Релизы
У каждого человека свой Эверест. Пьер-Лоран Эмар, футурист и интеллектуал, «изысканный мессианист» (в 2018 году его запись «Каталога птиц» буквально взбудоражила музыкальный мир; тогда же артист подписал эксклюзивный контракт с лейблом Pentatone), однажды признался, что сначала считал для себя заоблачной вершиной музыку Баха. Ныне репертуар этого пианиста-универсала буквально не имеет границ – ни временных, ни географических, ни стилевых. Эмар – один из интереснейших и оригинальных исполнителей Штокхаузена и Лигети, Булеза и Дебюсси, Картера и Шумана. И перед нами новое крутое восхождение! Запись сонаты № 29 си-бемоль мажор («Хаммерклавир», ор. 106) и пятнадцати вариаций с фугой на тему из балета «Творения Прометея» ми-бемоль мажор («Героические вариации», op. 35).
Не будем в очередной раз повторять, что Бетховен «перебрасывал мост в будущее». Эмар не занимается никаким «строительством мостов». Он играет Бетховена здесь и сейчас, без всякого нарочитого «осовременивания». И кажется, что по-другому сыграть вообще нельзя. Эффект убеждения удивительный! Особенно если учесть, сколько других интерпретаций этих произведений существует, включая исполнения самого Эмара, отнюдь не в первый раз обращающегося, в частности, к «Хаммерклавиру»!
Но, возможно, именно в поисках новых ответов на «загадку Сфинкса», как называл сонату № 29 Берлиоз, и кроется сверхзадача пианиста, предваряющего свою игру следующим размышлением: «Как действовать перед лицом непостижимого, неизмеримого? “Хаммерклавир” – одно из самых сложных испытаний для исполнителя. Но это столь же труднопреодолимо, сколь и всепокоряюще».
Соната оставляет сильное эмоциональное «послевкусие». И это притом, что игру Эмара отличает кристальная ясность и вдумчивое внимание к мельчайшим деталям, от чего особенно выигрывает финальная фуга, вполне сопоставимая со сложнейшими баховскими «полифониями». Сдерживаемое красноречие – так хочется охарактеризовать творческий подход Эмара к шедевру Бетховена. Что же касается Adagio sostenuto, то его можно смело назвать настоящим откровением – с одной стороны, мистическо-потусторонним, а с другой – «апофеозом боли, той глубокой печали, от которой нет лекарства», по словам немецкого музыковеда Макса Пауля Беккера.
Пятнадцать вариаций с фугой Эмар трактует как единое произведение со сквозной драматургией. Правда, он дает себе право несколько «передохнуть» после катарсиса «Хаммерклавира». В плане эмоций – логически оправданное отсутствие «страсти ради страсти». Наиболее же интересно трактуется фуга, восприятие которой умело подготавливается 14-й вариацией, ассоциативно перекликающейся с Adagio sostenuto, и возвышенной 15-й, из которой фуга буквально «вырастает». Эмар выступает как «поборник равноправия» всех голосов, из которых соткана музыкальная ткань. Недаром первым Эверестом был для него Бах. На этот раз пианист сумел подняться прямо в небо.
