События
Пока лента новостей насыщена краткими заметками о развитии российско-венгерских отношений, Институт Листа выстраивает культурный мост между двумя странами. Замутнённому глазу может показаться, что гастроли венгерского коллектива Modern Art Orchestra, исполняющего сочинения своего соотечественника Белы Бартока, лишь дань уважения, камертон для создания благоприятной обстановки – неслучайно в ложе петербургской Капеллы присутствовали консулы Венгрии и представители посольства: именно Институт Листа – Венгерский культурный центр организовал первые гастроли MAO в России. В день концерта в СМИ мелькали заголовки о развитии дипломатических отношений двух дружественных стран, а двумя днями ранее в Москве концерт прошёл в зале «Зарядье» с сопровождением репортёров и операторов. Однако коллектив возвышается над идеологической повесткой дня. На глубинном уровне это событие – постмодернистское по своей сути. Бела Барток заговорил на языке джаза, а венгерский биг-бэнд будто бы задал себе и публике вопрос: «Можно ли примирить два разрозненных лагеря – массовую культуру и хладнокровный академизм?».
«15 венгерских крестьянских песен» – миниатюрный сборник венгерской народной песни в переложении для фортепиано, написанный Белой Бартоком между 1914 и 1918 годами. Авторами кавер-версии выступили Корнел Фекете-Ковач, Криштоф Бачо, Янош Авед, Габор Шубиц.
15 песен демонстрируют жанровое многообразие: первые четыре – старинные протяжные лирические песни, далее – песни сюжетно-повествовательные (Скерцо и Баллада); в последних девяти пьесах господствует танцевальность. Завершается цикл бравурным финалом – в характере волыночного наигрыша с неизменным гудением остинатных басов.
Главной целью коллектива было записать «15 венгерских крестьянских песен» Бартока, не изменяя основы. По словам художественного руководителя Modern Art Orchestra, концепция состояла в написании связующих частей, исключающих вторжение и переделку основы – в этом сокрыта рефлексия джазового музыканта.
По фактуре авторская аранжировка многослойна. На поверхности – музыкальная эстетика «Золотого Голливуда» соседствует с визуальной позолоченностью медно-духовых в оркестре. Джазмены не могут обойтись без филигранно отточенных соло. А нагромождение мелизмов, синкопированных фигур, сложных ритмических комбинаций создают впечатление импровизационности.
Вернёмся к слоям. Посередине – техники и технологии композиторской школы XX века. Художественный руководитель ансамбля Корнел Фекете-Ковач отвечал за живой сэмпл: в финале первой и четвёртой старинных танцевальных песен прокручивалась запись концерта в изменённом виде. Эффекты реверберации и хоруса настойчиво напоминали о постмодернистской оси в музыкальной системе координат. Невольно сравниваешь выбранный подход с экспериментами американского композитора Элвина Люсье (например, «I am sitting in a room»): создалось впечатление, что музыкант проверял акустические возможности петербургской капеллы.
Чувствовалась также попытка выстроить инструментальный театр по заветам Маурисио Кагеля, то есть рассчитанный на визуальное восприятие зрительского зала. Так, в восьмой старинной танцевальной мелодии голос волынки издавался на отдалении, на последних рядах партера. И, проведя свою сольную партию в движении (от партера – до сцены), музыкант присоединился к биг-бэнду. Венгерская пословица гласит: «Для двух волынщиков нет места в одной корчме» – традиционно он всегда играет один.
И заключительный слой – венгерский фольклор, воплощённый не только благодаря собирательству Бартока. Коллектив использовал в своём инструментарии народные инструменты – тарогато (tárogató), цимбалы (cimbalom) и волынку (duda). Народные песни звучат с архивных записей – отсылка к методу работы композитора-этнографа: в ранний период (1906–1918) он активно собирал фольклор, совершал экспедиции, записывал на фонограф тысячи крестьянских мелодий.
Modern Art Orchestra работают по законам шоу-бизнеса (релиз альбома состоялся в 2018 году, а мировое турне в планах), пытаясь тем самым наладить связь между массовым потребителем и рефлексирующим специалистом. Аранжированный Барток ломает барьеры между «высоким» и «низким» стилями. Пусть главный теоретик Теодор Адорно пренебрежительно называл джаз «лёгкой музыкой», венгерцы доказали, что существуют в трёхмерной музыкальной реальности, где осью Х становится джаз, Y – Барток, Z – этника. Цитирование как игра с культурными кодами, позволяет идентифицировать себя внутри субкультуры. Кто ты – академист, этнограф иль джазмен? Решить коллизию возможно, сославшись на Умберто Эко: «Прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведёт к немоте, его нужно переосмыслить: иронично и без наивности».
Фицджеральд видел в веке джаза «лихорадочный гедонизм», обусловленный травмами Первой мировой войны и предчувствием Великой депрессии. Эта сиюминутная радость, исходящая из свинга и бибопа джазового оркестра, перекрывается то голосом венгерской певицы с почти оперным lamento, то пасторальными соло кларнета и флейты, то сентиментально-минималистичным паттерном в партии фортепиано. Если модернизм переживал хаос как концепцию мира (Вселенной), то человек постмодернистский игриво осваивает его, превращая в среду своего обитания. И в четверг вечером слушатель оказался в эклектичном звуковом ландшафте: немного причудливом, слегка идиллическом, малость искусственном, чуточку глянцевом.
Владимир Мартынов провозгласил, что время композиторов подошло к концу. Стремление к власти, культ индивидуализма стирается. Венгерский коллектив неосознанно приходит к принципу бриколажа – выстраивает произведение из подручных средств, оно коллективное, лишённое всякого «ложного индивидуализма» (по Адорно). Они предпочитают личностной свободе возможность манипулирования чужими художественными кодами. И делают это успешно: публика, уставшая от абсолютной монархии внутри музыкальных институций, в восторге!
Может показаться, что вся рассказанная история лишь запоздавшая рефлексия или включённый режим культурного «слоупока». Где же ты, любимый и ненавидимый метамодерн? Где же новая искренность и не менее новая простота? А ответ прост: тренды, не имеющие под собой серьёзно аккумулированной методологии, забываются так же быстро, как и рекомендованные видео в ТикТоке. Венгерский оркестр ищет свою национальную идентичность через опыты прошлого и делится своими находками с российским слушателем. Бела Барток в 30-е годы создал сочинения, выражавшие идеи гуманизма и братства народов. Но десятилетием позднее венгерский композитор был вынужден бежать в США, где не достиг признания и в сентябре 1945 умер в нищете. Когда же ещё, кроме как в постмодернистскую эру, Беле Бартоку приснится этот сладостный сон, в котором музыкальный космополитизм и полистилистика победили и стали восприниматься как часть культуры нового времени?
