Балаганчик доктора Бартоло События

Балаганчик доктора Бартоло

В «Геликоне» возобновили «Севильского цирюльника»

Вслед за новой постановкой «Севильского цирюльника» в Большом театре собственную версию шедевра Россини показал театр «Геликон-опера». Спектакль, созданный еще в 2007 году для тогдашней камерной сцены, с 29 ноября по 2 декабря 2018 года игрался в обновленном здании театра на Большой Никитской улице во вместительном зале «Стравинский».

Ни режиссура Дмитрия Бертмана, ни сценография и костюмы (работа Игоря Нежного и Татьяны Тулубьевой) существенных изменений не претерпели. Ключевой визуальной метафорой спектакля является образ клубка интриг, воплощаемых в виде реальных мотков толстых белых веревок, из которых персонажи, особенно доктор Бартоло, все время пытаются что-то связать, но все их затеи оказываются тщетными. Ажурным шитьем, однако, покрыты все стены дома Бартоло, что превращает декорацию в игрушечный домик и позволяет превратить практически всех героев в пестро и нелепо наряженных кукол – кроме, может быть, Фигаро, одетого в инфернальный черный костюм и выступающего в роли тайного кукловода.

Обновлению в 2018 году подверглась, прежде всего, музыкальная сторона. За пульт оркестра «Геликон-оперы» встал итальянский маэстро Франческо Кватрокки, сведущий, в том числе, в интерпретации старинной музыки, а партию графа Альмавивы в первом составе исполнил итальянский тенор Эдоардо Миллетти (во втором составе Альмавиву пел Борис Степанов – солист Михайловского театра в Петербурге). В соответствии с оригинальным замыслом композитора партия Розины была возвращена в первоначальную тесситуру и отдана колоратурному меццо-сопрано (Мария Масхулия и Ирина Рейнард). Зато скромная партия домоправительницы Берты (Марина Калинина и Марина Карпеченко) оказалась в ансамблях на самом верху звуковой пирамиды, что вкупе с придуманным для Берты лубочным образом русской «бабы на чайнике» заметно увеличило вес этой роли. Кроме того, Берта, по замыслу авторов спектакля, поет по-русски, в отличие от всех прочих персонажей, изъясняющихся на итальянском. Каким образом эта колоритная тетка оказалась в воображаемой Севилье в услужении у доктора Бартоло, остается неясным, но, если происходящее – всего лишь кукольное представление, то о причинно-следственных связях можно не задумываться.

Публика принимала «Севильского цирюльника» очень благосклонно, однако дружные аплодисменты и крики «браво!» не всегда свидетельствуют о художественном совершенстве спектакля. Фирменный стиль «Геликон-оперы» и руководящего этим театром Дмитрия Бертмана – дерзкая, на грани хулиганских выходок, буффонада в произведениях комического плана (юмор всегда доводится до гротеска) или столь же решительный пересмотр традиционных концепций в операх на серьезные и трагические сюжеты. После переезда в реконструированное здание на Большой Никитской улице театр начал движение в сторону большей респектабельности, однако «Севильский цирюльник» остался в русле предыдущей манеры, которая сейчас начинает выглядеть уже не вызывающе смело, а старомодно.

За истекшие годы мы лучше узнали Россини, сильно обновив свои представления и о самых знаменитых его произведениях, и о тех, что ранее оставались в тени (ранние оперы-seria). Появились исследования, в том числе и на русском языке, о стиле Россини, о его оперных формах, о характере бельканто в его эпоху. Блестящая плеяда «россиниевских» дирижеров во главе с патриархом Альберто Дзеддой (1928–2017) очистила от налипших штампов его партитуры, засверкавшие свежестью тембров, а выдающиеся виртуозы вокала, среди которых есть и наши соотечественники, возвратили к жизни ту манеру пения, которая казалась уже утраченной – когда певец не преодолевает трудности, а словно бы вообще не замечает их, наслаждаясь музыкой и увлеченно плетя феерические вокальные узоры.

Михаил Лаверов – Амброджио, Марина Калинина – Берта

«Геликон-опера» обладает сильной труппой; у солистов – свежие, сочные, красивые голоса, но в «Севильском цирюльнике» буффонады оказалось больше, чем бельканто. Некоторые артисты временами форсировали звук, особенно на высоких нотах (этим иногда увлекался Фигаро – Константин Бржинский), а порой и сознательно использовали этот прием для создания карикатурных эффектов (Розина – Мария Масхулия в сцене урока). Партии дона Бартоло (Дмитрий Овчинников) и дона Базилио (в спектакле 2 декабря это был Станислав Швец) исполнялись с ощутимо русским звукоизвлечением, менее сфокусированным и отточенным, чем ныне принято в операх Россини. Собственно, в откровенном «русском акценте», будь то манера пения или артикуляция итальянских слов, есть своя изюминка, однако она неизбежно превращает «Севильского цирюльника» в продукт для сугубо местного потребления. Опрощение образов оперы идет явно от советской привычки изображать жизнь высших сословий непременно уничижительно и заведомо «понарошку». Поэтому, несмотря на тенор красивого тембра и отличную колоратурную технику Бориса Степанова, его Альмавива, судя по повадкам, явно не граф: никакого аристократизма рисунок этого образа в спектакле не предполагает, хотя в музыке Россини аристократизм, безусловно, присутствует. Образ Розины также решен достаточно одномерно. Понятно, что героиня эта отнюдь не наивна и совсем не проста, но чувственное меццо-сопрано – лишь намек на таящуюся в ней змею-обольстительницу, а с виду она – благовоспитанная девушка с хорошими манерами. Эта «идеальная» сторона Розины принесена в жертву ее зрелой страстности и неуемной предприимчивости, что подчеркнуто цветами и фасонами костюмов, сочетающих в себе оранжево-красные и черные цвета, как будто перед нами исполнительница фламенко, а не скромная воспитанница доктора Бартоло. Правда, эта линия доведена до логичной и очень эффектной кульминации в эпизоде грозы из второго акта, где Розина, впав в отчаяние от мнимого вероломства Альмавивы, исполняет соло на барабане. На сцене также присутствует самый настоящий сверкающий медью геликон – в него в финале первого акта дудит Берта, а потом, в сцене сговора с Альмавивой, геликон водружает на себя Розина, хотя этот инструмент отнюдь не для барышень. Зато ни клавесина, ни фортепиано в доме Бартоло нет, и урок пения проходит под аккомпанемент оркестра, которому переодетый учителем Альмавива платит соответствующий гонорар.

Если сравнивать двух «Севильских цирюльников», премьеру в Большом театре и возобновление в «Геликон-опере», то с огромным отрывом лидирует Большой. Дело не только в заметном превосходстве финансовых и организационных возможностей. Как бы ни критиковали в кулуарах постановку Большого театра за ее добротный консерватизм, все-таки этот спектакль выглядит гораздо тоньше, глубже и современнее, чем то, что получилось у «Геликона». В словосочетании «опера-буффа» Большой сделал акцент на слове «опера», а «Геликон» – на «буффа».

Значит ли это, что в Москве достаточно иметь одного эталонного «Севильского цирюльника»? Никоим образом нет. Напротив, чем сильнее конкуренция, тем лучше. Артистам любого театра необходимо иметь эту оперу в репертуаре, и у всякого спектакля найдутся свои поклонники. Возможно, кто-то именно благодаря «Геликону» убедится в том, что опера – это не скучно.

Суздалини со льдом События

Суздалини со льдом

Первый фестиваль Дениса Мацуева во Владимирской области принес много сильных ощущений

Дивный новый мир События

Дивный новый мир

Юсуповский сад стал декорацией к постановке «Мадам Баттерфляй»

Кто она такая, эта ваша Кармина Бурана? События

Кто она такая, эта ваша Кармина Бурана?

Летний фестиваль «Зарядье» завершился кантатой Карла Орфа

Инструкция к применению События

Инструкция к применению

В Екатеринбурге завершился образовательный этап проекта «пиши балет»