Андрей Немзер: Мой талант не от дьявола

АК Расскажите о своем творческом пути из хора в солисты musicAeterna.

АН С детства я пел в хоре мальчиков. Поступив в Московское хоровое училище имени А. В. Свешникова в шесть лет, я вскоре стал там солистом. В Академии хорового искусства учился одновременно на двух отделениях: как хоровой дирижер и вокалист. Пел уже тогда тенором. Мой оперный дебют – партия Альвы в опере Берга «Лулу» в «Геликон-опере». Благодаря Дмитрию Бертману и его театру я понял, что такое опера, как это работает, увидел всю эту кухню, где готовятся шедевральные блюда.

Закончив Академию, я попал в замечательный мужской ансамбль «Благовест». В 2003 году был концерт с Эриком Курмангалиевым, и то, что он делал на сцене, и какой он был в жизни… он меня очаровал. Он исполнял партию меццо-сопрано в «Маленькой торжественной мессе» Россини, и после Agnus Dei я буквально обомлел… и где-то в глубине души даже начал завидовать, что не умею так.

В Америку изначально я не планировал перебираться, но в 2007 году поехал навестить своего хорошего знакомого, органиста. Именно тогда я наткнулся на сборник арий Генделя, открыл его и решил просто попеть. В начале пел тенором, и мне показалось, что звучит как-то низко, – думаю, ради шутки, попробую спеть фальцетом; начал петь и подумал: «Как интересно получается». Мой приятель меня услышал, удивился и поставил ноты из Реквиема Дюруфле, Domine Jesu. Обожаю это произведение. Моя мечта – спеть его когда-нибудь с musicAeterna.

АК Как на вас повлияла музыкальная культура США?

АН Я узнал много интересных композиторов и вообще много новой музыки для себя открыл. Особенно спиричуэл – я просто влюбился в этот жанр. У меня есть несколько тайных страстей, и вот одна из них – это джаз и спиричуэл. Обожаю Лауру Фиджи, считаю, что у нее самый сексуальный женский голос в джазе. Невероятный вельвет, которым она застилает, и как она выглядит прекрасно и до сих пор поет… это восторг!

Мне очень интересен этот жанр со всеми его импровизациями. Ведь это же сравнимо с каденциями в барочных ариях, когда нужно сочинять что-то на ходу.

АК Как ваш необычный тембр воспринимала американская публика?

АН Воспринимали как странное явление. Там были контратенора, но для публики они существовали где-то далеко, в телевизоре, а на концерте это казалось диковинкой. На конкурсах всегда удивлялись моему внешнему виду, ведь заявлен контратенор, а выходит крупный, статный бородатый мужик – открывает рот и начинает петь ангельским голосом.

Было даже такое, что после концерта ко мне подошел слушатель и удивлялся, чем я занимаюсь и что я себе позволяю. Он сказал, что это дьявольщина. Я, конечно, с ним не согласен. Мой талант не от дьявола, он дарован свыше. С дьяволом я связываться не хочу.

АК Чем отличается российская публика от американской?

АН Публика в России – это родное и такое свое; она более воспитанна и осведомлена. Людям каким-то образом удалось получить больше образовательной информации об этом голосе, его возникновении, о контратеноровом репертуаре. И я думаю, что это явление – «мужчина выходит, а поет, как женщина» – здесь уже никого не веселит.

АК Как вы можете оценить долговечность карьеры певца-контратенора?

АН Сорок лет – это еще вполне нормальный возраст. А вот в пятьдесят начинают проявляться какие-то возрастные особенности в голосе. Не знаю, на что это списывать, на возраст или на перенесенный коронавирус, но у меня появились проблемы с дыханием. Я все-таки надеюсь, что это не возрастное.

Контратенором я начал петь достаточно поздно, с 2008 года, это был мой первый дебют, то есть я пою этим голосом с двадцати шести лет. Но, кстати, некоторые приемы я беру все-таки от тенора. Особенно когда переключаешься на нижний регистр. Умение «переходить» между регистрами с использованием грудного отдела мне очень помогает. И звуковой посыл в зал, некую силу звука я беру от тенора.

АК Как произошла ваша встреча с Теодором Курентзисом?

АН В 2017 году у меня случился «кризис жанра», начались перебои с работой. В США нельзя работать в театре на постоянной основе, всегда приглашают на какие-то контракты. И так сложилось, что в декабре 2017 года я прилетел в Пермь на прослушивание в musicAeterna. С маэстро Курентзисом я был знаком давно, но тесно поработать нам никак не удавалось. Теодор был восхищен, и мы сразу договорились о сотрудничестве.

АК В хоре musicAeterna вы единственный контратенор?

АН Нет, нас двое. Есть еще мой коллега Иван Петров. Он поет в первых альтах, я во вторых. Мне бы очень хотелось с ним сделать контратеноровую программу, но для этого нужно время и много сил.

АК А у вас нет между собой конкуренции?

АН У нас с ним разные голоса: у меня он более крупный, более тяжелый. У Вани он легче. Я не смогу так красиво петь Дауленда, Блоу  с лютней, как это может спеть он. Зато я больше выступаю как «тяжелая артиллерия», могу петь с оркестром и перекрывать его. Мы не конкурируем, а взаимно дополняем друг друга.

АК Насколько актуален и современен для вас идеал пения – некогда высокое искусство кастратов?

АН Мы в точности не знаем, как они звучали тогда. Есть, конечно, запись последнего каcтрата Алессандро Морески, где он поет Ave Maria Баха – Гуно. И это очень необычно звучит. Я бы не сказал, что очень красиво. Это звучит странно, звучит как тенор с невероятно развитым фальцетом наверху. Мы не знаем, что представлял собой голос Фаринелли на самом деле, ведь в известном фильме скомпилированы голоса двух певцов – сопрано и контратенора. По описанию критиков тех времен, у кастратов были голоса, полные силы и чистоты одновременно – как у мальчика, но только во много раз крупнее, сильнее и с вибрато.

АК У вас есть любимые роли? Какой репертуар вам особенно приятно исполнять?

АН Однозначно Генделя. Именно с ним я начал свое становление как контратенор, особенно в колоратурах, которые очень сложно развить из-за тяжести моего голоса. Как раз таки первая моя роль в традиционной опере для контратеноров была партия Юлия Цезаря. Это одновременно и самая моя любимая роль. Яркий образ воина-победителя. Всем же хочется чувствовать себя победителем, а рядом – Клеопатра-красавица. Восемь арий, причем разноплановых, и еще дуэт в конце.

Но моя самая-самая первая роль на экзамене по оперному классу в Америке была Дзита из «Джанни Скикки». Это было нечто! Мне пришлось брить ноги, руки, лицо. Самое ужасное – это колготки! Роль, конечно, интересная. Я настолько вжился в нее, что зрители даже не сразу поняли, что поет мужчина.

АК А есть роли, которые хочется спеть?

АН Я мечтаю о партии Ратмира из оперы «Руслан и Людмила». Это ария вообще мой талисман, именно с ней я выигрывал все конкурсы. Мне бы хотелось целиком вжиться в этот образ. Я даже психологически представляю свой голос в этой партии. Ваня из оперы «Иван Сусанин» – это еще мальчик-подросток, я далеко уже не гожусь под эту роль ни фактурно, ни по возрасту. Для Леля мой голос слишком большой, как и я сам. Я примеряю на себя сейчас мужские роли, хочется больше соответствовать себе.

АК Собираетесь ли вы вновь возвращаться к теноровым партиям?

АН Я не думаю, что у меня физиологически получится вернуться. Когда голос человека переходит в другое качество, то технически аппарат начинает меняться. Даже сами связки по-другому смыкаются. И если вдруг по каким-то причинам я решу возвращаться к теноровому пению, то потребуется некий период, пока я смогу переоформить свой аппарат. Кто знает… может, в баритоны пойду… как Доминго (смеется).