорила, был украинский. Он видел над собой синее украинское небо, спелые груши. Это было его первое, очень яркое детское воспоминание: он лежит в люльке, а над ним золотые груши на фоне синего неба, и няня его баюкает и что-то поет.
Любовь к Полтавщине, одну из его самых глубоких и сокровенных, он пронес сквозь всю свою жизнь. Мы все хотим вернуться в детство, и он тоже хотел: была мечта вернуться в это место, но не получилось. Точнее, не совсем получилось. В конце 1980-х он купил дом, простую такую украинскую мазанку в селе Шишаки Полтавской области. Там были и синее небо, и груши, и соседка баба Ганна, которая пела украинские песни. Но детство не вернулось.
Потом этот дом в силу размежевания между странами и прочими неприятными событиями был даже не продан, а подарен отцом одному бывшему военному, беженцу, который там оказался без крыши над головой. Болезненность и раскол, которые начались, возможно, еще тогда, а может быть, раньше, наверняка повлияли бы и на то, какими глазами Юрий Маркович смотрел бы на происходящее сейчас.
АГ В завершение нашего разговора я хотел бы немного облегчить жизнь читателям, которые рано или поздно познакомятся с музыкой Юрия Марковича. Позвольте у вас спросить, что бы вы порекомендовали желающим окунуться в мир Юрия Буцко?
АБ Я думаю, что надо просто слушать. На сайте Фонда Буцко мы составили небольшой плейлист к этой книге. Это, так сказать, рекомендация редакции – не только моя, но и других составителей книги, в том числе самой Марины Павловны.
Могу поделиться и собственными «хотелками» и «любилками». Я очень люблю монооперу «Из писем художника». Очень часто исполняются другие монооперы Буцко, у него их три. И «Белые ночи» и «Записки сумасшедшего» являются почти репертуарными, их ставят все – от Мариинки до старшекурсников творческих вузов. А «Из писем» почему-то не ставят, хотя она, на мой взгляд, самая замечательная из моноопер Буцко.
«Из писем художника» написана по письмам Константина Коровина, в том числе по его переписке с Шаляпиным, с Серовым, и дневниковым записям. На нашем сайте она есть в единственном и прекрасном исполнении самого автора за фортепиано с Анатолием Соколовским в качестве солиста, однако есть и оркестровая версия. Будем надеяться, что вскоре эта опера снова будет поставлена. Я просто ее очень люблю. Для меня это выражение Буцко с его взглядами на музыку, на дружбу, на искусство в большой степени. Также люблю «Дифирамб» для фортепиано с оркестром. А для людей, которым легче воспринимать музыку в более интимном формате без большого оркестра, могу посоветовать фортепианный цикл «Из Дневника», существующий в ряде прекрасных исполнений.
